на берег вместе со всеми. Уход настиг его внезапно. Он сидел на веслах
маленькой прогулочной лодки, которую вел вдоль берега. Дыхание резко
перехватило, и он закашлялся, словно проглотил слишком большой кусок
мороженого. Потом прижался лицом к днищу лодки и ушел из этой жизни.
Лодка еще долго покачивалась на воде. Владельцу лодочной станции
ничего не оставалось, как примириться с тем, что ему не с кого требовать
плату за дополнительное время пользования лодкой. Сверх того ему пришлось
выдать три с лишним фута тому человеку, который обнаружил пустую лодку,
далеко унесенную течением.
Казалось, жизнь его состоит из одних только черных полос.
Он вновь пришел в мир как Уильям Раклин, рабочий завода в Ливерпуле.
Серое, беспросветное существование. Прозябание, а не жизнь. И так три
года.
Затем появился Вильгельм Рихтер, умный, талантливый. Как он ненавидел
всех вокруг! Ему завидовали, а его неудачи в жизни объяснялись поисками
посредственностей, которым не давал покоя его талант. Он презирал себя за
то, что он, считающий себя на голову выше других, вынужден угодничать
перед начальством и льстиво улыбаться вместо того, чтобы заявить в лицо
бездарностям, что он о них думает. Он знал, что сильным мира сего нравится
унижать его. Знал, что Айрис опять изменяет ему с одним из своих прежних
любовников, вот только с кем именно, он не мог сказать точно.
Это продолжалось девять месяцев и пятнадцать дней.
Был еще Вальдемар ван Ренсбург, живший в окрестностях Гааги. Жизнь,
не лишенная приятности, не бесконечно однообразная. Его семейство состояло
из жены по имени Трина и детишек: Ханса, Карела и маленькой Вильгельмины,
названной в честь королевы, упокой. Господи, ее душу. В этой жизни у него
была табачная лавка и трехнедельный отпуск, который он проводил в Бельгии.
Всего один год такого благополучия - и он готов был бежать, куда глаза
глядят. Теперь он сам напирал на того, кто должен был освободить ему место
впереди, и ему удалось проскользнуть в следующий слой пахлавы.
На этот раз переход прошел не так легко и плавно, как всегда. Вот
что, наверное, испытывает человек, рождаясь на свет. Его сдавливало со
всех сторон, тащило, тянуло куда-то и наконец бросило на мембрану. С
первого раза ему не удалось преодолеть преграду. Казалось, будто эта
стена, разделяющая миры, сделана из гораздо более прочного материала,
нежели все остальные, через которые он проходил раньше.
А может быть тот, другой Элвин, из будущего преграждал ему путь в
новую жизнь и, сопротивляясь изо всех сил, пытался повернуть поток времени
вспять? Ему приходилось испытывать такое напряжение, словно это он сам
движется против течения. Он отметил все это скорее машинально, пока
находился во взвешенном состоянии между двумя мирами, и понял, что в этом
переходе наметилась какая-то аномалия.
Теперь от него мало что зависело, ему все равно не выдержать мощный
натиск идущих сзади. Все они - Алан, Аллен, Элвин, Уильям, Вильгельм -
стремились выйти из своего невыносимого существования. Под их напором он
прорвал мембрану и прошел в новый мир.
В первые мгновения после ухода он, как всегда, еще мог восстановить в
памяти долгую цепь своих странствий во времени. Нет, не каждую жизнь в
отдельности, а лишь общую панораму, на общем, смазанном фоне которой ярко
проступали отдельные фигуры: танцор зажигательного фламенко, голландский
землекоп, измученный тяжким трудом крепостной, царедворец династии Медичи,
могильщик в маленьком датском городке, туземец с островов Меланезии,
скользящий по океанским просторам в своей легкой лодочке.
Каждый раз, когда в глубинах его существа оживала память о прошлых
жизнях, он вспоминал ту сцену из знаменитой сказки, где Алиса во весь дух
бежит вместе с Черной Королевой, оставаясь при этом на одном и том же
месте [имеется в виду известная сцена из второй главы сказки Льюиса
Кэрролла "Алиса в Зазеркалье"]. Так и он, беги не беги, все равно не
вырвется из заколдованного круга своих жизней.
