моих опозоренных мыслей я проклинаю вас, несчастные слабоумные
звери!
ОТРЫВОК ПОСЛЕДНИЙ
...от вас мы ждем обновления жизни! Кричал оратор, с трудом
удерживаясь на столбике, балансируя руками и колебля знамя, на
котором ломалась в складках крупная надпись: "Долой войну!"
-- ...Вы молодые, вы, жизнь которых еще впереди, сохраните
себя и будущие поколения от этого ужаса, от этого безумия. Нет
сил выносить, кровь заливает глаза. Небо валится на головы,
земля расступается под ногами. Добрые люди...
Толпа загадочно гудела, и голос говорившего минутами
терялся в этом живом и грозном шуме.
-- ...Пусть я сумасшедший, но я говорю правду. У меня отец
и брат гниют там, как падаль. Разведите костры, накопайте ям и
уничтожьте, похороните оружие. Разрушьте казармы и снимите с
людей эту блестящую одежду безумия, сорвите ее. Нет сил
выносить... Люди умирают...
Его ударил и сшиб со столбика кто-то высокий; знамя
поднялось еще раз и упало. Я не успел рассмотреть лица
ударившего, так как тотчас все превратилось в кошмар. Все
задвигалось, завыло; в воздухе понеслись камни, поленья, над
головами поднялись кулаки, кого-то бившие. Толпа, как живая
ревущая волна, подняла меня, отнесла на несколько шагов и с
силою ударила о забор, потом отнесла назад и куда-то в сторону
и, наконец, притиснула к высокому штабелю дров, наклонившемуся
вперед и грозившему завалиться на головы. Что-то сухо и часто
затрещало и защелкало по бревнам; мгновенное затишье -- и снова
рев, огромный, широкозевный, страшный в своей стихийности. И
опять сухая и частая трескотня, и кто-то возле меня упал, и из
красной дыры на месте глаза полилась кровь. И тяжелое полено,
крутясь в воздухе, концом ударило меня по лицу, я упал и полез
куда-то между топочущих ног и выбрался на свободное
пространство. Потом я перелезал какие-то заборы, обломав себе
все ногти, взбирался на штабеля дров; один рассыпался подо
мною, и я упал вместе с водопадом стукающихся поленьев; из
какого-то замкнутого четырехугольника я насилу выбрался,-- а
сзади меня, настигая, все грохотало, ревело, выло и трещало.
Где-то звонил колокол; чтото рухнуло, как будто упал
пятиэтажный дом. Сумерки точно остановились, не пуская ночи, и
в той стороне рев и выстрелы словно окрасились красным светом и
отогнали тьму. Спрыгнув с последнего забора, я очутился в
каком-то узеньком кривом переулке, похожем на коридор между
двух глухих стен, и побежал и бежал долго, но переулок оказался
без выхода: его перегораживал забор, и за ним снова чернели
штабеля дров и леса. И опять я лазил по этим подвижным зыбким
громадам, проваливался в какие-то колодцы, где было тихо и
пахло сырым деревом, и снова выбирался наружу и не смел
оглянуться назад: я и так знал, что делается там, по
красноватому смутному налету, легшему на черные бревна и
сделавшему их похожими на убитых великанов. Кровь с разбитого
лица перестала течь, и оно онемело и стало чужим, как гипсовая
маска; и боль почти совсем утихла. Кажется, в одном из черных
провалов, куда я свалился, со мною сделалось дурно, и я потерял
сознание, но не знаю, было ли это действительно, или мне
показалось, так как вспоминаю я себя только бегущим.
Потом я долго метался по незнакомым улицам, на которых не
было фонарей, среди черных, точно вымерших домов, и никак не
мог выбраться из их немого лабиринта. Нужно было остановиться и
оглядеться вокруг себя, чтобы определить направление, но этого
нельзя было сделать: за мною по пятам несся еще далекий, но все
настигающий грохот и вой; иногда, на внезапном повороте, он
ударял меня в лицо, красный, закутанный в клубы багрового
крутящегося дыма, и тогда я поворачивал назад и метался до тех
пор, пока он снова не становился за моей спиной. На одном углу
я увидел полосу света, погасшего при моем приближении: это
поспешно закрывали какой-то магазин. В широкую щель я еще
увидел кусочек прилавка и какую-то кадку, и сразу все оделось
молчаливой, притаившейся мглой. Невдалеке от магазина я
встретил человека, бежавшего мне навстречу, и в темноте мы чуть
не столкнулись и остановились в двух шагах друг от друга. Не
знаю, кто был он: я видел только темный насторожившийся силуэт.
