этого аутодафе - братьев Стругацких приютила влюбленная в них по уши
сестра милосердия, Клиффорд Саймак нашел прибежище в квартире старшего
лейтенанта милиции, а повязанные уголовниками Александр Беляев, Иван
Ефремов и Герберт Уэллс были препровождены в зону за колючую проволоку,
где через год их до дыр зачитали осужденные взяточники, домушники и
рэкетиры - да-то Бог, чтобы на пользу!
Вот и не верь в судьбу! Вот и не верь в жизнь после смерти.
Да еще чудом спаслась толстовская "Аэлита", случайно эвакуированная
на пляж в "скорой помощи".
А гиперболоид инженера Гарина сгорел вместе с инженером.
Хорошо снаружи костра смотреть на огонь...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Не забудь, что, квартиру-
В доме со стеклянной кры-,
Неразумно брать булыж-
И швыряться им в сосе-;
Что достойный литера-,
Осмотрителен и сдер-,
И что только тот, кто пор-
Безответную бума-,
Чтобы потешать куха-,
Пишет через пень-коло-.
Мигель Сервантес,
Пролог к "Дон Кихоту"
Федор Федорович в момент гибели книг как-будто что-то почувствовал...
В его звездный отсек как раз доставили стандартный космический обед - суп
с какими-то желтыми перьями, бледную рыбу с теплой слипшейся лапшой,
кисель на клею. Его попутчики, потирая членистоножками, с аппетитом
набросились на еду, а Федору Федоровичу кусок лапши в горло не лез. Он
подошел к иллюминатору и стал разглядывать зеленую зону межгалактического
корабля, направлявшегося, как ему сказали, к туманности Андромеды.
Подсвечивало солнышко, похожее на настоящее, цвели белыми свечками
искусственные каштаны, а свободные от трудовых космических вахт члены
экипажа отдыхали в нумерованных синих робах на нумерованных садовых
скамейках или прогуливались по дорожкам с помощью личных роботов в белых
халатах. А двое в синем, обнявшись, никак не могли справиться с
невесомостью - их швыряло от дорожки к ограде и обратно...
Все как на Земле.
Федор Федорович успокоился и принялся за обед. Все хорошо, вот только
жаль ему было пирожков с яблочным повидлом, которые вместе с чемоданом и
двубортным костюмом были сданы перед стартом в камеру хранения
межгалактического звездолета.
Тем временем пожар еще не завершился - хуже того, он разгорался в
непредусмотренную Варварой Степановной сторону. Неизвестно, откуда взялся
в этой местности ветерок - наверно, случайно залетел, бездельник,
поглазеть на огонь. Прилетел и дунул в сторону мусорника. Тот в ответ
немедленно возгорелся позапрошлогодними листьями, разломанной тарой и
всяким другим хламом, который всегда сопутствует приличному ледниковому
мусорнику.
- Вова, туши его! - замахала руками Варвара Степановна. - Гаси!
Вова-электрик стукнул огнетушителем по твердой земле, но из пустого
огнетушителя ничего не пролилось. Вова дал ему по голове кулаком, но
огнетушитель лишь тихо-тихо зашипел, как потревоженная гадюка.
Зато мусорник подозрительно быстро сгорел... Или огонь ушел в глубь
мусорника?
Ну, сгорел так сгорел. Сгорел и без помощи огнетушителя. Что и
требовалось доказать. Это был мудрый мусорник, он все глотал.
Ничто не предвещало беды - книги догорали, мусорник слегка дымился,
и, казалось, уже можно либо допивать третью бутылку спирта, либо
расходиться по домам, либо сделать и то и другое. Но не зря тревожилась
душа Варвары Степановны. Сгореть-то мусорник сгорел, но внутри него что-то
такое явственно забулькало...
"Бульк-бульк-бульк..." - как в еще бездействующем, но уже готовом к
извержению вулкане.
Опять подул ветерок...
