могли поднять двадцать - сорок человек. Доски скреплялись деревянными
гвоздями и просмаливались.
- Это чернецы здешние рыбкой промышляют, - пояснил Ерема. - Кажись, и
сам старшой с ними.
ДАНИИЛ ОСТРОСЛОВЕЦ
На затерянном среди старого леса уединенном озере поднимался в
середине небольшой островок. Обомшелые скалы образовали причудливую груду,
похожую на развалины древнего рухнувшего храма. На берегу чернела старая
избенка с покосившимся крестом на очелье крыши. Неподалеку паслись
несколько белых и одна черная коза.
Высокий, очень тощий человек в старой камилавке и длинном выцветшем
подряснике вышел из двери, с торжественным видом неся перед собой пустую
деревянную кадку. Он шел медленными шагами, высоко поднимая ноги, точно
переступал через порог.
Увидев подходившего Александра, тощий человек остановился, удивленно
всматриваясь, затем быстро поставил кадку на землю и, словно
переломившись, поклонился в пояс. Потом он стал неподвижно, сложив руки на
животе.
Александр направился к избе и, нагнувшись, вошел в нее. Это была
молельня. Солнечный луч через раскрытую дверь осветил несколько икон,
написанных на покоробившихся досках. Перед ними на трех шнурах висела,
коптя, глиняная лампадка с конопляным маслом.
Рядом, на аналое, сбитом из грубо обтесанных жердей, лежала большая
развернутая книга с пожелтевшими, на углах замусоленными страницами.
Оглянувшись и видя, что никто не следует за ним, княжич, перемогая
боль и сдерживая стоны, опустился на колени перед образом и, широко
крестясь, трижды поклонился, коснувшись земляного пола, устланного свежими
еловыми ветвями. Шепотом он стал молиться:
- Святая матерь божья! Земно кланяюсь тебе за то, что, осенив
покровом своим, ты уберегла меня от гибели под острыми копытами проклятого
теляти лосиного! Не оставь меня и дальше милостью своей и защити и от
зверя лютого, и от врага неведомого! Обещаю тебе, святая матерь божья,
сотворять милость без меры тому, кто попросит у меня жалости, правды и
защиты...
Александр с трудом встал и, стараясь держаться прямо и гордо, вышел
из молельни.
Возле входа Ерема шептался с человеком, несшим кадку. Они замолкли, и
неизвестный снова переломился, поклонившись до земли.
- Выслушай меня, княже, мой господине! - жалобным голосом завопил он.
- Кто ты? О чем твоя забота? - Александр засунул руки за ременный
пояс и остановился. Он увидел перед собой длинный нос с горбинкой,
мохнатые брови, впалые щеки и дрожащие сухие губы.
- Ржа ест железо, а печаль - ум человеку. Печальну человеку засохнут
кости. Тем и аз вжадах милосердия твоего...
Александр более внимательно и пытливо взглянул на странного просителя
и, стараясь сдержать улыбку, глубже надвинул меховую шапку на правую
бровь.
- Помяни мя, в неисправном вретище* лежащего, зимою умирающего и
каплями дождевыми, яко стрелами, пронизаема...
_______________
* В р е т и щ е - рубище, убогое платье.
- Говори мне вразумительно! - прервал княжич. - Кто ты? Как твое имя?
И о чем ты просишь?
- Не слушай ты его, княже, мой господине! - раздался ржавый, хриплый
от злости голос пожилого монаха с седой растрепанной бородой. Он быстро
подходил со стороны, придерживая рукой большой крест, висящий на груди. -
Это суеслов, великий грешник. Всех-то он осуждает! - продолжал монах,
задыхаясь от ходьбы. - Он прислан сюда для покаяния и должен в посте и
молитвах просить господа об изгнании из него духа гордыни и грешных
помыслов... Остерегайся его, княже, мой господине! - Монах, держа в руке
медный крест, выдвигал его, ожидая, что Александр приложится. - Отойди
отсюда, нечестивец! - махнул он рукой на просившего бедняка.
Александр, стараясь сохранить достоинство, подобающее сыну знатного
князя, не торопясь подошел к монаху и, перекрестясь, поцеловал его медный
крест. Затем отступил на шаг и сказал громко и резко:
- Повремени, отец! Не с тобой нынче я речь веду. Скажешь, когда твой
черед придет... Ты кто? - обратился он снова к просителю. - Чернец или
послушник?
