количество книг. И конечно, мне нравились книжки с картинками. Один раз
или два меня заставали с книжкой без картинок, ее забирали у меня и
говорили: "Найдем книжку для маленького мальчика".
- Ты помнишь, какие книги тебе нравились тогда?
- Помню, книги о животных. И по географии. Было забавно читать о
животных...
Раз Тимоти начал рассказывать, подумал Уэллес, было нетрудно
заставлять его продолжать.
- Однажды я был в зоопарке, продолжил Тим, - и был возле клеток один.
Бабушка отдыхала на скамейке, и мне было разрешено погулять
самостоятельно. Люди говорили о животных и я начал рассказывать им все,
что я знал. Должно быть, это было забавно в известной степени, потому что
я читал много слов, правильно произнести которые я не мог, потому что я
никогда не слышал их произнесенными. Меня слушали и задавали вопросы, и я
думал, что я был точно как мой дедушка, поучая их так, как он иногда
поучал меня. А затем они позвали еще одного посетителя и сказали:
"Послушай этого малыша, он просто умора!". И я увидел, что все они
смеялись надо мной. Лицо Тимоти стало розовее обычного и он попытался
улыбнуться, когда добавил:
- Сейчас я могу понять, как должно быть это звучало забавно. И
довольно неожиданно, что очень важно в юморе. Однако мое маленькое
самолюбие было так ужасно уязвлено, что я с плачем побежал обратно к
бабуле, которая никак не могла понять, отчего мои слезы. И это послужило
мне уроком моего неповиновения ей. Она всегда твердила мне, чтобы я ничего
не рассказывал другим, она говорила, что ребенку нечему учить людей старше
себя.
- Может быть, не таким образом. И в том возрасте.
- Но, честно говоря, некоторые взрослые многого не знают, - заметил
Тим. - Когда мы ехали в поезде в прошлом году, одна женщина подошла ко
мне, уселась рядом и начала рассказывать мне то, что дети должны знать о
Калифорнии. Я сказал ей, что жил здесь всю свою жизнь, и я думаю, что она
даже и не знала, что все это мы изучаем в школе, и пыталась рассказать мне
все это, и почти все было неправильно.
- Например, что? - поинтересовался Уэллес, который также пострадал от
туристов.
- Ну... она говорила так много... вот это, я думаю, было самым
смешным: Она сказала, что все храмы миссионеров были такими старыми и
интересными, и я сказал да, и она сказала: "Ты знаешь, они все были
построены задолго до того, как Колумб открыл Америку", и я подумал, что
она шутит, и поэтому засмеялся. Вид у нее был очень серьезный, она
произнесла: "Да, все эти люди пришли сюда из Мексики". Я полагаю, что она
думала, что это были храмы ацтеков.
Трясясь от смеха, Уэллес не мог не согласиться с тем, что у многих
взрослых напрочь отсутствовали элементарные знания, и это было просто
ужасно.
- После случая в зоопарке и еще нескольких, подобных этому, я
поумнел, - продолжил Тим. - Тот, кто знал что к чему, совсем не хотел
вновь услышать это от меня, а тот, кто не знал, просто не желал, чтобы его
поучал какой-то четырехлетний малыш. Думаю, что мне было четыре, когда я
начал писать.
- Как?
- О, я просто решил, что если я не смогу кому-нибудь что-нибудь
рассказать в любое время, я просто лопну. Поэтому я начал записывать слова
- печатными буквами, как в книгах. Затем я узнал, что существует
письменная форма, у нас завалялось несколько устаревших учебников, которые
учили, как писать. Я левша. Когда я пошел в школу, мне пришлось
пользоваться правой рукой. Но к тому времени я уже научился притворяться,
что я не знаю что к чему. Я следил за другими и делал так, как они.
Бабушка сказала мне делать так.
- Интересно, почему она сказала так, - удивился Уэллес.
