бывшего мужа. - Без Халка и Нейсы оставаться в Замке опасно, я должна идти
с тобой в Пурпурные Горы.
- Но это не менее опасно, Леди!
- С тобой и твоей магией я в меньшей безопасности, чем без тебя? -
язвительно спросила Леди. - Что ж, получается, я ошиблась в тебе?
Стайл растерянно глядел на нее.
- Но до этих твоих слов я был уверен, что ты не очень-то охотно
переносишь мое присутствие. Ради памяти своего мужа ты называешь меня, как
и его, господином, но и только. Мы-то с тобой знаем, что наши отношения не
повторяют тех, ваших, прежних. Я не хотел навязывать тебе мое общество
дольше, чем того требовала необходимость.
- Но с учетом всего этого может ли Леди сопровождать своего
господина?
Стайл пристально вглядывался в нее. Внутренне он протестовал против
ее плана, который действительно не нравился ему. Испытывая нервозность и
вину перед нею, он сказал:
- Конечно, может.
Леди ехала на светло-голубой кобылке, Хинблу, родившейся той далекой
весной от Хинни и Голубого Жеребца. Собственно, масть кобылки - всего лишь
отблеск голубой упряжи, но эффект поразительный. Хинни уже давно не было в
живых, состарившийся Жеребец доживает отпущенный ему срок.
Стайл сидел верхом на Нейсе. Он не признавал других животных для езды
с тех пор, как приручил единорога. Даже самая резвая и умная лошадь не
смогла бы так верно служить ему, как Нейса. И дело было не только в
послушании животного хозяину, а в большем.
Они пересекли южную границу Голубых Владений и углубились в лес,
смыкавшийся с Грядой Пурпурных Гор. Подножья достигли быстро. Согласно
выпискам Стайла из географических манускриптов, которые составил при жизни
его двойник-предшественник. Темные эльфы, работавшие с платиной, жили в
Пурпурных Горах в пятидесяти милях на восток от Занавеса - двери в Протон.
Эльфы знали про эту дверь. Нейса же, что бороздила эти земли годы и годы,
знала тайное место лишь понаслышке. С поселениями эльфов она тоже была
плохо знакома.
Здесь, у подножья Пурпурных Гор, земля была мягкой, а воздух -
ароматным, облака на небе ребристые, как бы испещренные тропинками, что
делает утреннюю зарю полосатой, прерывистой.
Несмотря на приятный пейзаж, поездка вдруг стала скучной и
утомительной. Будь Стайл один - он поспал бы на спине Нейсы, попросив ее
не трясти при беге, или поиграл бы на гармонике, наконец просто поболтал
бы с рогатой кобылицей, но присутствие Леди подавляло его свойственными ей
величием и великолепием.
- Вот по этим местам я и ехала на Хинни, - заметила Леди, - кажется,
это было так давно...
Стайл не нашелся, что ответить. Он ехал молча, от всей души желая,
чтобы трагедия его двойника не лежала между ними хотя бы в пути.
- Хинни... - задумчиво продолжала Леди. - Как я скучаю по этому
благородному животному!
Эта тема была безопаснее, и Стайл откликнулся:
- Кстати, а где она теперь? Десять лет - немалый срок для лошади, все
равно что тридцать для человека. Что было потом?
- А, ты ведь не знаешь - сказала Леди мрачно. - Что потом было. Было
вот что... Хинни, ожидая детеныша, вернулась в пустынные дикие места, а
Юноша занялся своими делами, о которых мы его не расспрашивали, но, думаю,
в ту пору он занимался конструированием и строительством Голубого Замка. Я
жила с родителями. Белянка, которую мы спасли, была возле меня неотлучно.
Иногда забравшись далеко-далеко в степь, мы вспоминали Хинни и странного
мальчика.
Когда я узнала, кто он, мне стало стыдно, что с Адептом я обращалась
как с ребенком, и все же я была заинтригована и польщена его сватовством.
Чаще всего мне вспоминалось видение, которое предстало передо мной, когда
он играл на гармонике. Лицо Леди в лучах голубой луны тревожило меня, и
слабый зов этого воспоминания рос и креп.