- Даниил, холоп, раб холопа, - скорбное имя, мне от юности
дарованное. Аз не в Афинех ростох, ни от философ научихся, но бысть падая,
аки пчела по различным цветам и оттуда избирая сладость словесную. Како
речеши, княже! Мне ли, недостойному, пострижчися в чернцы? Лучше мне тако
в скудности скончати живот свой, нежели, восприимше ангельский образ, богу
солгати! - И он направил указательный палец на монаха.
Старый монах воскликнул:
- Отврати очи твои от него, княже! Обычаем он зловреден. Да разве
святой владыка наш допустит его к приятию сана? Ступай, ступай скорее
отсюда, мерзкий человек! - с яростью обратился монах к покорно стоявшему
просителю, пытаясь его оттолкнуть.
- Погоди, отец! Не сказал ли я, что не с тобою речь веду?.. Чего бы
ты хотел, о чем просишь? - спросил Александр.
- Княже, мой господине! - снова нараспев заговорил странный человек.
- Орел-птица - царь над всеми птицами, а осетер - над рыбами, а лев - над
зверьми. А твой отец, преславный князь Ярослав Всеволодович, - над
русичами. Но златом князь мужей добрых не добудет, а мужми и злато, и
серебро, и градов он добудет...
- Постой, велеречивый златоуст! Я обещаю поговорить с батюшкой и
просить его призвать тебя к себе.
- Нет, нет, княже, мой господине! Пощади меня! Заклюют меня здесь
черные вороны. Лучше бы ми смерть, нежели здесь продолжен живот в нищете.
Возьми меня с собою! Молю тебя, сыне великого князя Ярослава!
- Да помолчи, Данииле! Наш княжич возлюбленный тебе же добра желает!
- сказал вкрадчивым и ласковым голосом второй чернец, бесшумно подошедший
к говорившим.
У Александра загорелись мысли, которые давно беспокоили и одолевали
его.
- Какую работу ты мог бы делать в Переяславле? Знаешь ли ты книжную
премудрость! Сможешь ли переписывать книги? В монастыре в Переяславле
хранятся древние книги. Смог бы ты переписать те, в коих описываются
деяния ратных мужей, преславных воителей?
Он ожидал ответа Даниила. Тот, переминаясь с ноги на ногу, заикаясь,
проговорил:
- Все гораздо могу. Искусно тебе перепишу, княже, мой господине. И
сам я многое знаю. К примеру: прочел я всю книгу <Эллинского и Римского
летописца>, в коей помещено сказание об Александре, царе Македонском, его
же пестун и учитель бе Леонид - полководец и Аристотель - философ
премудрый, и како отпущаемый от школьного учения домови. Александр - отрок
учаще других отроков да ся биють, разделившиеся на дружины... И сам со
другие отроцы творяше брань* ту... Это сказание про Александра все для
тебя перепишу. Повели, княже, мой господине, да пойду за тобой следом, на
хвост коня твоего взирающе. А ежели отринешь мя здесь, то аз, аки пес
шелудивый, издохну и замерзну под вретищем...
_______________
* Б р а н ь - война.
- Вот окаянный, пристал, аки смола! - шептал старый монах, исподлобья
поводя злыми глазами.
Александр сдвинул брови и, сделав не по летам строгое лицо, поднял
голову:
- Разрешаю тебе, Даниил-книжник, следовать за мной, не отставая от
моего коня, в Переяславль на суд и на последний приговор княжий.
Александр повернулся и медленно направился к берегу, где стояли рядом
челны, наполовину вытащенные из воды. Все тело его болело и ныло, в ушах
шумело, но он старался, несмотря на это, сохранить гордую, торжественную
поступь и прошел к челну, как подобает сыну преславного князя.
Глава III
ПОД НАЧАЛОМ РАТШИ
ГРОЗНЫЙ КНЯЗЬ-БАТЮШКА
Александр подъезжал к княжьему двору, когда первые косые лучи
восходящего солнца уже пробивались сквозь густые ветви старых яблонь.
