его снимали и кто. Без сомнения, всех его друзей и знакомых уже опросили
полицейские, а может быть, еще и люди из какого-нибудь безымянного
отделения службы безопасности. Впрочем, возможно ли это? Хачмен подсчитал
часы: был вечер вторника, а конверты, адресованные организациям и лицам
внутри страны, отправлены в понедельник. "Еще слишком рано, - решил он,
чуть успокоившись после того, как увидел себя на экране. - Полицию я
вполне в состоянии обмануть, а остальные еще не знают, кого искать".
- Ага! Ты уже готов! - Из другой двери вывалился Этвуд в лохматом
пальто, делавшем его похожим на медведя. Его жидкие волосы были разглажены
по огромному черепу. - Где твоя машина?
- Машина? - Хачмен поставил ее на посыпанной золотой дорожке у дома и
не собирался трогать.
- На улице дождь, парень, - продолжал греметь Этвуд. - Мой фургон
сломался, а до "Крикетерса" больше полумили. Что ты думаешь, я туда пешком
пойду в эдакую слякоть?
Перенервничавший и утомленный постоянной грубостью хозяина, Хачмен
уже хотел было отказаться от поездки, но вовремя вспомнил, что машина
теперь не соответствует переданному описанию. На стоянке у пивной среди
других машин она будет не более приметна, чем здесь, около дома.
- Машина у дома, - ответил Хачмен, и они выбежали под леденящий
дождь. Этвуд дергался от нетерпения, пока Хачмен открывал ему дверь, затем
рухнул на сиденье с такой силой, что машина закачалась на рессорах, потом
с грохотом захлопнул дверцу, отчего Хачмен невольно вздрогнул.
- Двинули! - заорал Этвуд. - Нечего терять время, когда нас ждет
выпивка.
Следуя указаниям Этвуда, Хачмен вырулил на шоссе, где бело-голубое
освещение лишь подчеркивало убогость зданий вокруг, и подъехал к
неприглядному строению из красного кирпича. Выходя из машины, Хачмен с
мрачным выражением лица оглядел здание. Всякий раз, когда ему случалось
оказаться в компании любителя пива, который старался затащить его в
"единственное место, где подают хорошее пиво", рекламируемое заведение
всегда оказывалось мрачным и унылым. И этот бар тоже не был исключением
из, надо полагать, естественного закона природы. Пробегая под дождем к
входной двери, Хачмен почему-то подумал, что там, в Кримчерче, сейчас
теплая звездная ночь. "Мне одиноко без тебя, Викки..."
- Две пинты особого! - крикнул Этвуд бармену, едва они вошли в
помещение.
- Пинту и горячего ирландского грогу, - сказал Хачмен. - Двойного.
Этвуд поднял брови и, пародируя акцент Хачмена, произнес:
- Ну уж нет, сэр. Если вы желаете виски, вам придется платить самому.
- Он затрясся от смеха, облокотился о стойку и продолжил: - В этом месяце
я способен только на пиво: не тот доход.
Дав выход своему раздражению, Хачмен достал из кармана пачку денег и
молча швырнул на стойку пятифунтовую бумажку. Он попробовал грог, решил,
что там слишком много сахара, но тем не менее выпил до дна. Горячая
жидкость мгновенно согрела живот, а затем по каким-то неведомым
анатомическим законам распространилась по всему телу. Следующие два часа
он непрерывно пил и платил за выпитое, пока Этвуд занимал бармена
длинными, повторяющимися разговорами о футболе и собачьих бегах. Хачмену
тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, но бармен, молодой парень с
татуировкой, почему-то глядел на него с едва скрываемой враждебностью.
Остальные посетители в плащах молча сидели на скамьях в темных углах бара.
"Что они все здесь делают? - тупо подумал Хачмен. - Почему они сюда
пришли? Зачем?" За стойкой была дверь, которая вела в другой бар, классом
повыше, и несколько раз Хачмену удавалось разглядеть барменшу с
царственной осанкой. Она много смеялась, легко скользя в оранжевом
освещении соседней комнаты, и Хачмен молился про себя, чтобы она вышла и
поговорила с ним, молча клялся, что даже не будет заглядывать в вырез
кофточки, если она наклонится в его сторону. Только бы она вышла и
поговорила с ним, дав ему снова почувствовать себя хоть чуть-чуть
человеком. Но она так и не вышла, и Хачмену приходилось сидеть с Этвудом.
