- Ду-ра-чи-на! - разносится в ответ над рекой.
- А сам ты кто? Кто ты сам?!
Призадумался Дождевой Червь, даже Сивый Мерин опять проснулся и
спросил:
- Слышь, Червяк, а ведь Ворон права... Сам-то ты кто будешь?
"Странно, - раздумывает Дождевой Червь. - Вроде бы "он"... или
"она"?..
- Червячишко я, - заговаривает зубы Червяк. - Маленькое бедненькое
червячишко. Кончаюсь на "о". В грязи пробавляюсь, рою ее окаянную,
взрыхляю ее, обрабатываю... А в награду что? Переспать в луже с ясным
солнышком?
- Земледелец, значит, - вежливо соглашается Сивый Мерин.
- В нашей реке такие земледельцы на крюках за ребро висели, а рыбы их
кушали, - сообщает из вороньего гнезда дохлая рыбешка.
- Кто там рыба, не вижу?!.. - злится Дождевой Червь и для испугу
извивается как гадюка. - Кто там развонялся?
- Ты не хами, Червяк, - окончательно просыпается Сивый Мерин. -
Конечно, запах от нее не деликатесный, но это не значит, что тебе все
дозволено.
- Я не "она", - отвечает дохлая рыбешка. - Я - КАРАСИК.
- Дохлятина, вот ты кто! - парирует Дождевой Червь. - Попался бы мне
в реке, я бы с тобой иначе поговорил!
- Спать пора, - зевает Сивый Мерин. - Отбой! Кто слово скажет -
растопчу!
Тишина. Полдень.
"Ладно, потом поговорим", - думает Дождевой Червь, заползая в старый
прохладный десантный ботинок.
Спит Сивый Мерин, пахнет Карасик, Ворон в гнезде высиживает
Кукушонка. Плывет по течению пьяный могильщик с лопатой. Ни ветерка, ни
дуновенья. Воздух понемногу замешивается в кисель; когда-нибудь будет
гроза, но не раньше осени.
- А Я - КОНЬ! - гордо бормочет во сне Сивый Мерин. - Я - Конь, и в
этом нет сомнений.
Проходит полгода.
На реке ледоход. Скелет Карасика свесился из родного гнезда,
поглядывает в родную стихию. Нет тишины над рекой, плачет медь, из города
по мосту несут покойника. Все ближе подходят, все явственней звучит
скорбная нота... Кто-то умер.
- Слышь, Червяк... - просыпается Сивый Мерин. - Несут кого-то!
Но десантный ботинок перерублен могильной лопатой, червяков теперь
двое.
- Кто это тебя? - соболезнует Сивый Мерин.
Спит Червяк, не в курсе дела.
- Эй, Карасик, где твой дружок... Ку-ку? - ищет собеседника Сивый
Мерин.
- Вышел из колыбели... Улетел куковать в город, - меланхолично
сообщает скелет Карасика, свешиваясь из гнезда вниз головой. - Щуки нынче
голодные.
Не ошибся Сивый Мерин - несут, принесли, отворяют ржавые ворота.
- Эй, кума, кого несут?
- Не видать отсюдова, - отвечает Ворон.
- По какому разряду?
- С артиллерией!
- Генерал, значит. Как минимум... Лети к нам, кума! От нас лучше
видно!
- Давай ты ко мне, с сосны далеко видать!
- Лень, кума, крылами махать!
- Мерин ты сивый! - удивляется скелет Карасика. - Ну, где, где у тебя
крылья? Покажи!
- Они у меня складные, - бормочет Сивый Мерин. - На зиму припрятаны,
чтоб моль не съела. Слыхал про коней-пегасов? Я вот из их породы.
- Если ты Пегас, то я... Летучая Рыба! - насмехается Карасик.
Ур-р-ра, вносят покойника!
- Генерал какой? Военный или гражданский? - спрашивает Ворон.
- Не видать!.. Свинцовый!
Молчит похоронный оркестр.
Ищут могильщика. Мерзавец, опять напился, яму не вырыл... Нашли,
ведут с лопатой... Еле идет.
Копает.
Начинается официальная часть.