Как вдруг из мусорника клубами повалил такой черный дым, "что аж
синий!", как говорила впоследствии Варвара Степановна.
- И такой вонючий, что господи помилуй! - докладывала она
авторитетной комиссии на следующий день после экологической катастрофы. -
И чем дальше, тем страшнее: бульк-бульк-бульк!... У меня аж сердце
оборвалось! Как в смоляном котле у чертей в пекле!
Ветерок сначала поиграл этим чертовым дымом, погонял его по
Райцентру, а потом скрутил дым в лохматый собачий хвост и направил его
прямо в морду Дома на набережной - на фасад, то есть. И стал водить черным
хвостом по фасаду, как маляр-художник кистью: туда-сюда, сюда-туда...
Все, кто наблюдал пожар на бывшей набережной, разбежались, затыкая
носы от вони; остальные, наоборот, бежали на запашок со всех концов
райцентра. Их обгоняли пожарные, но вонища не позволяла приблизиться к
эпицентру извержения. Подвезли противогазы. Натянув их, пожарники
направили струю на мусорник, но этим только спровоцировали его подземные
силы на новую пакость: мусорник тут же выдал такую черную дымовую завесу,
что Дом на набережной погрузился "во мглу", как сказал бы Герберт Уэллс.
- А двери?! - раздался вопль явившейся на пожар Мамы. - Двери
сгорели?!
- Кому они нужны, эти двери, - успокоили ее. - Двери - на кухне.
Солнце плюнуло и скрылось в черном дыму. Какое там солнце? Зачем оно?
Наступило затмение. У пожарников от бессилия опустились шланги.
Райцентр был отдан во власть подземной стихии, весь мир заволокло. Солнце
напоминало черную раскаленную сковородку без ручки и жарило ровно час, -
именно столько времени понадобилось подземному дыму, чтобы перекрасить Дом
на набережной из бело-кафельного в иссиня-черный цвет и, вообще, все белое
в Мамонтовке превратить в черное: сахар - в уголь, потолки - в асфальт, а
население - в негров. Повезло лишь брюнетам, они так и остались черными.
Красные (пожарная машина) и зеленые (канадские елки перед райкомом партии)
тоже не спаслись. Флаг над исполкомом был очернен. Этот час потребовался
также для того, чтобы под мусорником полностью выгорела запеченная в
древней смоле туша мамонта - так определила причину черного дыма
авторитетная комиссия во главе с Мамой. Наверно, ничто никогда в мире так
не дымило не воняло и не очерняло действительность, как подпортившийся
консервированный мамонт из ледникового периода!
И все ахнули.
На следующий день все население Райцентра, взглянув на себя в
зеркало, наконец-то ахнуло и удивилось, поняв причины и следствия
постигшей их экологической катастрофы:
- Значит, все-таки был мамонт! Вот он где, мамонт, прятался! Под
мусорником! Древняя палеонтологическая стоянка! (Правильно:
"палеолитическая".) А мы и не знали! Не там копал краевед! Эх, не там! А
ему советовали! Мог бы сам догадаться - где стоянка, там и мусорник!
А про сожженные книги - как о первопричине черного дыма, закоптившего
Дом на набережной таким жирным слоем въедливой копоти, что и зубами не
отодрать, - про книги не вспомнили. Ни полсловом. Таинственным
исчезновением Федора Федоровича не заинтересовались. Жил-был человек - и
не стало. Будто никогда не было.
- Кто же все же виноват? - пыталось выяснить вернувшееся с пляжа
высокое районное начальство, разглядывая свои закопченные потолки. - Ну,
люди отмоются... Ну, сахар завезем с Кубы... А с домом что делать?