Знакомый с детства дружинник стоял у ворот и, узнав княжича, весело
крикнул ему:
- С прибыльной охотой! Долго промышлял! Какую животинку на обед
привез? Али зверя добыл?
- Сохатого подбил. Только я его охотнику Ереме оставил. Не везти же
по такой жаре.
Александр говорил небрежно, отвернув в сторону лицо, не желая, чтобы,
заметив ссадины и синяки, все заохали.
К крыльцу подбежали челядинцы, подхватили под уздцы коня. Княжич
соскочил с седла и, степенно поднимаясь по ступеням, остановился и сказал
Тыре:
- Послушай, Афоня! Поди-ка в поварню да скажи, чтобы нас обоих
накормили. А ты, Даниил, пока повремени здесь на крыльце. Наверное,
князь-батюшка скоро тебя кликнет.
- Ярослав Всеволодович ведет беседу с гонцами из Полоцка, - сказал
старый дружинник, открывая входную дверь. - Ох, батюшки светы! Кто это
тебя, наш пресветлый княжич, так обидел?
- Загулял! - небрежно сказал Александр, обдергивая кафтан и оправляя
пояс. - С лешим подрался!
- Быль молодцу не в укор! - Старик засуетился, спеша оповестить князя
о приезде сына.
С робостью вошел Александр в гридницу*, где у слюдяного окошка в
большом резном кресле с высокой спинкой сидел грозный, осанистый отец. Его
сухое горбоносое лицо с темными пронизывающими глазами напоминало голову
большой хищной птицы. Перед ним стоял молодой гонец в запыленной одежде, с
изогнутым луком, выглядывающим из кожаного чехла за спиной. Кривым ножом
он распарывал подкладку шапки из волчьего меха. Осторожно достал он оттуда
завернутый в тряпицу сложенный пергаментный листок.
_______________
* Г р и д н и ц а - одна из комнат княжеского дворца.
- Где же дьяк Онуфрий? - сказал князь, разворачивая послание и как бы
не замечая сына.
- Здесь я, здесь! - откликнулся старый княжий дьяк.
Он быстро подошел к креслу, стал по левую руку и, нахмурив седые
брови, впился острым взглядом в письмо.
Александр встал позади полоцкого гонца. Почтительный и безмолвный,
ожидал он милостивого разрешения отца с ним поздороваться.
Пока дьяк разбирал письмо, князь, проведя рукой по волнистым
полуседым кудрям, наконец взглянул на сына. Брови его удивленно поднялись,
потом грозно сдвинулись. Он гневно крикнул:
- Это кто же тебя так разукрасил? Не чаял я, что моему сыну придется
быть биту! А дал ли ты сдачи обидчику?
Александр нерешительно мял шапку в руках и только мог пробормотать:
- Прости меня, батюшка. Виновен. Недоглядел.
- А Тыря чего смотрел? Почему не стал на твою защиту? Да я Афоньку за
это в порубе* сгною!
_______________
* П о р у б - опущенный в землю деревянный сруб, куда сажали
преступников.
- Тыря здесь ни при чем, батюшка. Это только моя вина!
И, слегка запинаясь, Александр стал рассказывать, как он ушел один в
лес, не заметил затесов и примет на древесной коре, упал в западню, где
его избил лосенок, и как ему удалось в конце концов заколоть зверя.
Грозно молчал князь. Затем еще более грозно он спросил:
- Но как же тебе посчастливилось выбраться? Хорошо я знаю эти западни
- легко в них упасть, да трудно выкарабкаться. Тебя поди Ерема и Афонька
вытащили?
- Нет, батюшка. Устя меня спасла.
- Устя? - удивленно протянул князь. - Это кто ж такая Устя? И как она
к западне пришла?
Александр смущенно продолжал:
- Устя - это дочка Еремина, а к лосиной западне ее наш пес Буян
привел по моему следу.
Лицо князя все светлело, и вдруг он загудел добродушным раскатистым
смехом, замечая, как еще более смущается сын, мнет шапку и кусает губы.
- Так, говоришь, Устя вытащила? И добрая девка? И тоже в яму на тебя
свалилась?
- Перестань, князь-батюшка, а то осерчаю!
- Ой ли! А коли осерчаешь, что со мной сделаешь? Неужто побьешь?
