Фемида. Издали она выглядела эдаким зеленым раем: сплошные
леса, не поврежденные цивилизацией. Там ждала меня тишина, о
которой я так мечтал на Земле, но теперь я с радостью променял
бы эту будущую тишину на самую разнузданную земную музыку.
- Фима, призадумайся в последний раз! - тихо произнес
Юрий. - Лучше бы тебе миновать эту планету и лететь со мной на
Куму, а потом вертаиуться на Землю твою. Ведь тот
ученыйодиночествовед, который сейчас на Фемиде жительствует,
улетит с нашим звездолетом домой. Ты будешь там одинок, как
перстень! Тебя поджидает там девятая степень одиночества!
Предпоследняя!
- А последняя какова?
- Десятая степень - это когда субъект уже в могиле.
- Не пужай меня, Юрик!
Я еще живой покуда,
Я еще в расцвете лет,
А помру - и знать не буду,
Что меня на свете нет.
В этот момент звездолет снизился над Фемидой. Я надел
плащ, взял рюкзак и вместе с Юрием и бортпроводницей направился
к внутреннему трапу, ведущему в трюм небесного корабля. Все
подкидыши встали со своих мест и склонили головы.
- Они печально сочувствуют тебе, - пояснил Юрик.
Сдерживая дрожь, я отвесил иномирянам бодрый поклон и
произнес четверостишие:
Не хороните раньше времени
Того, чья воля не слаба,
Кого булыжником по темени
Еще не трахнула судьба!
Через минуту мы с другом разместились в ладье-лифте.
Стюардесса нажала нужную кнопку, в днище корабля раскрылся люк,
и мы начали плавно опускаться. Под нами находилось
четырехугольное здание с плоской крышей. Стоял ясный день,
зеленоватое солнце светило не хуже земного. Из густой лесной
чащи доносились завывания неведомых животных. Я вынул из
кармана плаща берет и поскорее напялил его себе на голову,
чтобы Юрик не заметил, что волосы у меня дыбом встают от
страха. Но вот наша небесная ладья плавно опустилась на
плоскую, мощенную каменными брусками кровлю. Ближе к ее левому
краю находилась надстройка из черного гранита, чем-то
напоминающая склеп. Мы вошли в эту надстройку. Почти весь пол в
ней занимала массивная стальная плита. Возле нее торчали из
пола две широкие клавиши, на которых виднелись какие-то
письмена. Юрик нажал ногой одну из них и пояснил мне, что этим
он подал одиночествоведу сигнал о нашем прибытии. Затем нажал
на другую, и стальная плита плавно встала на попа. Я увидал
каменную лестницу, уходящую в глубь здания. По ней,
перепрыгивая через ступеньки, бежал к нам седой иномирянин с
портфелем в руке. Он подскочил к нам, нервически дрожа,
прокудахтал что-то и устремился к лифту-ладье. Там, кинув
портфель к ногам, он сел на скамейку, обеими руками вцепился в
поручни и с каким-то нелепо-обрадованным видом стал
вслушиваться в злобные завывания неведомых зверей. Юрик
направился к ученому и, указав на меня, стал ему что-то
втолковывать. Тот отвечал отрывисто и хрипло, лицо его
судорожно подергивалось.
- Серафим, - обратился ко мне Юрий, - этот
одиночествовед катастрофически запрещает тебе отбывать срок
здесь! Он здесь обленился, обмишулился, обезволел, обессилел,
оседовласился, одурел, опупел, ополоумел, одичал от окаянного
одиночества.
- Юра, но ведь там безопаснее, чем в лесу. И потом
этот ученый не знает таких слов, это земные слова. Это ты,
Юрик, от себя брешешь.
- Ну и пусть от себя! Один наш мудрец так сказал:
"Малая ложь, приплюсованная к большой правде, делает правду
более убедительной..." Но я вижу, что тебя, отважного, не
уговоришь. Однако имей в виду: эта дверь, - он указал рукой на
стоявшую вертикально плиту, - открывается только снаружи.