Под сосной садится солнце, распорядитель произносит речь, играет
оркестр, солнце сидит, могильщик ищет веревку... Кончено. Свинцовый гроб
опускают в могилу, и кладбище вздрагивает - зенитки бьют в закат, небо
расцветает ракетами.
- Ишь, долбанули! - пугается Ворон, слетая с сосны.
- Кого хоронят? - просыпается Дождевой Червь. - О!.. Ты откуда
взялся?!
- Ниоткуда я не брался. Всю жизнь в ботинке живу, - отвечает Второй
Червяк.
- Извините, но хозяин этого ботинка я.
- Вы хотите сказать, что я обманываю?
- А кулаки у вас на что? - подзадоривает Сивый Мерин.
- Не лезь, сами разберемся!
Могильщик спускается под обрыв к реке, с уважением разглядывает
размытые кости мастодонта, долго плавает и фырчит, как лошадь, от
удовольствия.
- Прогуляемся? - спрашивает более смелый Червяк.
- Я не гуляю с незнакомцами, - опускает реснички более скромный
Червяк.
- А танцы вы любите?
Весна ласкает вечернее кладбище, бесшумно растет трава, и едва слышно
лопаются почки на кусточках. К ночи на холм возвращается мокрый могильщик,
трезвый.
- Жизнь прошла, а не пожил, - вздыхает он.
- Надо было жить, а не пить, - наставляет Ворон.
- Как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких проблем. Ты -
ворона, тот - червячок, а этот карасиком при жизни был...
- А ты кто? Человек! Оно звучит!
- Какой же я, братцы, человек, - горько усмехается могильщик. -
Обыкновенный мутант с лопатой. Был бы я человеком!.. А мутант - он и есть
мутант, весь в стадии революции. Сегодня он - такой, завтра - другой,
через год - мать родная не узнает. Сам себя боюсь.
Притихли, задумались.
- Вот, когда я был человеком... - нарушает тишину Сивый Мерин.
- Скажите пожалуйста, он и человеком был! - удивляется скелет
Карасика. - С крыльями?
- Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами назывались.
Слыхал? От них свой род веду.
- Были кентавры, были. Сам хоронил, - подтверждает могильщик. - И
пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут.
Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть человеком...
- Вот когда я был кентавром... - решает продолжить Сивый Мерин.
- Чего его слушать! - кричит Ворон с сосны. - Я в девках был, когда
его родители бракосочетались. А туда же - пега-ас, кента-авр!
- Если он кентавр, так я... русалка! - хохочет Карасик. - Русалок
хоронил, могильщик?
- Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких. Молчит
Сивый Мерин. Правду он говорит... Был он кентавром, был! И пегасом был! Не
верят...
- Вот что, братцы, ну вас к лешему, - говорит могильщик, - когда в
городе кукушонок кукует полночь. - Удивляюсь я вам - чего вы ссоритесь? Не
успеет кто слово сказать, все на него наскакивают. Ну, приврет малость,
зато интересно. А вы слова не даете.
- Все р-равно!.. Если он кентавр-р, тогда я... жар-р-пти-ца! -
каркает в темноте Ворон.
Плачет Сивый Мерин.
Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не
украли, и отправляется на все воскресенье в город поискать других
собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его перебьют, торопится
рассказать историю, которую слышал в городе.
- Жило-было Клубничное Варенье... - начинает он.
- Что говоришь, могильщик? - спрашивает Карасик, отвлекаясь от
таинственного гороскопа в небесах.
- Жило, однажды, было Клубничное Варенье... - начинает сначала
могильщик.
- Подожди, могильщик... как там мой, в городе? - спрашивает ворон,
усаживаясь на любимый обелиск с медальоном.
- Кукует.
А червяков нет в ботинке, отправились к реке окунуться. Над кладбищем
развесилась звездная бесконечность, все предрасполагает начать сначала.
- Итак, - говорит могильщик, когда кворум собран. - Однажды в
стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического
пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное Варенье с
повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от майонеза, накрытое
чистым листком бумаги и перевязанное шпагатом.
