внутреннего; видящий же воспринимает откровение, проявление
мира ощущений.
Душа ощущающая в отношении своего действия зависит от
эфирного тела. Ибо ведь из него она черпает то, чему она должна
дать вспыхнуть, как ощущению. И так как эфирное тело есть жизнь
внутри физического тела, то и душа ощущающая зависит косвенно
от него. Только при условии правильно функционирующего хорошо
развитого глаза возможны соответствующие ощущения красок. Через
это телесность влияет на душу ощущающую. Таким образом, в своей
деятельности она определена и ограничена телом. Тем самым она
живет в границах, поставленных ей телесностью.
Итак, тело строится из минеральных веществ, оживляется
эфирным телом, и само оно ограничивает душу ощущающую.
Следовательно, тот, у кого есть выше упомянутый орган для
"созерцания" души ощущающей, тот познает ее ограниченной телом.
Но граница души ощущающей не совпадает с границею физического
тела. Эта душа несколько выступает над физическим телом. Из
этого видно, что она оказывается более мощной, чем оно. Но
сила, которая поставила ей границы, исходит от физического
тела. Этим между физическим телом и эфирным, с одной стороны, и
душой ощущающей, с другой стороны, включается еще один особый
член человеческого существа. Это есть тело душевное или тело
ощущений. Можно также сказать, одна часть эфирного тела тоньше,
чем остальное, и эта более тонкая часть эфирного тела образует
единство с душой ощущающей, между тем как более грубая часть
образует род единства с физическим телом. Но как уже сказано,
душа ощущающая выдается над душевным телом.
То, что здесь называется ощущением, есть лишь часть
душевного существа (Выражение "душа ощущающая" выбрано здесь
для большей простоты). К ощущениям примыкают чувства
удовольствия и неудовольствия, влечения, инстинкты, страсти.
Все это носит тот же характер личной жизни, как и ощущения, и
подобно им зависит от телесности.
Так же, как с телом, душа ощущающая находится во
взаимодействии и с мышлением, слухом. Прежде всего, ей служит
мышление. Человек составляет себе мысли о своих ощущениях.
Благодаря этому, он выясняет себе внешним мир. Ребенок, который
обжегся, размышляет и приходит к мысли: "Огонь жжется", и своим
влечениям, инстинктам и страстям человек также не следует
слепо, его размышление дает повод, благодаря которому он может
удовлетворить их. То, что называется материальной культурой,
движется всецело в этом направлении. Она состоит из тех услуг,
которые мышление оказывает душе ощущающей. Неизмеримое
количество мысленных сил направлено к этой цели. Эта сипа мысли
построила корабли, железные дороги, телеграфы, телефоны; и все
это в большинстве случаев служит для удовлетворения
потребностей души ощущающей. Подобно тому, как жизненная сила
проникает физическое тело, так сила мысли проникает душу
ощущающую. Жизненная сила связывает физическое тело с его
предками и потомками и этим вводит его в закономерность,
которая не касается исключительно минерального. Также и
мыслительная сила вводит душу в закономерность, к которой она
не причастна как душа ощущающая. Через душу ощущающую человек
сроден животному. И у животного мы замечаем присутствие
ощущений, влечений, инстинктов и страстей. Но животное следует
им непосредственно. У него они не переплетаются с
самостоятельными, переходящими за пределы непосредственных
переживаний мыслями. То же самое, до известной степени,
происходит и у неразвитого человека. И потому, простая душа
ощущающая отличается от более высоко развитого члена души,
которому служит мышление. Эту душу, пользующуюся услугами
мышления, обозначим душа рассудочная (Verstandesseele). Ее
можно было бы также назвать душою характера или характером.
Душа рассудочная пронизывает душу ощущающую. Тот, кто
имеет орган для "созерцания" души, видит поэтому душу
рассудочную, как сущность, отдельную от исключительно души
ощущающей.
Через мышление человек переходит за пределы личной жизни.
Он приобретает нечто, что выступает за грани его души. Для него
является само собой разумеющимся убеждением, что законы
мышления стоят в согласии с мировым порядком. Он считает себя
как дома в мире, оттого, что существует это согласие. Это
согласие есть один из важных фактов, посредством которых
человек научается познавать свое собственное существо. В своей
душе человек ищет истины; и через эту истину высказывается не
только душа, но и вещи мира. То, что через мышление познано как
истина, имеет самостоятельное значение, имеющее отношение к
вещам мира, а не только к собственной душе. Моим восторгом
перед звездным небом я живу в себе; мысли, которые я составил
себе о путях небесных тел, имеют для мышления всякого другого
человека то же значение, что и для моего. Было бы нелепо
говорить о моем восторге, если бы я, сам не существовал; но
совсем не столь же нелепо говорить о моих мыслях, даже без
всякого отношения ко мне. Потому что истина, которую я мыслю
сегодня, была истиной и вчера, и будет истиной завтра, хотя я
занят ею лишь сегодня. Если какое-либо познание дает мне
радость, то эта радость имеет значение до тех пор, пока она
живет во мне; истина познания имеет свое значение совершенно
независимо от этой радости. Овладевая истиной, душа соединяется
с чем-то, что несет свою ценность в самом себе. И эта ценность
не исчезает вместе с душевным ощущением так же, как не от него
она и возникла. То, что действительно есть истина, то не
возникает и не исчезает; оно имеет значение, которое не может
быть уничтожено.
Этому не противоречит то, то некоторые человеческие
"истины" имеют лишь преходящую ценность, так как они в
известное время познаются как частичные или полные заблуждения.
