рта Иосифа, и все же сказал:
- Советую пить понемногу воду с соком лимона и с сахаром или медом.
Побольше жидкости...
- Служанка только что унесла кружку: я не хотел, чтобы была на глазах.
Она мне полотняной тряпочкой протирает губы и рот изнутри. Жду твоих
вопросов.
Думаю, тебя интересует склеп. Давно это было... В большие деньги он мне
обошелся, деньги тогда были дороже, чем теперь, но я не жалею... Красивый
был склеп, я всегда красивое любил, пригласил лучших каменотесов, глыбу
для входа в дальних краях заказал, целого состояния мне она стоила, ее
тоже обтесали, вход она закрывала, как пробка горлышко. Хорошо, что я
придумал его построить, меня сразу выбрали в Синедрион...
Лука непонимающе смотрел на него.
- В Синедрион?..
- Я ведь предложил склеп в пользование Синедриону. Как место для
почетных захоронений... Потом мы и договор заключили, что до самой моей
кончины Синедрион располагает склепом по своему усмотрению, хоронит там,
кого посчитает нужным, а когда я умру, туда положат меня. Великодушие мое
было оценено по достоинству.
- А Иисус? - не выдержал Лука.
Рука на покрывале дрогнула.
- Мне этот молодой человек симпатичен был, честное слово. Я даже сказал
Каиафе с глазу на глаз: зря ты так сурово с ним обошелся, не заслужил этот
молодой человек смертной казни, такой умный, с таким чистым лицом!..
- Но Иисус-то как там оказался?
- Я же сказал: человек я предусмотрительный и постарался закрепить свое
положение в Синедрионе. Склеп как раз к тому времени был закончен, и
Каиафа собрал нас, нескольких членов, обсудить, как быть с телом: он
опасался, что похитят его. Сам знаешь, как люди были тогда настроены. Я и
сказал: вот склеп. Предложил им воспользоваться. Каиафа сразу стал
действовать: велел купить плат, погребальные пелены, все, что требуется, а
я отправился к Пилату как частное лицо и попросил разрешения взять тело.
Вот так это было.
А как его все-таки ухитрились выкрасть, до сих пор не пойму. Там по
крайней мере трое сильных мужчин нужны были, с инструментами, чтобы камень
тот отодвинуть. Странный случай...
- Правда, что Ананию, первосвященника, там же похоронили?
- Знаешь, сын мой... может быть... Но мне это неизвестно. Я уже много
лет не встаю с постели, политика меня не интересует... и вообще ничего не
интересует. Если похоронили, значит, похоронили, по договору имеют право,
в договоре сказано: до моей смерти Синедрион пользуется склепом по своему
усмотрению. За это меня оставили почетным членом... Даже сейчас, когда я в
немощи. Ко мне ежедневно лекарей посылают, хотя толку от этого никакого. Я
никогда не спрашивал, пуст сейчас склеп или нет. Принадлежит он мне, но
право пользования, пока я жив, у Синедриона. А вот когда умру, того, кто
там находится, вынесут и похоронят в земле. Так значится в договоре.
- Ты говоришь, Иисус был тебе симпатичен?
- Да, очень симпатичен. Я даже поспорил из-за него с Каиафой. А про
себя думал: хорошо, что он первым попадет в новый склеп. Он это заслужил...
- А Анания?
- Человек он был странный, но неплохой. Он много сделал, и хорошего
много, времена были трудные, тогда ему никто не завидовал, а теперь, я
слыхал, плюются, произнося его имя. Пускай и он покоится в мире, если
лежит в моем склепе, а потом будет погребен в земле.
- Ананию всегда звали Ананией?
- Я ничьей подноготной никогда не пытался выведать. Всю жизнь был
торговцем, это меня занимало, требовало всех сил и времени... пока
здоровье не кончилось. И еще я рано понял, что хорошая сделка может
строиться лишь на доверии. Где нет доверия, там появляется
подозрительность, а на подозрениях хорошей сделки не заключишь. Я всегда
из доверия исходил. Может, Ананию не всегда Ананией звали - это только ему
известно. Я его принимал так, как есть; вот как и тебя - что ты лекарь из
Антиохии.
- А все-таки... как могли выкрасть тело Иисуса из склепа?
