Я был в такой ярости, что чуть не проморгал самый легкий способ найти
их. Взглянул на счетчик этажей: стрелка двигалась вверх, вверх, вверх,
пока не остановилась на десятом этаже. Я подождал, пока второй лифт не
опуститься вниз - там, где лифтер не мог видеть меня - вышвырнул оттуда
оператора... и поехал наверх.
Мне пришлось облазить почти весь этаж, все коридоры, пока я наконец
не услышал, как за очередной дверью кто-то разговаривал со стариком.
Я хорошо все слышал.
- Новенький какой-то, Денни. Грубиян, совершенно ничтожная форма
низшей жизни.
Тот ответил:
- Да, мистер Джим, мне так нравиться слушать все, что вы говорите. А
то сейчас все такие умники. Мне действительно было очень тоскливо, пока я
вас не встретил.
- Да, Денни, я знаю.
Лично я никогда не слышал более снисходительного тона.
Я понимал, что они не откроют дверь, поэтому отправился но поиски
горничной. Кольцо со всеми ключами лежало у нее в кармане в переднике и
она даже не заметила, как я снял необходимый мне ключ. Я вернулся к двери
и остановился перед ней в раздумьи.
У меня появилась мысль и я бросился бегом назад к лифту. Спустившись
на первый этаж, я забрался в кабинку, где оформляли счета и держали все
наличные. То, что мне было нужно я нашел в нижнем ящике кассы. Сунув это в
карман плаща, я вернулся наверх.
Оказавшись перед дверью, я почувствовал растущее колебание. Но мне
была хорошо слышна их болтовня. Дверь я открыл отмычкой горничной.
Когда двери распахнулись, тот, кого звали Джимом, вскочил с кровати и
уставился на меня.
- Что вам здесь надо? Убирайтесь от сюда к черту, пока я сам вас не
выкинул!
И стал выжидающе на меня глядеть.
Я вытащил из кармана то, что взял в кассе и направил эту штуку на
него.
- Сядьте и успокойтесь, мистер Джим. Тогда и проблем у вас не будет.
Он поднял руки - получилось очень мелодраматично - и, едва
переставляя ноги, стал отходить, пока не уперся в кровать, куда и
приземлился.
- Да нет, руки можете опустить, - сказал я. - А то это напоминает
плохой детектив. - Его руки самопроизвольно упали вниз.
Денни взглянул на меня.
- Что ему нужно, мистер Джим?
- Не знаю, Денни, не знаю, - медленно и задумчиво произнес тот. Его
взгляд был сосредоточен но стволе револьвера в моих руках. В глазах застыл
страх.
Оказалось, что я дрожу. Я старался держать пистолет ровно, но у меня
ничего не получалось и он ходил из стороны в сторону и возникало ощущение,
что я нахожусь в центре торнадо.
- Нервы шалят, - сказал я частично для того, чтобы они заметили это,
если еще не успели, и частично, чтобы убедить себя, что хозяин положения
здесь все-таки я. - Не делайте глупостей и хуже не будет.
Мистер Джим сидел совершенно неподвижно, руки лежали на коленях.
- За последние две недели я не раз был близок к безумию. Никто меня
не видит, не слышит, не замечает, даже моя жена. И так все две недели.
Можно подумать, я уже мертв... и тут я встречаю вас. С вами двумя
произошло тоже самое, что и со мной. И я хочу знать, в чем дело. Что
именно произошло со мной?
Денни посмотрел на мистера Джима, затем на меня.
- Он, что, совсем, мистер Джим? Может врезать ему пару раз, мистер
Джим?
Старик никогда не решиться на это.
Надо отдать должное, Джим понял это.
- Нет, Денни. Сиди спокойно. Ему просто нужна информация. Думаю,
будет справедливо поделиться с ним тем, что мы знаем, - он посмотрел на
меня; его лицо было похоже на выжатую губку.
- Меня зовут Тремпсон, мистер... э... как-вы-там-сказали-вас-зовут?
- Я еще не представлялся, но вообще-то - Винсоки. Альберт Винсоки.
Как в песне.
- Да, мистер Винсоки, - к мистеру Джиму вернулось самообладание и та
же презрительная усмешка, когда он увидел, что я в чем-то завишу от него.