Одиночество захватывало его, и в памяти с непереносимой горечью вставали
знакомые строки:
И звуки музыки, и дым сигар,
Мои мечты в ночном саду,
И вязы темные, и звезд пожар...
Его горло перехватила мучительная судорога.
Мне снится комната, согретая огнем камина,
И теплый свет свечей, стоящих у окна,
На стенах старые знакомые картины,
И с книгами сиденье допоздна...
Через какое-то время молодой бармен перешел к другой компании, и
Этвуд, бросив разочарованный взгляд в зал, решил переключиться на Хачмена.
- Чертежник-то, неплохая работенка, а?
- Неплохая.
- Сколько набегает?
- Три тысячи, - попытался угадать Хачмен.
- Это сколько же в неделю выходит? Шестьдесят? Нормально. А сколько
будет стоить пристроить мальчишку?
- В смысле?
- Я читал, что если парень хочет стать архитектором, его родителям
приходится выложить...
- Это другое дело. - Хачмену очень хотелось, чтобы скорее вернулся
бармен. - А чертежников берут на стажировку сразу, так что это тебе ничего
не будет стоить.
- Отлично! - обрадовался Этвуд. - Похоже, я Джеффа пристрою
чертежником, когда подрастет.
- А если он не захочет?
- Как это не захочет? Захочет как миленькой, - засмеялся Этвуд. - Он,
правда, плоховато рисует. Пару дней назад нарисовал дерево - это надо было
видеть! Сплошные закорючки. Какое это к черту дерево?! Ну, я ему показал,
как надо рисовать, и он сразу все уловил.
- Надо понимать, ты нарисовал ему дерево, как рисуют в комиксах? -
Хачмен макнул палец в лужицу пива на стойке, провел две параллельные черты
и пририсовал сверху лохматый шар. - Так?
- Да. - На грубом лице Этвуда появилось подозрительное выражение. - А
что?
- Идиот! - провозгласил Хачмен с пьяной искренностью. - Знаешь ли ты,
что ты наделал? Твой маленький Джеффри, твой единственный ребенок
посмотрел на дерево и переложил свое впечатление о нем на бумагу без
всяких предрассудков и условностей, мешающих большинству людей видеть вещи
правильно.
Он замолчал, переводя дух, и к своему удивлению заметил, что на
Этвуда его тирада произвела впечатление.
- Твой сын принес тебе это... этот святой дар, это сокровище, продукт
его неиспорченного разума. А ты? Ты посмеялся над ним и сказал, что дерево
рисуется правильно только так, как рисуют заезженные мазилы в "Дэнди и
Бино". Ты хоть понимаешь, что твой сын уже никогда не сможет, взглянув на
дерево, увидеть его таким, какое оно есть на самом деле? Может, он стал бы
вторым Пикассо, если бы...
- Брось трепаться, - потребовал Этвуд, но в глазах его застыла
неподдельная озабоченность.
Хачмену уже захотелось признаться, что он просто играет словами, но
этот гигант вдруг открыл, что кто-то чужой сумел пролезть ему в душу, и
это начинало его злить.
- Что ты в этом понимаешь, черт бы тебя побрал?
- Я много чего понимаю. - Хачмен постарался принять загадочный вид. -
Поверь мне, Джордж, я много знаю об этих делах.
- А, чтоб тебя!.. - Этвуд отвернулся.
- Отлично, - печально произнес Хачмен. - Блестящий выход, Джордж. Я
пошел спать.
- Проваливай. Я остаюсь.
- Как хочешь. - Хачмен пошел к выходу неестественно ровной походкой.
"Я не пьян, констебль. Видите? Я в состоянии проползти по прямой..."
Дождь кончился, но стало холоднее. Невидимый леденящий ветер кружился
вокруг него, отбирая последнее тепло.
Хачмен глубоко вздохнул и направился к машине.
