каждой из комнат требовалось при тусклом свете фонаря прочитать
надпись, пометить на плане проходы и глухие стены, записать
первую букву, а затем догадаться, как несмотря на всю путаницу
проемов и переходов попадают в соседнюю комнату. Долгое,
трудное и утомительное дело.
Было очень холодно. Ночь была безветренная. Поэтому не
слышались те тоненькие шорохи и свисты, которые пугали нас в
предыдущее посещение. Зато сегодня воздух, ползший в щели, был
сырым, ледяным. Мы захватили шерстяные рукавицы, чтобы, когда
будем брать книги, руки не коченели. Но это были особые
рукавицы, употребляемые теми, кто пишет зимой, -- с дырами для
кончиков пальцев. То и дело приходилось греть руки у фонаря или
за пазухой или бить в ладоши, приплясывая и дрожа от холода.
Поэтому работать непрерывно мы не могли. Часто
останавливались, рассматривали, что на полках, и так как
сегодня Вильгельм -- со своими новыми стеклами на носу -- имел
возможность читать сколько пожелает, он хватал книгу за книгой
и при каждом новом названии испускал восторженный возглас: либо
оттого, что видит знакомую книгу, либо оттого, что видит книгу,
которую давно искал, либо, наконец, оттого, что видит книгу, о
которой никогда ничего не слышал. От возбуждения и любопытства
он почти не владел собой. Вообще с каждой книгой он встречался
как с неким сказочным животным, жителем неведомой земли. Не
успев перелистать одну рукопись, он уже гнал меня осматривать
следующую: "Посмотри, что там, на той полке!" И я в ответ,
разбирая титлы и переставляя том за томом: ""История англов"
Беды... Беды же "О храмовоздвижении"... "О военных лагерях", "О
временах и счислении времян и круге Дионисия", "Орфография", "О
счете слогов", "Житие Св. Кутберта",,.Метрика"..."
"Ясно. Все труды Достопочтенного... А сюда погляди! "О
риторической когнации...", "Различение риторических
выражений..." Так... Одни грамматики! Присциан, Гоно-рат,
Донат, Максим, Викторин, Метрорий, Евтихий, Сервий, Фока,
Аспер... Странно. Сперва я думал, что тут должны быть только
англичане... Посмотрим пониже..."
"Hisperica... famina. Это что?"
"Ибернийская поэма. Послушай:
Hoc spumans mundanas obvallat Pelagus oras
terrestres ainniosis fluctibus cudil margines.
Saxeas undosis molibus irruit avionias.
Infirna bomboso vertice miscet glareas
Asprifero spergit spumas suico,
Sonoreis frequenter quatitur flabris..."1
Я не понимают смысла этого, но Вильгельм, читая, так
раскатывают и кружил во рту слова, что, казалось, становились
слышны и ощутимы говор вод, рокот волн, грохотанье моря.
"А это? Адельм Мальмсберийский. Послушайте, что пишет:
Primitus pantorum procerum poematorum pio potissi-mum
paternoque presertim privilegio panegiricum poemataque passim
prosatori sub polo promulgatas...2 Все слова начинаются с одной
и той же буквы!"
"Люди с моих островов все немножко сумасшедшие, --
горделиво ответил Вильгельм. -- Посмотри на других полках".
"Вергилий".
"Не может быть! Вергилий что? "Георгики"?"
"Нет. Какие-то "Извлечения"... Сроду не слыхал..."
"Да это же не Марон! Это Вергилий Тулузский, ритор, шестой
век после рождества Господа нашего Иисуса Христа. Считался
великим знатоком".
"Тут сказано, что среди искусств различаются: поэма,
ретория, грамма, лепория, диалекта, геометрия... Какой это у
него язык?"
"Латынь, но латынь собственного изображения -- она
казалась ему гораздо красивее настоящей. Вот смотри. Он пишет,
что астрономия изучает следующие знаки зодиака: мон, ман, тонт,
пирон, дамет, перфеллея, белгалик, маргалет, лютамирон, таминон
и рафалут". "Он сумасшедший?"