-- Ты откуда? -- спросил он. -- Оттуда. -- А куда ты бежишь? --
Домой. -- А! Домой?
Он помолчал и внезапно набросился на меня, стараясь
повалить меня на землю, и его холодные пальцы жадно нащупывали
мне горло, но путались в одежде. Я укусил его за руку, вырвался
и побежал, и он долго гнался за мною по пустынным улицам,
громко стуча сапогами. Потом отстал,-- должно быть, ему было
больно от укуса.
Не знаю, как я попал на свою улицу. На ней также не было
фонарей, и дома стояли без одного огня, как мертвые, и я
пробежал бы ее, не узнавая, если бы не поднял случайно глаз и
не увидел своего дома. Но я долго колебался: самый дом, в
котором я жил столько лет, казался мне чужим на этой странной,
мертвой улице, будившей печальное и необыкновенное эхо моего
громкого дыхания. Потом меня охватил внезапный бешеный испуг
при мысли, что я потерял ключ, падая, и насилу я нашел его,
хотя он был тут же, в наружном кармане. И когда я щелкнул
замком, эхо повторило звук так громко и необыкновенно, как
будто сразу открылись двери на всей улице во всех мертвых
домах.
Сперва я спрятался в подвале, но скоро стало страшно и
скучно, и перед глазами что-то начало мелькать, и я потихоньку
пробрался в комнаты. В темноте ощупью я запер все двери и,
после некоторого размышления, хотел загородить их мебелью, но
звук передвигаемого дерева был страшно громок в пустых комнатах
и напугал меня. "Буду так ждать смерти. Ведь все равно",--
решил я. В умывальнике была еще вода, очень теплая, и я ощупью
умылся и вытер лицо простыней. Там, где лицо было разбито,
очень саднило и щипало, и мне захотелось взглянуть на себя в
зеркало. Я зажег спичку -- и при ее неровном, слабо
разгорающемся свете на меня взглянуло из темноты что-то
настолько безобразное и страшное, что я поспешно бросил спичку
на пол. Кажется, был переломлен нос.
"Теперь все равно,-- подумал я.-- Никому это не нужно".
Мне стало весело. Со странными ужимками и гримасами, как
будто я был в театре и представлял вора, я отправился к буфету
и начал искать остатков пищи. Я ясно сознавал неуместность всех
этих ужимок, но мне так нравилось. И ел я все с теми же
гримасами, притворяясь, что я очень жаден.
Но тишина и тьма пугали меня. Я открыл форточку, выходившую
во двор, и стал слушать. Вначале, вероятно, оттого, что езда
прекратилась, мне показалось, совершенно тихо. И выстрелов не
было. Но я скоро ясно различил отдаленный гул голосов, крики,
треск чего-то падающего и хохот. Звуки заметно увеличивались в
силе. Я посмотрел на небо: оно было багровое и быстро бежало. И
сарай против меня, и мостовая на дворе, и конура собаки были
окрашены в тот же красноватый цвет. Тихонько я позвал из окна
собаку: -- Нептун!
Но в конуре ничто не шевельнулось, а возле я рассмотрел в
багровом свете поблескивающий обрывок цепи. Отдаленный крик и
треск чего-то падающего все росли, и я закрыл форточку.
"Идут сюда!" -- подумал я и начал искать, где бы
спрятаться. Я открывал печи, щупал камин, отворял шкапы, но все
это не годилось. Я обошел все комнаты, кроме кабинета, куда я
не хотел заглядывать. Я знал, что он сидит в своем кресле
против стола, заваленного книгами, и сейчас это было бы мне
неприятно.
Постепенно мне начало казаться, что я хожу не один: вокруг
меня в темноте двигались молча какие-то люди. Они почти
касались меня, и один раз чье-то дыхание оледенило мой затылок.