- Она знала, что я не привык общаться с другими ребятами, она
сказала, что впервые оставила меня еще чей-то заботе. Поэтому она сказала
мне поступать так, как поступали другие, и делать так, как велят учителя,
- просто объяснил Тим, - и я точно следовал ее совету. Я делал вид, что ни
в чем не разбираюсь до тех пор, пока другие тоже не начинали в этом
разбираться. К счастью, я очень стеснителен. А учиться было чему, в этом
нет сомнения. Вы знаете, когда я первый раз пришел в школу, я был
разочарован, потому что учительница была одета так, как другие женщины.
Единственные картинки с учительницами, которые я видел, были картинки в
старой книжке Матушки Гусыни [воображаемый автор детских стишков и
песенок; первый сборник был выпущен в Лондоне в 1760 году], поэтому я
думал, что все учительницы носят юбки с кринолином. Но как только я увидел
ее, оправившись от удивления, я понял, что это было глупо, и никогда об
этом не говорил.
Психиатр и мальчуган вместе рассмеялись.
- Мы играли в игры. Я научился играть с детьми и не удивлялся, когда
они шлепали меня или толкали. Только я никак не мог понять, почему они
делали это или что хорошего получали от этого. А если это было
неожиданностью для меня, я говорил: "Фу!" и удивлял их немного спустя, и
если они бесились от того, что я взял мяч или еще что-нибудь, что они
хотели, я играл с ними.
- Кто-нибудь пытался тебя бить?
- О да. Но у меня была книжка о боксе - с картинками. Нельзя многому
научиться по картинкам, но у меня были некоторые практические навыки, что
помогало. Я не хотел выигрывать во что бы то ни стало. Это то, что мне
нравится в играх, где проявляются сила или ловкость - я совершенно равен в
этом и мне не нужно постоянно следить, если я начну рисоваться или
попытаюсь руководить кем-нибудь вокруг.
- Должно быть, ты иногда пытался руководить.
- В книжках они все толпятся вокруг того пацана, который может
научить новым играм и придумывает что-то новое, чтобы поиграть. Но я
обнаружил, что это не так. Все время им хочется делать только одно и тоже
- например, прятаться и искать. И совсем не интересно, если первый, кого
поймали водит в следующий раз. Остальные только ходят как попало и совсем
не стараются спрятаться или хотя бы убежать, потому что не важно поймают
ли их. Но вы не можете заставить ребят понять это и продолжаете играть,
так что последний, которого поймали, водит.
Тимоти взглянул на часы.
- Пора уходить, - сказал он, - мне понравилось беседовать с вами,
доктор Уэллес. Надеюсь, я не очень утомил вас.
Уэллес узнал подражание и понимающе улыбнулся мальчугану.
- Ты ничего не сказал мне о письме. Начал ли ты вести дневник?
- Нет. Это была газета. Одна страница в день, и не больше, и не
меньше. Я все еще храню ее, - признался Тим. - Но сейчас у меня на
странице помещается больше. Я печатаю.
- А сейчас ты пишешь обеими руками?
- Моя левая рука - это мой собственный секрет при написании. В школе
и в других подобных местах я пишу правой рукой.
После ухода Тимоти Уэллес поздравил себя. Однако в течение следующего
месяца он не продвинулся дальше. Тим не раскрыл ни одного значительного
факта. Он рассказывал об игре с мячом, описывал удивительный бабушкин
восторг от красивого котенка, рассказывал о его развитии и о тех трюках,
которые он выделывал. Он серьезно рассказал о таких увлекающих фактах, как
то, что ему нравилось ездить в поездах, что его любимым диким зверем был
лев и что он очень хотел бы увидеть, как падает снег. Но ни слова о том,
что хотел услышать Уэллес. Психиатр, зная, что его снова проверяют,
терпеливо ждал.
И вот, в один день, когда Уэллес, к счастью не занятый с пациентом,
курил трубку на крыльце, во двор большими шагами вошел Тимоти Пол.