Ибо человек должен сказать себе, что ведь истина существует в
себе самой, хотя его мысли и являются преходящими формами
проявления вечных истин. И тот, кто, как Лессинг, говорит, что
он довольствуется вечным стремлением к истине, так как полная,
чистая истина может существовать лишь для Бога, не отвергает
вечной ценности истины; напротив, подобными словами он
поддерживает ее. Потому что лишь то, что в самом себе несет
вечное значение, может вызывать к себе вечное стремление. Если
бы истина не была самостоятельной сама в себе, если бы она
получала свою ценность и свое значение через человеческое
душевное ощущение, тогда она не могла бы быть единой целью для
всех людей. Стремясь к ней, мы этим признаем ее как
самостоятельное существо.
И как обстоит дело с истиной, так же обстоит оно и с
истинным добром. Нравственно доброе независимо от склонностей и
страстей, поскольку оно не позволяет им управлять собой, а само
повелевает ими. Удовольствие и неудовольствие, желание и
отвращение принадлежат собственной Душе человека; долг стоит
выше удовольствия и неудовольствия. Человек может так высоко
поставить для себя долг, что жертвует для него жизнью. И тем
выше стоит человек, чем больше он облагораживает свои
склонности, свое удовольствие и неудовольствие, так как они без
принуждения, без порабощения, сами следуют признанному долгу.
Нравственно-доброе имеет так же, как истина, свою ценность
вечности в себе и не получает ее от души ощущающей.
Позволяя ожить внутри себя независимой истине и добру,
человек поднимается выше простой души ощущающей. Ее начинает
пронизывать светом вечный дух. В ней восходит свет, который
непреходящ. Поскольку душа живет в этом свете, она причастна
Вечному. Она связует свое собственное бытие с вечным бытием.
То, что несет в себе душа, как истину и добро, то в ней
бессмертно.
То, что в душе вспыхивает, как вечное, мы назовем здесь
душой сознательной (Bewusstseinsseele).
О сознании можно говорить и при низших душевных движениях.
Самое обыденное ощущение уже есть предмет сознания. И настолько
сознание есть и у животного. Под душою сознательною мы разумеем
здесь ядро человеческого сознания, т.е. душу в душе. Таким
образом, душа сознательная, как особый член души, здесь
отличается от души рассудочной. Эта последняя все еще запутана
в ощущениях, порывах, аффектах и т.д. Каждый человек знает, что
ему, прежде всего, кажется истинным то, что он предпочитает из
своих ощущений, и т.п. Но лишь та истина пребывающа, которая
освободилась от всякого привкуса таких симпатий и антипатий,
ощущения и т.д. Истина остается истиной, хотя бы все личные
чувства восставали против нее. Та часть души, в которой живет
эта истина, должна быть названа душой сознательной.
Таким образом, как в теле, так и в душе надо различать три
члена душу ощущающую, душу рассудочную и душу сознательную. И
подобие тому, как на душу снизу вверх телесность действует
ограничивающим, так сверху вниз духовность действует на нее
расширяющим образом. Ибо чем больше наполняется душа истиной, и
добром, тем дальше и глубже проникает ее вечное.
Для того, кто может "созерцать" душу, сияние, которое
исходит, от человека, ибо его вечное распространяется, есть
нечто столь же действительное, как действителен для
чувственного глаза свет, исходящий от пламени. Для "видящего"
телесный человек есть лишь часть всего человека. Тело, как
самое грубое образование, лежит среди других образований,
которые взаимно проникают его и друг друга. Как жизнеформа
физическое тело наполняется телом эфирным; со всех сторон,
выступая за его пределы видно тело душевное (астральный облик).
И опять-таки, выступая над ним, видна душа ощущающая, затем
душа рассудочная, которая становится тем больше, чем более она
воспринимает в себя истину и добро. Ибо истина и добро
способствуют расширению души рассудочной. Рассудочная душа
человека, живущего исключительно своими склонностями, своими
удовольствиями и неудовольствиями, вполне совпала бы с
границами его души ощущающей. Эти образования, среди которых
человеческое тело является как бы в облаке, называются
человеческой аурой. Если увидать ее в том смысле, в каком хочет
дать представление о ней эта книга, то эта человеческая аура
явится тем, благодаря чему обогащается "существо человека".
Во время детского развития в жизни человека наступает
момент, когда он впервые чувствует себя как самостоятельное
существо по отношению ко всему остальному миру. Для людей тонко
ощущающих это является значительным переживанием. Писатель
Жан-Поль рассказывает в своем жизнеописании: "Никогда не забуду
я то, еще никому из людей мною не рассказанное событие во мне,
когда я присутствовал при рождении своего самосознания; я помню
даже время и место. Однажды утром, будучи еще совсем ребенком,
стоял я у двери дома и смотрел влево на сложенные дрова, как
вдруг внутреннее зрение я семь "Я", как бы луч молнии с неба,
упало на меня и с тех пор осталось сияющее тут впервые мое "Я"
увидело себя само и навеки. Едва ли здесь мыслимо предположение
обмана памяти, так как никакие чужие рассказы не могли,
добавляя, примешаться к происшедшему лишь в сокровенном святая
святых, человека событию, единственно новизна которого дала
сохраниться столь повседневным побочным обстоятельствам".
Известно, что маленькие дети говорят о себе: "Карл
хороший", "Мария хочет этого". Они говорят о себе, как о
посторонних лицах, потому что они еще не осознали в себе
самостоятельное существо, потому что в них еще не родилось