Мама, отвлекая внимание начальства от сожженной библиотеки, заметала
следы, сваливала всю вину на неандертальцев и запоздало восхваляла
безумного краеведа:
- Нет пророка в своем отечестве! Зря прежние застойные начальники
упрятали нашего краеведа в желтый дом! Ох, зря! А неандертальцы, хоть и
славные ребята, но что-то они из глубины веков не продумали. Проявили
нашенскую бесхозяйственную расхлябанность - мамонта шлепнули, закоптили,
палеонтологическую стоянку бросили и ушли во Францию в диссиденты... Тьфу,
совсем обалдела!... В кроманьонцы!
Но мамино высокое начальство не очень-то Маме верило... Оно ее хорошо
знало.
- Ладно, неандертальцы. Ладно, мамонты. С краеведом тоже все понятно.
Повесим ему мемориальную доску, если того заслужил после смерти. Все
понятно. Непонятно, кто поджег мусорник?
Нет ответа.
- Кто вообще у нас отвечает за мусорник? - допытывалось начальство.
Вообще - никому неизвестно.
- А лично кто отвечает?
Дворничиха Анюта!
Ура, нашли стрелочника! Но что с Анюты возьмешь? Кожа да кости,
ущипнуть не за что. Ножки тоненькие, а жить тоже хочется. Она же про
мамонтов вообще ничего не знала - это ее прямая производственная
обязанность - палить позапрошлогодние листья.
Так до книжного костра мамино начальство и не докопалось, про Федора
Федоровича не вспомнило. Зато стихийные силы из ледникового периода хоть
немного отомстили за сожженную библиотеку.
Федор же Федорович в это время пребывал в анабиозе. Оказалось, что
Главный Штурман на минутку перепутал туманности: направил звездолет к
Андромеде, а следовало - к Крабовидной. Так объяснил ему белый робот. При
осуществлении маневра на сто восемьдесят градусов все обитатели
межгалактического корабля должны лечь в анабиоз.
Федор Федорович лег. Он всегда был дисциплинированным человеком.
В бывшей Мамонтовке после пожара наступили смутные времена.
Безвременье. Население ожидало хоть каких-то перемен после того, как оно
взглянуло на себя и ахнуло. Раздавались тревожные голоса:
- Что с нами происходит? Надо что-то менять! Дальше так жить нельзя!
Начались гражданские смуты.
- Это что же получается? - возмущался Вова-электрик, забивая крюк в
потолок, чтобы повесить люстру. - Значит, все-таки, был мамонт?! Так в чем
же дело? Есть такой город Буденовск, а мы чем хуже? Выходит, Буденовск -
можно, а Мамонтовка - нельзя?!
- Пишем письмо в Верховный Совет, как запорожцы султану, - поддержал
Вову сантехник, гремя ржавыми трубами в совмещенном санузле. - Дальше
некуда. Надо что-то менять. Начнем с названия.
Два украинца и один еврей клеили обои и помалкивали по известной
причине, хотя уже начинали понимать, что никуда от судьбы не уедут, а
будут, как и прежде, пить водку в кустах сирени.
Мама опять созвала субботник. Попытались своими силами отскоблить Дом
на набережной, но лишь насмешили козу. Хотели перекрасить в первобытное
состояние - опять же, где взять товарный состав цинковых белил, чтобы
перекрасить копоть в белый цвет? Есть, правда, на складе две бочки ржавой
охры, но это же курам на смех!
Так и стоял черный дом на мрачной набережной бывшей реки, зато ремонт
в квартире Федора Федоровича продвигался успешно. Варвара Степановна с
Таисией и Анютой замазывали свою вину. Обои уже наклеили, люстру повесили,
входили и уходили молчаливые уголовники с топорами и рубанками. Дошла
наконец очередь до цветного телевизора, холодильника и югославского
гарнитура.
Начальству давно уже не нравился этот ремонт за казенный счет для
диссидента... Ну и что с того, что он диссидент? - спрашивало начальство.
Может быть Мама собирается отдать ему на откуп весь Райцентр для
экспериментального художественного оформления? Голубой, розовый и
фиолетовый период в разобранном состоянии? В стиле Сальвадора Дали? Не