Он стряхнул оцепенение и открыл глаза. На него смотрело его
собственное лицо. Сам он сидел в мягком кресле. В гостиной приятно пахло
табаком, потрескивал камин, стены были заняты книжными полками. Он готов
был поклясться, что видит свое лицо не в зеркале.
- Вальдемар? - спросил человек с его лицом.
- Да, Вальдемар - это я. А вы?..
- Уолли Ванаувен. И уходить я не собираюсь.
Память о прошлом ускользала от него.
- Вы... не собираетесь... что?
Тут Уолли размахнулся и влепил ему пощечину. Голова Вальдемара
мотнулась из стороны в сторону, однако сознание прояснилось.
Уолли повторил резко, напористо:
- Я не собираюсь уходить, малыш. Попробуй взять себя в руки. Мне
нужно, чтобы ты все помнил, а то я замучаюсь с тобой.
- А вы помните все?
- Разумеется. И Элвина с его полоумной старухой, и параноика
Вильгельма. Спроси, чего я только не помню с тех пор, как топал с пехотой.
Ты сам-то забыл, наверное, про того парня, что умер от гангрены? И эта
ужасная дизентерия.
- О, Господи! Я вспомнил! Вспомнил все, о чем вы говорите.
- Ха! Да это, если хочешь знать, мелочь по сравнению со всем
остальным, что хранится у меня в памяти. Воспоминания об этих кошмарах
придают особую прелесть моей нынешней жизни, если ты еще не понял, как она
хороша. О лучшей доле и мечтать не приходится. Приз, вопреки всем законам
доставшийся мне в игровом автомате. Любой из тех бедолаг, в чьей шкуре я
побывал, не желал бы ничего иного. Итак, я остаюсь. И не подумаю
сдвинуться с места.
- Но ведь это невозможно!
Уолли только хмыкнул, раскуривая трубку. Затем подошел к креслу,
стоявшему напротив, и уселся. Они пристально смотрели друг на друга.
- Меня тоже подталкивают сзади, - сказал Вальдемар. - Я бы не торопил
тебя, живи здесь, если тебе нравится, но дело не во мне одном, ты же
знаешь. Меня заставили уйти, и ты никуда не денешься.
Уолли покачал головой.
- Я не уйду.
- Тебя вынудят. Сзади напирают.
Уолли выпустил облачко дыма. В гостиной чувствовался смолистый запах
дров. Теперь, когда Вальдемар присмотрелся к комнате, она понравилась ему
еще больше. Уютнее, чем здесь, ему не было никогда. Вот он, настоящий дом.
Его предшественник, сидящий в кресле напротив, не погрешил против истины:
это его воплощение действительно лучшее из всех возможных. Как часто в
каждой из своих многострадальных жизней он тосковал по этой обстановке.
Летучий Голландец, похоже, обретет свой покой.
Прекратилась бешеная гонка Алисы с Черной Королевой.
Он и не заметил, как эта мысль созрела в нем: он должен каким-то
образом задержаться здесь.
Он лихорадочно прикидывал, как ему поступить, хватался за один план,
чтобы тут же отбросить его и начать обдумывать другой. Так голодный пес
разбрасывает содержимое мусорного ящика, чтобы скорее добраться до
лакомого кусочка, источающего такой соблазнительный аромат. Спасительный
ответ, он знал, нужно искать в прошлом. В туманной мгле прожитых им жизней
блеснет искорка знания, и он найдет способ избавиться от Уолли, выбросить
его на стремительно летящую вперед дорожку безумной гонки. А потом можно
подумать, как закрыть дорогу сюда всем остальным. В душе его звенела
радость, но теперь нужно было притвориться непонятливым, чтобы выиграть
время.
- И что же здесь у тебя эдакого замечательного в этой жизни?
Уолли расхохотался.
- Уверенность, малыш.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я твердо знаю, что свободен. До чего приятно сознавать, что я живут
так, потому что сам сделал свой выбор, и не позволю затянуть себя в этот
ваш круговорот. Я счастлив, ибо я - это я.