И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь
вернувшиеся Червяки нарушили тишину, забрались в десантный ботинок и
извинились.
- Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета, бабушкино,
прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография лишь голословно
показывает нам факты его жизни, деятельности, выдержанности и, в некотором
роде, засахаренности. Под засахаренностью я понимаю излишне
оптимистический взгляд на внешние явления действительности, присущий
радиофобии.
- Вот что, могильщик, - говорит Сивый Мерин. - Взялся рассказывать -
так рассказывай, а нет - дай другим рассказать. Не понимаю, кого
интересует степень засахаренности твоего радиоактивного варенья?
- Сколько раз я уже начинал про это варенье? - злится могильщик. -
Начну с конца, если не хотите сначала: и радиоактивное варенье съели. С
этого все и началось.
- Всякое варенье кончает тем, что его съедают, - каркает Ворон. -
Забавную ты рассказал историю... Жило-было радиоактивное варенье, и его
съели. Что нам с того? Не мы его ели, не нам вспоминать о последствиях.
Если уж взялся рассказывать, то изволь говорить о явлениях значимых, о
характерах героических, о поступках благородных - но не морализируй, как
внештатный корреспондент у разбитого семейного очага, не лезь с советами и
воздержись от менторства, не доказывай, но рассказывай. Не будь ни в чем
предубежден заранее, а тем более, убежден впоследствии. Предполагай и
разглядывай со всех сторон, ищи причину, но не повод, и ты увидишь, что
твое Клубничное Варенье не такое уж и клубничное, как кажется с первого
взгляда. А сейчас начинай, я закончил.
- Итак, однажды, как уже говорилось, - неуверенно начинает могильщик,
- жило-было Клубничное Варенье. Это было идеологически выдержанное
варенье.
- Это ты хорошо сказал, - перебивает Ворон. - Как отрубил. Откуда ты
знаешь, какой выдержанности было твое варенье? Ты с ним свиней пас?
Конечно, я не знаю еще этой истории... Может, это была мразь
канцерогенная, а не варенье, но еще раз предупреждаю: воздержись от
выводов.
- Ты мне слова не даешь сказать! У каждого свои идеалы,
следовательно, и своя идеология, которую он выдерживает. С этой стороны
каждый из нас идеологически выдержан, наше с вами варенье не являлось
исключением.
- Софист ты, братец, - каркает Ворон и тяжело раздумывает на обелиске
с медальоном.
- Что замолчал, могильщик? Рассказывай дальше про свое варенье,
интересно! - подают голос Червяки, свешиваясь из ботинка вместо шнурков.
- Жило-было Клубничное Варенье! - кричит могильщик. - Прицепился,
критик! И то ему не то, и это ему не так!.. Всем молчать!
- Ладно, молчу, - соглашается Ворон.
- Рассказывай, могильщик, - слезно просит скелет Карасика. - Очень уж
интересно. Не едал я в своей жизни Клубничного Варенья. Хоть послушаю, как
другие его съели.
- Начинай, могильщик, - просит Сивый Мерин.
- Пусть даст честное благородное слово, что не будет перебивать!
- Эй, Ворона! - требуют все. - Дай честное благородное слово, а то
плохо будет!
- Ладно, я слово дам. Но сначала вы все передо мной извинитесь за то,
что только вы меня "вороной" обозвали. Потому что, как то так сразу
"Ворона, ворона..." - за что, про что?
Все охотно приносят извинения Ворону за то, что она не ворона, Ворон
дает честное благородное слово не перебивать могильщика, наступает мир у
реки, разверзаются хляби небесные и начинает наконец-то могильщик
рассказывать свою сокровенную историю о радиоактивном Клубничном Вареньи,
от которого наступили те счастливые для ворон времена, когда человечество
стало постепенно исчезать с лица Земли, когда беспрепятственно
продолжилась эволюция зверья и растенья, заросли лопухом города, расцвели
ржавчиной железные дороги, и природа бросилась в такой загул, которого не
помнила со времен динозавров...
- Сил моих нет молчать, - вздыхает старый десантный ботинок
инспектора Бел Амора. - Вот когда я охотился на динозавров...