Позже я узнала, что он ходил к Оракулу узнать, кто будет его женой, и
мудрец назвал мое имя. Наверное, в первый и единственный раз Оракул не
стал затемнять смысла своих слов, не ограничился туманными намеками, а
выразился так, чтобы по-другому нельзя было интерпретировать его слова.
Юноша в голубой одежде ясно знал, где и когда можно найти меня, его
будущую жену. И он пришел очень вовремя. В решающий для меня момент, когда
я была почти в пасти чудовищного тролля. Он спас мне жизнь, без него я бы
нашла свой страшный конец в дремучем лесу. Затем Адепт сделал все, чтобы
завоевать мою благосклонность, хотя я по праву принадлежала ему уже с того
момента, как он спас меня. А я ведь тогда была всего лишь невежественной
крестьянской девочкой.
- Оракулу виднее, - пробормотал Стайл, - наследие твоего господина
все еще живет в тебе, и когда оно испарится, бог весть.
Она продолжила так, будто не слышала его слов:
- Эх, ну и глупой же девчонкой я была в то время! Сколько дней
прошло, прежде чем я сказала ему в третий раз "ты"!
- Прошу прощения, Леди, я не понял...
Она сделала небрежный жест рукой.
- Ну конечно, ты же прибыл из другой цивилизации! Мне необходимо
сделать пояснение. На Фазе, если один человек полюбил другого и хочет дать
ему знать об этом, не взяв на себя никаких обязательств, то пропускает
само объяснение в любви, а ограничивается трехкратным повторением
местоимения "ты", и тот, к кому это местоимение обращено, может поступать,
как захочет, не опасаясь в дальнейшем упреков.
- Не понимаю, - сказал Стайл, - всего лишь сказать три раза - ты,
ты...
Нейса, поднявшись на дыбы, чуть не стряхнула его с себя, при этом
волнистый рог ее сердито затрубил.
- Никогда не употребляй этих слов небрежно или в шутку! - сказала
Леди. - В них заключена магическая сила клятвы.
Смутившись, Стайл извинился:
- Мне предстоит еще долго изучать цивилизацию Фазы. Благодарю тебя,
Леди, и тебя, Нейса, что вы преподнесли мне урок и помешали из-за моего
Невежества скомпрометировать себя.
Собственно, его благодарность относилась лишь к Нейсе. Сказав трижды
"ты", он не солгал бы и не оговорился по невежеству, из-за незнания. Его
отношения с Леди были сражением, проигранным Стайлом в самом начале, и,
произнося любовную клятву, не себя, а ее он поставил бы в неловкое
положение.
Возможно, обрадованная таким поворотом дела, Леди словоохотливо
продолжала:
- Когда после долгого перерыва мне довелось увидеть Хинни, я
закричала от ужаса. Я увидела истекающую кровью жеребую кобылицу. Ее
преследовала стая шакалов. Они прыгали на нее, впивались зубами в бока,
ляжки, вырывая куски мяса.
На мой крик выскочил из дома отец. Я никогда не видела его в таком
гневе, ведь Хинни была предметом его постоянного восхищения. Он схватил
дубину и раз за разом опускал ее на головы мерзких тварей. Те разбежались.
Хинни лежала у наших ворот без движения. Я пыталась помочь ей подняться на
ноги. Но все было напрасно, она потеряла много крови и растратила
последние жизненные силы, пока добиралась до нас. Хинни умерла на наших
глазах.
Я вспомнила заклинание, которому научил меня Юноша на случай, если
понадобится мне, и пропела его. Я не то чтобы пропела, я панически
прокричала это заклинание, и тотчас он предстал передо мной.. Увидев
безжизненно валявшуюся на земле Хинни, Адепт вскрикнул, опустился перед
нею на землю и обхватил ее голову руками. Слезы текли ручьями по его юному
лицу. Глаза Хинни были открыты, но они не видели ничего, ибо Хинни была
мертва.
Все чары, заклинания, колдовство ни к чему не привели, он не смог
оживить Хинни. Тогда Юноша достал гармонику и заиграл такую
пронзительно-щемящую сердце мелодию, что обе луны закрылись облаками и
солнце поблекло. Мерцающий свет залил все вокруг нас, и из него вылепилась
картина, которая предстала моим глазам.