Что за глубокомысленный вздор он там несет! Вальдемару была знакома
претенциозная болтовня умников, напичканных наркотиками и модными
религиозными идеями. Он прожил слишком много жизней, чтобы обращать
внимание на подобные глупости.
Гораздо важнее, что сам он чувствует себя здесь превосходно. Вот и он
нашел свою гавань. Он терпеливо выслушивал высокопарные рассуждения Уолли,
понимая, что главная прелесть этой жизни состоит как раз в ее
непритязательности.
- По утрам я варю себе кофе. Люблю добавлять в него чуточку кардамона
и шоколада. За окном вижу гряду холмов. Я не чувствую бега времени. Одежду
выбираю ту, которая мне нравится, удобную и привычную. Моим ногам удобно и
легко в разношенных старых башмаках. Днем я занимаюсь своей работой.
Перевожу для университетского издательства поэзию Латинской Америки. Много
часов провожу я так, завороженный музыкой Слова. Позже заходят мои друзья,
и мы вместе идем куда-нибудь пообедать на природе. Мы много шутим,
дурачимся, каламбурим. Моя жена нужна мне, она стала частью меня, но, к
сожалению, в моей душе нет места для нее: я слишком отягощен своим
прошлым. Я возвращаюсь домой, и ко мне бегут двое прелестных ребятишек.
Они знают, что их всегда ждут маленькие подарки. На этой неделе я читал
одну книгу, которая тронула меня до слез...
Вальдемар почувствовал странное волнение. Будто что-то кольнуло его в
сердце, и кровь быстрее побежала по жилам. Но это состояние быстро прошло,
осталось презрение к Уолли. Подумать только, этот человек живет в земном
раю, и даже не может как следует пообедать! Пикник на природе. Какие
возможности давала ему эта жизнь, а у него не хватило мозгов
воспользоваться ими с толком! Сомнений нет, это теплое местечко просто
необходимо отвоевать для себя, не говоря уже о том, что его святая
обязанность освободить это жилище от никудышного постояльца, который все
равно не может им распорядиться по-настоящему. В первый раз он подумал о
самоубийстве.
Но можно ли считать самоубийством покушение на Уолли? И виновен ли в
убийстве человек, поднимающий руку на себя самого? Вместе они остаться
здесь не могут. Одному из них придется уйти, и уйти должен его двойник.
Притворяясь, что слушает нудные разглагольствования Уолли, он
исподтишка осмотрелся. Действовать нужно очень быстро, пусть жестоко, но
без промедления. У него есть только один шанс. Оба они находились ближе к
середине комнаты, стены которой были скрыты книжными полками. Книги, куда
ни кинь взгляд, книги. Три двери, но все они закрыты. Диван, небольшой
шкафчик, два кресла, торшер, камин. Камин... Он заметил каминные щипцы и
тяжелую кочергу. Вот оно!
Он рывком поднялся с кресла и сделал несколько нетвердых шагов. Уолли
замолчал, внимательно глядя на Вальдемара.
- Я еще не в полном порядке, - пояснил тот, притворяясь гораздо более
ослабевшим, чем это было на самом деле.
А на самом деле силы быстро возвращались к нему. Словно потеряв
равновесие и ища опору, он выбросил руку к каминной полочке. Уолли открыл
рот, собираясь что-то сказать. Вальдемар поспешил остановить его своим
бормотанием. Одной рукой нащупав кочергу, он молниеносно занес ее над
головой. Один мощный удар, и он освободит себе жизненное пространство.
Все три двери, ведущие в комнату, распахнулись, и на пороге каждой
появились люди. Но удар уже был нанесен. Он увидел перед собой расширенные
от ужаса глаза Уолли, но в ту же минуту его самого вдавило в мембрану.
Люди в дверных проемах быстро теряли ясность очертаний, сливаясь в
сплошную серую массу.
Он снова, в который уже раз, ощутил леденящее покалывание в горле от
чересчур быстро проглоченного большого куска мороженого. Суставы заныли.
Он был на пути в какую-то иную, неведомую жизнь.
Там он стал Уолтером Верноном, абсолютным неудачником. Каждый раз,