- Вчера мисс Пейдж спросила меня о том, встречаюсь ли я с вами, и я
сказал да. Она сказала, что надеется, что для моих стариков это не будет
слишком дорого, потому что вы сказали ей, что я здоров и нет нужды в том,
чтобы она беспокоилась обо мне. А затем я спросил у бабули, было ли дорого
для вас беседовать со мной, и она ответила: "О нет, дорогуша; за это
платит школа. Это была идея твоей учительницы, чтобы ты немного поговорил
с доктором Уэллесом."
- Я рад, что ты пришел ко мне, Тим, и я уверен, что никому из них ты
не проговорился. Мне не платит никто. Все мои услуги оплачивает школа,
если ребенок находится в плохом состоянии и его родители бедны. В 1956
году была введена эта должность. Многим плохо приспособленным детям можно
помочь, и это будет для государства гораздо дешевле, чем стоимость того,
если они сойдут с ума или станут преступниками, или еще что-нибудь. Все
это ты понимаешь. Но - сядь, Тим! - я не могу брать деньги за тебя у
государства и я не могу брать их у твоих бабушки и дедушки. Ты
приспособлен изумительно хорошо во всех отношениях, насколько я могу
видеть; а когда я узнаю остальное, я еще больше уверюсь в этом.
- Ну... черт возьми! Мне не надо было приходить... - забормотал Тим в
смущении. - Но вы же должны быть вознаграждены. Я забираю у вас так много
вашего времени. Может быть, мне лучше не приходить больше.
- Думаю, лучше приходить. Не так ли?
- Доктор Уэллес, почему вы это делаете бесплатно?
- Думаю, ты знаешь почему.
Мальчуган уселся на диван-качалку и задумчиво отталкивался назад и
вперед. Качалка скрипела.
- Вам интересно. И любопытно, - сказал он.
- Это не все, Тим.
Скрип-скрип. Скрип-скрип.
- Я знаю, - сказал Тим. - Я верю этому. Послушайте, можно я буду
называть вас просто Питер? Ведь мы друзья.
При следующей встрече Тимоти углубился в подробности о своей газете.
Он сохранил все экземпляры, от первых перепачканных номеров, неумело
исписанных карандашными печатными буквами, до самых последних, аккуратно
отпечатанных на машинке. Но не одну из них он не показал Уэллесу.
- Просто каждый день я записываю то, что мне больше всего хотелось
рассказать: новости или знания, или мнение, которые я должен молча
проглотить. Поэтому это - "всякая всячина". Первые экземпляры ужасно
смешные. Иногда я вспоминаю, о чем же они были, что заставило меня их
написать. Иногда я помню. Я также записываю книги, которые читаю, и ставлю
им отметки, как в школе, по двум критериям: как мне понравилась книга и
была ли она хорошей. И еще, читал ли я ее раньше.
- Сколько же книг ты прочитываешь? Какая у тебя скорость чтения?
Оказалось, что скорость чтения Тимоти по новым книгам взрослого
уровня колебалась от восьмисот до девятисот пятидесяти слов в минуту. На
обычный детектив, он любил их, у него уходило меньше получаса. Годовое
домашнее задание по истории Тим выполнил легко, прочитав свой учебник в
течение года три или четыре раза. Он извинился за это и объяснил, что он
должен был знать, что было в учебнике, чтобы не показать на экзаменах
слишком много из того, что он почерпнул из других источников. Вечерами,
когда его бабушка и дедушка считали его занимающимся домашним заданием, он
читал другие книги или писал свои газеты, или "всякую всячину". Как и
предполагал Уэллес, в библиотеке дедушки Тим прочитал все, в публичной
библиотеке он прочитал все, что не стояло на закрытых полках, и прочитал
все, что мог заказать в государственной библиотеке.
- Что говорят библиотекари?
- Они думают, что книги предназначены для моего дедушки. Я говорю им
это, если они спрашивают, что маленький мальчик хочет делать с такой
большой книгой. Питер, приходится говорить так много неправды и это меня
угнетает. Я ведь должен так поступить, не так ли?
- Насколько я могу судить, должен, - согласился Уэллес. - Но на
некоторое время есть материал в моей библиотеке. Хотя там тоже должны быть