На стоянке было всего четыре автомобиля, но Хачмену потребовалось
довольно много времени, чтобы понять, что его машины среди них нет. Машину
угнали.
13
Для Мюриел Бернли началась новая и очень неприятная фаза жизни.
Собственно говоря, ей никогда особенно не нравилось работать у мистера
Хачмена с его невнимательностью и презрением к установленным на фирме
правилам, что постоянно прибавляло ей работы, о которой он даже не
догадывался. Мюриел ехала на работу в своем бледно-зеленом малолитражном
"моррисе" и составляла в уме каталог характеристик, которые не нравились
ей в Хачмене. Взять хотя бы его беспечное отношение к деньгам. Может быть,
для человека, который удачно женился, это и нормально, но одинокой
девушке, которой приходится содержать дом на жалование секретарши, это не
может понравиться. Далее, мистер Хачмен никогда не справлялся о здоровье
ее матери. (Тут Мюриел с силой нажала на акселератор.) Вполне возможно, он
даже не задумывался, есть ли у нее мать. И вообще самую большую ошибку в
своей жизни Мюриел, похоже, совершила, когда позволила сотруднику отдела
найма назначить ее к мистеру Хачмену. Все дело было в том, как она сама
себе, краснея, признавалась, что в первый же раз, когда она его увидела
издалека, на нее произвело впечатление сходство Хачмена с молодым Грегори
Пеком. Теперь, конечно, такие лица не в моде, но она слышала, что у
мистера Хачмена случаются частые ссоры дома. А она работала с ним рядом,
вдруг он... обратит внимание...
Расстроенная собственными мыслями, Мюриел рванула машину вперед,
обогнала автобус и едва успела вернуться в свой ряд, чтобы не столкнуться
с несущимся в другую сторону фургоном. Она сжала губы и постаралась
сконцентрироваться на дороге. "...И подумать только, все это время мистер
"Великий Хачмен" за спиной у жены крутил с этой девицей из института..."
Она повернула около будки охранника и с излишней резкостью
затормозила на стоянке. Подхватив свою плетеную сумку, Мюриел выбралась из
машины, старательно заперла дверцу и заторопилась к зданию. Быстро прошла
по коридору, не встретив никого, но у самой двери своего кабинета
столкнулась с начальником отдела мистером Босуэлом.
- О, мисс Барнли, - произнес он. - Вы-то мне как раз и нужны. - Его
голубые глаза с интересом глядели на нее из-за золотой оправы очков.
- К вашим услугам, мистер Босуэл.
- Мистер Кадди переведен к нам из отдела аэродинамики. И сегодня он
примет дела мистера Хачмена. Пару недель у него будет много работы, и, я
надеюсь, вы окажете ему необходимую помощь.
- Конечно, мистер Босуэл.
Кадди, маленький сухой человек, всегда напоминал ей священника. По
крайней мере, он достаточно респектабелен, чтобы в какой-то степени
вернуть ей репутацию, подпорченную общением с оскандалившимся мистером
Хачменом.
- Сегодня утром он будет на месте. Подготовьте к его прибытию
кабинет, хорошо?
- Да, мистер Босуэл.
Мюриел прошла в свою конторку, повесила на крючок пальто и принялась
за уборку соседнего кабинета. Полиция пробыла там полдня, и, хотя они и
попытались по возможности разложить все по местам перед уходом, в комнате
все равно чувствовался беспорядок. Особенно в ящике стола, где у мистера
Хачмена лежали всякие мелочи: бумажки, скрепки, огрызки карандашей. Мюриел
выдвинула ящик до конца и высыпала содержимое в корзинку для бумаг.
Несколько карандашей, скрепок и зеленый ластик не попали в корзину и
раскатились по полу. Мюриел старательно все подобрала и уже собиралась
выбросить, но тут ее внимание привлекла чернильная надпись на боку
ластика: "Чаннинг-уэй, 31, Хастингс".
Мюриел отнесла ластик на свой стол и села, разглядывая его в
сомнениях. Следователь, расспрашивавший ее, постоянно возвращался к одному
и тому же вопросу. Есть ли у мистера Хачмена еще какой-нибудь адрес, кроме