"Не знаю. Он не с моих островов. Слушай дальше. Он
утверждает, что существует двенадцать научных наименований
пламени: огнин, зарин, варин (так как превращает сырое в
вареное), кипятин, жарин (от слова жар), трескотин (от треска
поленьев), алин (от алого цвета), дымон, палин (от глагола
палить), оживин (зане мертвецов, членов коснувшись, оживляет),
кремнин (ибо из кремня добывается, хотя из кремня неверно
сказано, из искры берется) , и еще -- энсон, от Энея бога в
пламени живуща, одушевляюща сей элемент". "Но так никто не
говорит!" "К счастью. Однако было время, когда, чтобы забыть об
ужасах мира, грамматики брались за труднейшие вопросы. ..
слышал, что в те времена однажды риторы Габунд и Теренций
пятнадцать дней и пятнадцать ночей дискутировали о звательном
падеже к "я" и в конце концов подрались".
"И тут то же самое. Послушайте, -- у меня в руках была
книга, дивно иллюстрированная растительными орнаментами, из
завитков которых выглядывали обезьяны и змеи. -- Послушайте,
что за слова: кантамен, колламен, гонгеламен, стемиамен,
плазмамен, сонерус, албореус, гаудифлуус, главкикомус..."
"Мои острова, -- повторил с нежностью Вильгельм. -- Не
будь слишком строг к этим монахам из далекой Ибернии. Может
быть, даже и самим существованием этого аббатства, и тем, что
сейчас мы можем рассуждать о Священной Римской империи, -- всем
этим мы обязаны им. В ту пору остальная Европа была превращена
в груду развалин. В один прекрасный день пришлось объявить
недействительными все крещения, проведенные некоторыми
галльскими священниками. Оказалось, что те крестили in nomine
patris et filiae,1 и не оттого, что исповедовали новую ересь и
считали Христа женщиной, а оттого, что почти не умели говорить
по-латыни".
"Они говорили, как Сальватор?"
"Примерно. Пираты с крайнего Севера доплывали по рекам до
самого Рима и грабили его. Язычество разваливалось,
христианство не успело его сменить. И среди всего этого одни
только монахи Ибернии в своих монастырях писали и читали,
читали и писали. И рисовали. А потом бросались в лодчонки,
скроенные из звериных шкур, и плыли к этим вот землям и заново
обращали их в христианство, как будто имели дело с неверными.
Ты ведь был в Боббио? Его основал Св. Колумбан -- один из таких
монахов. Так что прости им их дикую латынь. К тому времени в
Европе настоящей латыни уже не осталось. Они были великие люди.
Святой Брандан доплыл до Счастливых островов и обогнул
побережье ада, где видел Иуду, прикованного к утесу. А в один
прекрасный день он пристал к острову и высадился, а остров
оказался морским чудовищем. Разумеется, все они были
сумасшедшие..." -- повторил он с удовольствием.
"Как они рисовали! Трудно поверить глазам... Какие
краски!"
"В краю, где природные краски тусклы... Немножко голубого
и очень много зеленого... Но сейчас не время распространяться о
жизни ибернийских монахов. Я хочу понять другое. А именно:
почему их тут поместили с англами и с грамматиками других
стран. Посмотри по плану, где мы находимся?"
"В западной башне. Я записал все первые буквы. Итак, выйдя
из темной комнаты, попадаешь в семиугольную залу, а оттуда
только один проход -- во внешнюю комнату башни. Эта комната
помечена красной буквой Н. Потом идем из комнаты в комнату и
описываем круг. Потом возвращаемся в темную комнату, то есть
безоконную... Погодите-ка... Буквы складываются... Так и есть!
Вы были правы! HIBERNI!"
"Нет, HIBERNIA, если из темной комнаты снова повернуть в
семиугольную, которая, как и три остальные центральные комнаты
башен, помечена стихом на А -- Apocalypsis. Иберния! Поэтому
здесь и собраны все книги сочинителей из крайней фулы, а также
других грамматиков и риторов. Видимо, основатели библиотеки
считали, что любой грамматик должен стоять рядом с
ибернийскими, даже если он из Тулузы. Так они рассуждали.