- Дело давнее, откуда мне знать? Говорю же, сам не понимаю.
- А в Синедрионе об этом не было речи?
- Наверняка была... Но там столько всего говорят, и все о важных,
срочных вещах. Я ведь нечасто туда ходил: политика меня мало интересовала,
я коммерцией занимался. Считал за честь, что меня туда выбрали, ходил на
заседания, когда было время, голосовал, если требовалось. Бывало, что
голосовал против: это все есть в протоколах. Знаешь, если ты член
Синедриона, с тобой и деловые партнеры по-другому разговаривают. Для меня
это было самое важное, и склеп я тоже Синедриону для этого предложил...
Сделай одолжение, позови служанку: простыню мне пора поменять. Утомил
меня разговор...
- Еще один, последний вопрос. - Лука нагнулся над Иосифом Аримафейским:
- У кого ты наводил обо мне справки?
- Пусть это тебя не тревожит, сын мой. Я хотел только удостовериться,
что спокойно могу впустить тебя в свой дом. И, как видишь, впустил. У
таких, как я, много знакомых; без знакомств, без связей нет коммерции. И
важно, чтобы ты с каждым был в хороших отношениях. Понимаешь, что я хочу
сказать? С каждым. Позови служанку.
Лука поклонился. Иосиф Аримафейский сипло сказал ему вслед:
- Пожелай мне спокойной и скорой смерти, сынок. Это уже все равно не
жизнь.
Служанка стояла за дверью. Лука сказал ей: господин передает, простыни
ему пора сменить. Служанка ответила: да, я сама чувствую, что пора. И с
дежурной улыбкой добавила: сам дорогу найдешь, господин? Засов отодвинь. Я
потом закрою.
Доклад Антония Феликса императору Нерону СЕКРЕТНО!
Антоний Феликс, прокуратор Иудеи, приветствует Cветлейшего Кесаря.
Считаю важным сообщить тебе следующее: в не столь отдаленном будущем в
Иудее ожидаются важные события, среди которых возможна и война. Положение
я многократно обсуждал с тысяченачальником Лисием, который хорошо знает
местные условия и был близко знаком с первосвященником Ананией еще до его
смещения, случившегося недавно и, я бы сказал, неожиданно. Это решение
Синедриона радости у меня не вызвало, однако вмешиваться я не мог - из-за
памятного соглашения, принятого добрых десять лет назад по инициативе
самого же Анании. До самого последнего времени Анания производил
впечатление правителя сильного, он держал под контролем тлеющие страсти,
отношения с нами строил на корректной основе. Так что устранение его от
власти представляется мне фактором, который требует тщательного анализа с
точки зрения нынешнего политического курса, что актуально уже потому, что,
как я отмечал выше, среди последствий не исключена и война.
Народ здешний разделен на враждебные непримиримые лагери, недовольство
зреет со дня на день. Наблюдается рост бунтарских настроений, направленных
и против нас, и против местных иудейских правителей, которые, как уж
издавна повелось, и сами раскололись на враждебные лагери. Каждая группа
завидует власти и влиянию другой, так что отстранение Анании вполне может
объясняться и внутренними интригами. В данный момент я не вижу во властной
верхушке ни одной группы, с которой мы могли бы надолго найти общий язык;
поэтому нашу политику в самое ближайшее время необходимо изменить
решительным образом.
Красноречивой иллюстрацией к этой анархической ситуации служит одно
происшествие, имевшее место в последнее время. Саддукеи, которые на первый
взгляд являются сторонниками компромиссов, а в действительности самые
отъявленные фанатики, схватили иудея по имени Павел, по рождению -
римского гражданина. Павел этот исповедует учение некоего иудея по имени
Иисус, частично расходящееся с верой, коей придерживается весь народ.