- О причине вашей нынешней незаметности - все-таки вас нельзя считать
бестелесным, знаете ли... вы можете нажать на курок и убить меня, вас
может задавить грузовик - все это довольно сложно. Боюсь, что не смогу
дать вам научных объяснений и вряд ли вообще кто-нибудь сможет. Попробуем
так...
Он закинул ногу за ногу и я тут же опять поднял револьвер. Он как ни
в чем не бывало продолжил.
- В нашем мире появились силы, мистер Винсоки, которые стараются
незаметно сделать нас всех совершенно одинаковыми. Силы, которые пытаются
сокрушить и обезличить нас. Ведь признайтесь, вы идете по улице и не
замечаете лиц, правда? Вы безлики - сидите ли вы в кинотеатре или
прячетесь от всех в сумрачной комнате и смотрите телевизор дома. Когда вы
оплачиваете счет, или квитанцию за парковку, или просто разговариваете с
людьми, все они смотрят на то, что вы делаете, на ваши поступки, а не на
вас.
- У некоторых это зашло еще дальше. Всю жизнь мы стали настолько
незаметны, я бы даже сказал покинуты, что обезличивающие нас силы
поработали достаточно над нами и превратили в то, во что хотели, чем мы и
являлись на самом деле. Бах! - исчезли для всех, кто окружал нас. Теперь
уразумели?
Я уставился на него.
Конечно, я понимал, о чем он говорит, как не заметить этого в нашем
великом мире машин, который мы сами для себя сотворили. Вот в чем дело. С
самого рождения я ничем не отличался от остальных и с самого начала не
представлял интереса, вот и исчез для всех окружающих. Это как светофильтр
для фотоаппарата. Возьмите красный и все сразу станет красным. Вот так и
со мной получилось. На внутренних светофильтрах всех людей оказались
надеты светофильтры против меня. И против мистера Джима, и против Денни...
- И много нас таких?
Мистер Джим развел руками.
- Ну, в общем - достаточно, Винсоки. - Достаточно. Скоро их будут
сотни, а потом и тысячи. Если все так и будет продолжаться... люди все
покупают в супермаркетах и обедают в скоростных закусочных, еще эта новая
телевизионная реклама, действующая на подсознание... ну, я уверен, можно
ждать пополнения.
- Но ко мне это не относится, - добавил он.
Я посмотрел на него, затем на Денни. У того на лице было полное
безразличие. Так что я обратил все свое внимание на Тремпсона.
- Что вы имеете в виду?
- Мистер Винсоки, - одновременно терпеливо и снисходительно принялся
объяснять он, - я был профессором в колледже. Конечно, ничего особо
выдающегося и, если честно, думаю, студенты скучали на моих занятиях. Но я
знал свой предмет, это было финикийское искусство. Мои студенты приходили,
уходили и никогда не обращали на меня внимание. У кафедры никогда не было
причин признать меня профессионально непригодным и я продолжал работать.
Вот так я и начал блекнуть.
- Я долго скитался, как и вы, наверное, но быстро почувствовал вкус к
подобной жизни. Никакой ответственности, никаких растрат, борьбы за
существование. Живи как хочешь, бери что хочешь. Потом я встретил Денни -
он был здесь раньше мальчиком на побегушках и никто не обращал на него
внимания - он стал для меня другом и слугой. Мне нравиться такая жизнь,
мистер Винсоки. Вот почему меня так озаботило ваше желание присоединиться
к нам. Не очень-то мне хочется нарушать "статус кво" в этом щепетильном
деле.
Я понял, что слушаю сумасшедшего.
Мистер Джим Тремпсон был простым бедным учителем, и его постигла
такая же судьба, как и меня. Но если, как я теперь понял, я превратился из
зануды в стиле Милкветоста в человека, достаточно отчаянного, чтобы взять
в руки пистолет, и достаточно безрассудного, чтобы быть готовым пустить
его в ход, то он стал страдать мономанией.
Здесь было его королевство.
Но ведь на этом мир не кончается.