Видишь? Мы начинаем что-то понимать".
"Но комнаты восточной башни, из которой мы входим в
лабиринт, составляют собой FONS... Что это значит?"
"Прочти повнимательнее, что там получается, если прибавить
и буквы следующих комнат". "FONS ADAEU..."
"Нет, FONS ADAE.2 U -- буква второй темной восточной
комнаты, это я запомнил. Она, должно быть, входит в
какую-нибудь другую последовательность. А что там было в FONS
ADAE -- то есть в земном раю? Помнишь, в самом сердце которого
располагается комната с алтарем, обращенным к восходу солнца?"
"Там было множество библий. И толкований библейских
текстов. И прочих божественных книг..."
"Итак, ты видишь? Слово Божие размещено в земном раю. А
рай этот, как принято считать, находится далеко на востоке... А
здесь, на западе, Иберния..."
"Значит, внутреннее расположение библиотеки повторяет
расположение стран света?"
"Возможно. Книги здесь размещены в зависимости от тех
стран, откуда привезены, или где родились их авторы, или,
наконец, как в данном случае, -- в зависимости от стран, где
эти авторы должны были бы родиться. Библиотекари подразумевали,
что Вергилий-грамматик рожден в Тулузе по ошибке, а должен был
бы родиться на западных островах. И исправляли ошибки природы".
Мы снова отправились в путь и прошли по анфиладе комнат,
заставленных великолепными Апокалипсисами. Одна из этих комнат
была та самая, в которой в прошлый раз меня охватили видения. И
сейчас мы снова, еще издалека, заметили в этой комнате
кадильницу. Вильгельм зажал ноздри пальцами, бегом бросился
туда и загасил ее, поплевав на фитиль. Тем не менее мы
постарались проскочить эту комнату как можно быстрее. Но
все-таки я успел заметить на столе великолепный многоцветный
Апокалипсис с женою, одетой в солнце, и со зверем багряным. Мы
прочли наименование этой анфилады, начав с самой последней
комнаты, вывеска в которой была красной и начиналась с Y. Читая
все задом наперед, мы получили слово YSPANIA. Последняя буква
-- А -- была та же самая, которой завершалось слово HIBERNIA.
Из этого Вильгельм заключил, что имеются и такие комнаты, в
которых собраны книги смешанного содержания.
В любом случае, цепь комнат, называвшаяся "Испания", была,
по-видимому, отведена под тома Апокалипсиса, сплошь редкостной
красоты. Вильгельм определил, что все они испанской работы.
Осмотрев полки, мы убедились, что эта библиотека владеет,
вероятно, самым обширным во всем христианском мире собранием
рукописных экземпляров книги Апостола, а также несметным
количеством толкований к этой книге. Там стояли огромнейшие
тома толкований к Апокалипсису Беата Лиебанского, и текст везде
был примерно одинаков, но удивительным разнообразием отличались
иллюстрации. Вильгельм, перебирая их, узнавал руку тех, кого
считал величайшими рисовальщиками Астурийского королевства --
Магия, Факунда и прочих. Обмениваясь разными мыслями и
соображениями, мы подошли вплотную к комнатам южной башни. Я
вспомнил, что в прошлый раз наше путешествие закончилось именно
здесь. Теперь же мы смело двинулись из безоконной комнаты 5
(YSPANIA) в следующую, обозначенную буквой Е, а оттуда дальше и
дальше, огибая по периметру всю башню, пока не уперлись в
последнюю комнату, тупиковую, в которой висела красная доска с
изречением, начинавшимся на L. Прочтя все в обратном порядке,
мы получили LEONES. Львы.
"Львы... Юг... Если судить по странам света, мы в Африке.
В краю львов. Здесь и собраны сочинения неверных".
"Тут еще много в этом роде, -- сказал я, залезая в шкап.
-- "Канон" Авиценны... и этот великолепный кодекс, каллиграфия
которого мне незнакома..."
"Судя по украшениям, это должен быть Коран, но арабского
я, увы, не знаю..."
"Коран, библия нечестивых, книга разврата..."
"Книга, содержащая мудрость, непохожую на нашу. Но ты
