не говоря уже о добропорядочных датчанах, -- поголовно
истребить всю эту индейскую нечисть на Антильских островах. Ни
на острове Святого Фомы, ни на Пуэрто-Рико нет больше ни одного
живого индейца из коренных карибских племен. А ведь было их
некогда более шестидесяти тысяч только на одном Пуэрто-Рико!
Какая огромная благодарная работа -- уничтожить такое множество
цветных! Истребляли их всеми средствами, доступными
цивилизованному, христианскому миру: устраивали облавы и охоты
на индейцев, приманками ловили голодных ребятишек и, заразив их
опасными болезнями, отпускали в горы, к племенам, укрывшимся от
преследования в пещерах. Разве это не дальновидно? Впрочем,
истреблять всех туземцев не было надобности. Сильных индейских
мужчин, которых удавалось схватить живьем, заставляли работать
на рудниках. На всех островах Вест-Индии имелось россыпное
золото, и индейцев использовали на промывке песка. Солнце,
голодный паек и бичи делали свое дело: индейцы очень скоро
подыхали. Уже к концу XVII века на всех вест-индских островах,
занятых испанцами, англичанами, голландцами и датчанами,
коренных жителей -- индейцев -- не осталось. Тогда колонизаторы
нашли неиссякаемый, почти волшебный источник богатства: начали
ввозить сюда для черной работы черных людей -- негров.
Сотни тысяч черных рабов теперь не покидают ни днем ни
ночью цветущих плантаций. После дневного труда они спят в
шалашиках, прямо на возделываемой ими земле. Труд негров
превращает в явь мечты плантаторов о сказочном Эльдорадо: белые
хозяева плантаций живут в мраморных дворцах, едят на золоте,
ездят в роскошных каретах, и сотни слуг предупреждают малейший
каприз хозяина. Нигде в мире власть над черными рабами не
приносила белым владельцам столько наслаждений, как здесь, в
Вест-Индии блаженного XVIII века!
Но увы -- эта власть, считавшаяся незыблемой, в последнее
время становится шаткой. То, что представлялось невозможным --
сговор негров между собою, -- повторяется то тут, то там, все
чаще. Ведь, казалось бы, столковаться им немыслимо: привозят их
из разных областей Африки, они не имеют ни общего языка, ни
общих обычаев, ни даже общих воспоминаний о родине. Они
незнакомы со здешними условиями, не знают ни климата, ни
местности, ни людей. Их немедленно, часто еще в пути, обращают
в христианство и учат покорности. Целая армия попов и
монахов-миссионеров занята этим богоугодным делом на всех
плантациях. И все-таки...
В Новой Гранаде [Прежнее название Колумбии.] недавно было
восстание негров, индейцев и креолов. Лишь регулярные испанские
части смогли вдосталь накормить голодных повстанцев свинцом и
навести порядок. Пожар восстания был залит негритянской кровью.
Но разве в других местах не грозят такие же возмущения? Вот,
например, соседний остров Гаити. Большая его часть принадлежит
французам, остальная -- испанцам. Белых на Гаити -- ничтожная
кучка, а черных -- около полумиллиона. Ежегодно туда привозят
по 20-25 тысяч новых рабов. Обращение с ними самое суровое. Это
тамошние плантаторы придумали мудрое правило: лучше уморить
негра работой в молодости, чем потом кормить его в старости.
Лет шестьдесят назад, в 1718 году, рабы-негры на Гаити
возмутились. С тех пор там усилены белые гарнизоны, французские
и испанские, но положение снова становится опасным: в горах, по
слухам, скопились тысячи беглых рабов, называемых "маронами".
Это грозит хозяевам плантаций новыми трудностями. [Великая
революция негров на Гаити, начатая спустившимися с гор
"маронами", произошла позднее, в 1791 году. В полночь 22
августа запылали тогда по единому сигналу 1200 кофейных и 200
сахарных плантаций. Руководил повстанцами легендарный Туссен
Лувертюр.] И эта угроза становится повсеместной. Поэтому и на
острове Святого Фомы имеется надежный белый гарнизон. Гм!