Саддукеи к этой новой вере непримиримы, в то время как фарисеи, другая
большая партия, более терпимы. Вышеназванного Павла едва не линчевали;
лишь вмешательство наших солдат спасло ему жизнь. Затем он был предан суду
Синедриона, где приговор так и не был вынесен - вследствие уступчивости
фарисеев. В это время первосвященником еще был Анания. Фанатики
организовали заговор против Павла, и от смерти его спасли опять же
легионеры тысяченачальника Лисия; под покровом ночи они привезли его ко
мне в Кесарию. С этим человеком мы вместе с супругой моей Друзиллой
встречались несколько раз для беседы. По его делу мы провели еще одно
судебное заседание; на нем в последний раз присутствовал, в качестве
первосвященника, Анания, хотя и не произнес ни слова - вместо него говорил
нанятый адвокат. Вынесение приговора я отложил - и, как убежден, поступил
правильно. Я исходил из того, что обязан до конца разобраться в ситуации,
которая все более запутывается; а этого можно было добиться только при
условии, что в деле Павла я не встану ни на ту, ни на другую сторону.
События полностью подтвердили мою правоту. С тех пор я убедился: цель
противников Павла заключалась в том, чтобы, воспользовавшись судом как
удобным предлогом, сбросить Ананию, то есть фарисеев, идущих с нами на
компромисс. Дело в том, что к тому моменту обе партии в равной степени
утратили доверие народа; это относится даже к фарисеям, которые одно время
пользовались большим влиянием. Саддукеи же, движимые чистым фанатизмом,
просто хотят захватить власть, которая должна обеспечить им возможность
обогащения. Обе партии сходятся лишь в одном: в ненависти к империи;
правда, ни один из лидеров этого прямо не признает, но каждый пользуется
этой ненавистью для того, чтобы привлечь народ на свою сторону.
Вышепоименованный Павел и его сторонники - не враги нам; в этом меня
убедили отчеты тысяченачальника Лисия и мои обстоятельные беседы с Павлом.
И все-таки фанатики саддукеи хотели добиться именно его осуждения, чтобы
таким способом совершить тихий переворот. Позволь я осудить последователя
Иисуса - и Анания как первосвященник-фарисей попал бы в ловушку,
расставленную его противниками; он или вынужден был бы перейти в их
лагерь, или был бы устранен. Правда, поста своего он лишился бы все равно,
хотя Павла я осудить отказался. Думаю, этот удел ожидал его в любом
случае, разве что способ устранения мог быть другим.
Подведу итог сказанному. Все это означает: саддукеи подмяли-таки власть
под себя, а поскольку народ их и до сих пор не любит, то теперь можно
ждать открытого сопротивления, что найдет выражение в бунтах и
неповиновении; а так как порядок предстоит поддерживать нам, то будет
расти и ненависть к Риму. Ситуация осложняется тем, что потесненные
фарисеи захотят восстановить свое былое влияние и, вероятно, тоже начнут
подстрекать народ. Положение, как оно мне видится, становится не просто
безвыходным, но чрезвычайно опасным; в этом со мной согласен и
тысяченачальник Лисий. Нашими союзниками могли бы стать последователи
Иисуса, но они, по упомянутым выше причинам, подвергаются преследованиям,
шансов прийти к власти у них нет. В то же время списывать их со счетов нам
не следует, ибо ряды их, по имеющимся у нас сведениям, растут и в нужный
момент они могут стать нам партнерами. Я, со своей стороны, именно поэтому
уклонился от вынесения приговора Павлу и поэтому дал ему, кроме охраны,
возможность свободно встречаться со своими единомышленниками. Кстати,
поступить так мне советовал и первосвященник Анания, когда - судя по
всему, уже предчувствуя свое падение - по требованию саддукеев прибыл с
делегацией в Кесарию на упомянутое выше судебное заседание, перед началом
которого мы с ним обменялись мнениями с глазу на глаз. Победе саддукеев он
уже не в силах был помешать, но попытался хотя бы немного сдержать их
натиск. Не высказываясь определенно, он все же дал мне понять: в интересах
мира, не вступая в прямую конфронтацию с теми, кто находится в данный
момент у власти, нужно всемерно поддерживать последователей Иисуса.
Следуя этому совету и стараясь быть предельно осмотрительным, я и в
дальнейшем, не питая особых иллюзий, буду поддерживать добрые отношения с
Синедрионом. Насколько подсказывает мне мой опыт, Агриппа, царь Иудеи, не
заинтересован в мирном разрешении конфликта: чью сторону он примет, даже
пусть на словах, зависит полностью от его прихоти, и, как я вижу, тяжкое