Я понял, что разговаривать с ним нет смысла. Силы, которые ломали и
сокрушали нас до тех пор, пока мы не стали настолько малы, что мир
перестал замечать нас, поработали над ним добросовестно. Его уже не
спасти. Его устраивает жизнь, в которой его никто не замечает, не видит,
не слышит.
И с Денни тоже самое. Они довольны. Более того... они
сверхудовлетворены. И за последующий год я встретил немало подобных типов.
Совершенно одинаковых. Но я не такой. Я хочу бороться с этим. Хочу, чтобы
меня снова все видели.
Я пытаюсь добиться этого изо всех сил. И мне известен всего один
способ.
Может это и глупо звучит, но когда люди спят на ходу, когда они...
э... не сосредоточены на окружающем, меня иногда и замечают.
Я стараюсь. Я все время насвистываю и напеваю про себя. Может вы
слышали мою песенку? Это "Трудяга Винсоки".
Может вы как-то и замечали меня краем глаза, а думали, что вам
показалось?
Может, вы думали, что слышите ее по радио или телевизору, а на самом
деле это был совсем другой источник.
Пожалуйста! Прошу вас! Прислушайтесь. Я ведь здесь, прямо у вас за
спиной и шепчу вам это на ухо в надежде, что вы услышите меня и сможете
помочь.
"Трудяга Винсоки" - вы должны слышать именно этот мотив. Неужели вы
не слышите?
Ну прислушайтесь.
РАЗБИЛСЯ, КАК СТЕКЛЯННЫЙ ДОМОВОЙ
Наконец, спустя восемь месяцев, Руди все-таки нашел ее в огромном
отвратительном доме на Вестерн-авеню в Лос-Анжелесе, где она жила со всеми
подряд. Не только с Джоном, а просто со всеми.
В ноябре в Лос-Анжелесе к концу дня становится необыкновенно холодно,
слишком холодно даже для осени в таком близком к Солнцу месте. Он прошел
по тротуару и остановился перед домом. Дом был готически уродлив, и
проржавевшая газонокосилка торчала посреди недокошенного газона. Скошенная
трава была свалена в направлении двух многоквартирных домов, которые с
обеих сторон нависали над приземистым зданием, (Однако странно...
Многоквартирные дома выше, старый дом съежился между ними и все же
каким-то образом господствовал над ними. Очень странно.)
Окна второго этажа забиты картоном.
У входа перевернутый детский автомобильчик.
Парадный вход украшен причудливой резьбой.
Тьма, кажется, тяжело дышит.
Руди поправил дорожную сумку. Этот дом пугал его. Им овладела
неописуемая паника, он напряг мощные мускулы спины и тяжело дышал. Он
посмотрел на темнеющее небо в поисках выхода, но идти можно было только
вперед. Здесь была Кристина.
Дверь отворила незнакомая девушка.
Она смотрела на него молча, длинные светлые волосы наполовину
скрывали ее лицо.
Когда он вторично спросил о Крис, девушка облизнула губы, и щека ее
дернулась от тика. Руди со вздохом опустил сумку. "Мне нужна Крис", -
настойчиво повторил он.
Блондинка повернулась и прошла в сумрачный коридор ужасного старого
дома. Руди остался в открытой двери, и вдруг, как будто уход блондинки
сломал преграду, в лицо ему, как плевок, ударила волна едкого запаха.
Марихуана.
Он инстинктивно вдохнул, и голова его закружилась. Он отступил на
лужайку, освещенную последним лучом заходящего солнца, падавшим из-за
соседних домов. Но солнце зашло, а голова у него по-прежнему гудела. И он
пошел вперед, таща за собой сумку.
Он не помнил, закрыл ли за собой дверь, но, когда он обернулся, дверь
была закрыта.
Он отыскал Крис в темном чулане на третьем этаже. Она лежала у стены
и гладила левой рукой полинявшего розового кролика, а правую руку
прижимала ко рту, всасывая с мизинца последние капли наркотика. Чулан был
наполнен бесчисленными запахами: грязные потные носки пахли как
пригоревшее жаркое, старый шерстяной жакет от сырости подернулся плесенью,
швабра, покрытая пылью и грязью, пучки полусгнивших трав...
- Крис?
Она медленно подняла голову и увидела его. Ее глаза долго оставались