-- Кто тут? -- шепотом спросил я, но никто не ответил. А
когда я снова пошел, они двинулись за мною, молчаливые и
страшные. Я знал, что это мне кажется оттого, что я болен и у
меня, видимо, начинается жар, но не мог преодолеть страха, от
которого все тело начинало дрожать, как в ознобе. Я пощупал
подумал я.-- Он все-таки свой". Он сидел в своем кресле перед
столом, заваленным книгами, и не исчез, как тогда, но остался.
Сквозь опущенные. драпри в комнату пробивался красноватый свет,
но ничего не освещал, и он был едва виден. Я сел в стороне от
него на диване и начал ждать. В комнате было тихо, а оттуда
приносился ровный гул, трещание чего-то падающего и
отдельные крики. И они приближались. И багровый свет становился
все сильнее, и я уже видел в кресле его: черный, чугунный
профиль, очерченный узкой красною полосой.
-- Брат! -- сказал я.
Но он молчал, неподвижный и черный, как памятник. В
соседней комнате хрустнула половица -- и вдруг сразу стало так
необыкновенно тихо, как бывает только там, где много мертвых.
Все звуки замерли, и сам багровый свет приобрел неуловимый
оттенок мертвенности и тишины, стал неподвижный и слегка
тусклый. Я подумал, что от брата идет такая тишина, и сказал
ему об этом.
-- Нет, это не от меня,-- ответил он.-- Посмотри в окно.
Я отдернул драпри и отшатнулся. -- Так вот что! -- сказал
я.
-- Позови мою жену: она этого еще не видала,-- приказал
брат.
Она сидела в столовой и что-то шила, и, увидев мое лицо,
послушно поднялась, воткнула иглу в шитье и пошла за мной. Я
отдернул занавеси во всех окнах, и в широкие отверстия влился
багровый свет, но почему-то не сделал комнаты светлее: она
осталась так же темна, и только окна неподвижно горели красными
большими четырехугольниками.
Мы подошли к окну. От самой стены дома до карниза
начиналось ровное огненно-красное небо, без туч, без звезд, без
солнца, и уходило за горизонт. А внизу под ним лежало такое же
ровное темно-красное поле, и было покрыто оно трупами. Все
трупы были голы и ногами обращены к нам, так что мы видели
только ступни ног и треугольники подбородков. И было тихо,--
очевидно, все умерли, и на бесконечном поле не было забытых. --
Их становится больше,-- сказал брат. Он также стоял у окна, и
все были тут: мать, сестра и все, кто жил в этом доме. Их лиц
не было видно, и я узнавал их только по голосу. -- Это
кажется,-- сказала сестра. -- Нет, правда. Ты посмотри.
Правда, трупов стало как будто больше. Мы внимательно
искали причину и увидели: рядом с одним мертвецом, где раньше
было свободное место, вдруг появился труп: по-видимому, их
выбрасывала земля. И все свободные промежутки быстро
заполнялись, и скоро вся земля просветлела от бледно-розовых
тел, лежавших рядами, голыми ступнями к нам. И в комнате
посветлело бледно-розовым мертвым светом.
-- Смотрите, им не хватает места,-- сказал брат. Мать
ответила: -- Один уже здесь.
Мы оглянулись: сзади нас на полу лежало голое
бледно-розовое тело с закинутой головой. И сейчас же возле него
появилось другое и третье. И одно за другим выбрасывала их
земля, и скоро правильные ряды бледно-розовых мертвых тел
заполнили все комнаты.
-- Они и в детской,-- сказала няня.-- Я видела. -- Нужно
уйти,-- сказала сестра.
-- Да ведь нет прохода,-- отозвался брат.-- Смотрите.
Правда, голыми ногами они уже касались нас и лежали плотно
рукою к руке. И вот они пошевельнулись и дрогнули, и
приподнялись все теми же правильными рядами: это из земли
выходили новые мертвецы и поднимали их кверху. -- Они нас
задушат! -- сказал я.-- Спасемтесь в окно. -- Туда нельзя! --
крикнул брат.-- Туда нельзя. Взгляни, что там!
...За окном в багровом и неподвижном свете стоял сам