Надежный гарнизон? На поверку выходит, что надежным-то он
является не весь!..
Комендант гарнизона отвлекся от своих невеселых
размышлений, ибо мимо балкона, где он лежал в своей качалке,
промаршировал взвод солдат. Вон, во второй шеренге, за
правофланговым шведом, шагает, опустив голову, этот силач рус,
Мишель Николаефф. Владельцы плантаций недовольны им. Негодяй
совершенно непригоден для решительных мер! Он неумело
обращается с оружием, когда требуется пустить его в ход против
непокорного или невежливого раба. Позор для солдата! Кроме
того, соглядатаи доносят, что он питает тайные мысли о побеге и
даже пронюхал о русском переводчике Каржавине на французской
Мартинике. Неблагонадежный солдат даже пытался писать на
Мартинику, но оттуда пришло известие, что дипломат и коммерсант
Каржавин лишился всего имущества вследствие землетрясения и
уехал в Америку на провиантском судне купца Дальтона. Даст бог,
это охладит русскому медведю Мишелю Николаеффу голову, набитую
сумасбродными планами бегства! А что, если он все-таки выйдет
из повиновения и покажет дурной пример остальным? Придется
расстрелять, а ведь это убыток для компании, не дай бог! Уж
очень он эффектен в караулах и на смотрах! Лучше всего обменять
его на парочку цветных, но только так, чтобы оправдать расходы
по вербовке! Сбыть его повыгоднее -- и лишняя забота с плеч!
-- Разрешите доложить, ваша милость! -- прервал
размышления коменданта запыхавшийся солдат. Он вытянулся в
струнку перед балконом и приложил потную ладонь к засаленной
треуголке. -- Британское судно просил разрешения войти в порт.
На корабле флаг бедствия. Начальник порта велел спросить вашу
милость...
-- Передай начальнику портовой стражи, -- приказал
комендант, -- пусть он сам осмотрит судно. Если на борту нет
опасной болезни -- впустить в бухту! Иначе придется капитану
поскорее убираться ко всем чертям от наших берегов: поднимается
шторм, он разобьет судно о скалы. Ступай!
Солдат убежал, а майор вооружился подзорной трубой и
перешел на другую, увитую плющом террасу, откуда открывался вид
на бухту и рейд. Английское судно уже приспустило паруса. На
гафеле полоскался сигнал: "Терплю бедствие". К судну уже шла
сторожевая шлюпка. На горизонте виднелись паруса другого судна,
тоже спешившего к порту Святого Фомы. Океан мрачнел, ветер гнул
стволы кокосовых пальм, сбрасывал спелые орехи, трепал листья
бананов. Прибой забушевал сильнее, и под густой синей тучей
отчетливо забелели гривы разыгравшихся волн. Комендант
пристально вгляделся в очертания английского корабля.
-- Ба, да ведь это же "Песня ветра" нашего друга мистера
Уильяма! Добрая посудина! Самое быстроходное судно для живого
товара! Добро пожаловать! Но, черт побери, что же там
стряслось, на судне капитана Уильяма? А второй корабль, видимо,
большая яхта. И, кажется, тоже знакомая -- не губернаторская ли
с соседнего Пуэрто-Рико? Так и есть, она самая! Видимо, хотят
переждать шторм в наших водах. Что ж, придется позаботиться о
хорошем ужине. Эй! Слуги! Дворецкого и кастеляна -- ко мне, да
скажите жене что вечером у нас будут важные гости! И позвать
сюда из казармы капрала Оле Кристенсена. Пусть пришлет самых
рослых солдат для почетного караула у крыльца и под окнами.
Василий Баранщиков расхаживал в парадной форме, с ружьем
на плече, под окнами комендантского дома. Ходить приказано до
тех пор, пока гости улягутся спать.
Все окна в доме открыты настежь и завешены легким
прозрачным тюлем. Комнаты празднично освещены, десятки свечей
зажжены в каждой люстре. Деревья сада, пустую террасу и фигуру
самого постового озаряет луна. Караульщик может свободно
разглядывать сквозь тюль всех, кто находится в столовой. По
английскому обычаю дамы уже покинули комнату, оставив
джентльменов наедине с батареей бутылок: пришел час мужских
напитков и мужских разговоров. Василий прислушивался к громкой
речи щеголеватого британского капитана, чье судно, неосвещенное
и молчаливое, темнело на воде бухты рядом с большой испанской
яхтой.