Я увидела живую Хинни с жеребенком во чреве. Она паслась на опушке
леса. И вот на нее напала стая шакалов, угрюмые, кровожадные звери, каждый
из которых по отдельности был подлым трусом и только собравшись в
завывающую, хрипло лающую стаю они осмеливались делать свое гнусное дело.
Шакалы мнят себя волками, но они так же похожи на волков, как гоблины на
людей. И вот эти трусливые твари, сбившись в кучу, набросились на бедняжку
Хинни.
Хинни пробовала бежать, но грузная, отяжелевшая, с детенышем во
чреве, она не была столь проворной, как раньше. И все же поодиночке
завывающим клацающим клубком они кинулись на красавицу-лошадь. Убегая,
Хинни споткнулась и упала, шакалы облепили ее, каждый пристраивался, где
мог, и вонзал в нее зубы. Они рвали ее бока, хвост, гриву, впивались в уши
и пытались выесть глаза. Она поднялась на ноги, но твари гроздьями повисли
на ней, кровь обагрила всю Хинни.
Бедняжка нашла в себе силы побежать, она бежала, оставляя за собою
кровавый след, они мчались за ней, прыгали на нее, сидели, как наездники,
на ее спине и грызли. Вот таким ужасным образом Хинни наконец добралась до
меня. В магическом облаке, вызванном мальчиком, я увидала себя, кричащую.
Выбежал на крик отец с дубинкой в руках, он разогнал шакалов.
И тут видение рассеялось в мерцающем воздухе.
Мы с отцом печально смотрели на убитого горем Адепта и всем сердцем
разделяли его печаль.
И тогда я поняла, в чем заключалась последняя, третья, составляющая
часть сущности Адепта. Да, первой была его музыка, второй - магическая
сила, а третьей... - Леди на мгновение смолкла, словно не решаясь
произнести, - и третьей - бесконечная, трепетная любовь к... породе
лошадиных.
Стайл понял, почему она запнулась. Она наверняка хотела сказать "к
лошадям", но из уважения к Нейсе в последний момент поправилась.
- Наконец Юноша поднялся с земли, но так неуверенно, шатаясь, будто
сам, подобно Хинни, истекал кровью.
- У нее были слабые колени, - сказал он, - поэтому шакалы и одолели
ее. Колени она поранила, защищая меня. Я в долгу у Хинни. Но ей теперь
ничего не нужно. И все же... - он на минуту задумался, - все же я могу
кое-что для нее сделать...
В его облике появилось нечто, испугавшее меня, и постепенно мне стало
открываться мрачное значение жалости, скорби и гнева Адепта.
- Отвернитесь оба, - сказал нам Юноша, - отвернитесь, чтобы не
увидеть то, что вам не понравится.
И мой отец, мудрый, повидавший жизнь человек, взял меня за плечи и
повернул спиной к мертвой Хинни.
Наступила тишина, а потом полилась мягкая мелодия, это играла
волшебная губная гармоника. Я услышала невнятно произносимые слова
заклинания и вдруг почувствовала позади волну горячего воздуха. Жар обдал
нас, в ноздри попал какой-то едкий запах.
Мы обернулись.
Под воздействием колдовских чар мертвое тело Хинни исчезло, а в
легкой дымке, которая вилась вокруг, стоял Адепт, держа в руках
новорожденного жеребенка, его шерстка отливала легкой голубизной.
- Хинни умерла, но жеребенок жив. Она хотела спасти его, поэтому и
приползла к вам из последних сил, бедняжка, - сказал Адепт, и, прежде чем
мы успели хоть как-то отреагировать на его слова, добавил, обратившись к
моему отцу: - Малыш родился раньше срока, его надо терпеливо выхаживать,
только так можно спасти потомство Хинни. Я тут бессилен, этой слабенькой
лошадке требуется нечто большее, чем моя магия. Я прошу вас, сэр, принять
ее из моих рук и дать ей все, что вы в состоянии дать. Только на этих
условиях она выживет и станет тем, кем ей предназначено стать.
Мой отец в ответ молчал, то ли не понимая, что от него требуется, то
ли потрясенный происшедшим у него на глазах.
- Хинни, умирая, приползла к вам, - продолжал Юноша, - потому что