-- Мое судно, -- рассказывал капитан, -- до сих пор всегда
подтверждало точность поговорки: "Успех торговли -- быстрая
доставка". Нынешний же рейс не оправдал надежд, хотя начался он
неплохо. Исход его принес одни убытки. Я потерял даже часть
команды.
-- А груз? -- осведомился важный испанский генерал,
сидевший на самом почетном месте за столом. -- У вас на борту
были чернокожие или на этот раз вы набили трюмы "Песни ветра"
иным товаром?
-- Нет, груз был обыкновенный -- "черное дерево", то есть
африканские негры. Именно груз-то и пострадал! Если бы прошлые
рейсы не были столь удачными, я остался бы теперь без денег
вплоть до выплаты страховой премии.
-- Где вы застраховали груз? -- спросил хозяин дома.
-- У Ллойда, как всегда, господин майор. Его представитель
всегда болтается в африканских портах, на Берегу Слоновой
Кости. Он осматривал мой груз перед рейсом и отослал страховые
бумаги в Лондон.
-- Что же произошло в этом рейсе? -- вмешался в разговор
лютеранский пастор. Он сидел рядом с хозяином и переводил ему
на немецкий язык те слова, которых комендант не понимал
по-английски. Пастор был худощав и бледен. Его бокал все время
оставался наполненным до краев. Священнослужитель притрагивался
к нему лишь для того, чтобы чуть-чуть оросить губы розовой
влагой. Католик-генерал, восседавший очень прямо и неподвижно,
изредка неприязненно косился на мелькающие по соседству черные
рукава рясы или на белоснежные ленточки галстука, ниспадающие
на грудь лютеранского пастора. Грудь самого генерала украшало
золотое шитье, и на этом великолепном фоне сияли орденские
звезды и кресты, осыпанные драгоценными камнями.
Сквозь открытое окно Баранщикову была хорошо слышна вся
эта беседа, и смысл того, о чем говорилось, делался все яснее.
Английский капитан, встречая явное сочувствие слушателей,
рассказывал: [Весь эпизод засвидетельствован английскими
источниками. Изменены лишь название корабля и фамилия
капитана.]
-- В начале рейса у меня было более двух сотен чернокожих
с берегов Гвинеи... Впрочем, начну с самого начала! По прибытии
в Африку мне сперва показалось, что я вообще на сей раз
прогадал. В Дагомее, в одном лишь Порто-Ново, я застал восемь
судов -- французских, голландских и наших. Чтобы не набивать
цены на чернокожих при таком обилии покупателей, я пошел к
берегам Того. Здесь я застал пятерых купцов, а в Аккру -- в
стране Ашанти -- прибыл седьмым! Все же я, не убоявшись
конкуренции, выторговал себе у одного туземного царька отличных
здоровенных негров, можно сказать, самый цвет всего племени.
-- Что же вам помогло одержать такую победу над
соперниками? -- чуть насмешливо спросил генерал.
-- Мне просто повело, ваше превосходительство. Те имели
только цветные одеяла, ткани, бусы, ножи и прочие предметы,
пленительные для негритянских вельмож, а у меня оставалась
непроданной тонна вашего сахара и десятка два бочонков рома.
Получилось так, что ром и сахар смог предложить только я один,
и это решило исход моей борьбы с конкурентами. Я купил двести
одиннадцать негров, которые, в общем-то, обошлись недешево
благодаря неважной конъюнктуре. Два месяца назад я вышел с
грузом из Гвинейского залива. Скоро на борту началась какая-то
болезнь. Сначала мы не могли взять в толк, отчего они хватаются
за животы и подыхают. Потом мой помощник первым понял, в чем
дело: оказалось, что боцман недоглядел за погрузкой воды, и она
протухла в немытых бочках. Только для команды имелось несколько