Изнутри ты ее не откроешь.
После этого мой друг подошел к ученому, что-то сказал
ему, и тот нехотя повел нас вниз по лестнице. Первым делом он
стал ходить с нами по длиннющим коридорам тех этажей, где
находились кельи - бывшие камеры. Замков на дверях нет -
заходи в любую. Все они были абсолютно одинаковы. Окон не
имелось ни в кельях, ни в коридорах, но потолки, стены и полы
излучали ровный, спокойный свет. Голоса наши звучали
приглушенно, а шагов вовсе не было слышно, поскольку здание
построено из особых звукопоглощающих стройматериалов.
Ученый-одиночествоведвел себя нервно, ему явно не.
терпелось на крышу. Я понял, что мне надо поскорее выбрать себе
жилплощадь. Когда мы, шагая по коридору на втором этаже, дошли
до того места, где коридор поворачивает под прямым углом
вправо, я отсчитал двенадцать дверей - и открыл тринадцатую.
13 - число-сирота, обижают его люди, всякие пакости ему
приписывают. А я его жалею, стараюсь оказать ему доверие. И за
это оно иногда мне помогает. Однажды мы с Настей на билет No 13
холодильник по денежновещевой лотерее выиграли.
Стандартная келья-камера имела неплохую меблировку:
письменный стол, стул, кровать, возле нее - ночной столик.
Узенькая дверь вела в санузел, где находились душ, умывальник и
унитаз. Водопровод был в полной исправности. Но меня огорчило,
что зеркала нет. И тут ученый-одиночествовед пояснил мне -
через Юрика, - что во всем Храме Одиночества нет ни единого
зеркала. Ведь ежели кто-то видит свое отражение, то это уже не
полное одиночество.
Я положил рюкзак на стул, топор на ночной столик,
повесил плащ и берет на маленькую вешалку у входа в санузел, а
затем поинтересовался, где мне добыть матрас, одеяло, подушку,
простыню, - ведь кровать-то голая. Юрик потараторил с ученым и
объяснил мне, что беспокоиться незачем, здесь имеется
обслуживающий персонал, автоматические существа. Они -
безмолвные, бессловесные, беззвучные, бесшумные. По-куманиански
они называются баратумы, а если на русский перевести -
заботники... А сейчас ученый покажет некоторые здешние
помещения.
Когда вышли мы в коридор, то увидали, что навстречу
шагает человекообразная фигура. Подобные автоматы уже
тысячекратно описаны и в фантастической и в реалистической
литературе, поэтому скажу только, что заботник был сделан из
металла и пластмассы, имел туловище, руки, ноги и голову с
ушами и глазами; рот и нос отсутствовали. Неся большой мешок из
синтетической ткани, он, не поприветствовав нас, прошел мимо и
вошел в мою келью. Меня неприятно удивило: как это он проникал,
что я выбрал именно эту жилплощадь? Ведь никто ему об этом не
сообщил.
Ученый повел нас в столовую, находящуюся в первом
этаже. Мы вошли в большой зал, посреди которого стоял небольшой
стол; его металлические ноги, тай же как и ножки стоящего возле
него стула, были намертво вмонтированы в пол. Вдоль правой
стены зала протянулся ряд табличек с изображениями различных
кушаний и напитков. Под каждой табличкой белела кнопка.
- Попробуй вкусность пищи, - предложил мне Юрик, и я
нажал кнопку под табличкой, на которой была изображена тарелка
с кашей, вроде манной. Затем сел за стол, и через несколько
секунд в левой стороне зала открылась в стене дверь и ко мне
направился голубоватый заботник. Он поставил на стол
металлическую тарелку с кашей, которая оказалась вполне
съедобной. После этого я заказал себе какой-то розоватый
напиток, и заботник принес мне металлический стакан с этим
напитком.
- А чаю у вас не имеется? - задал я вопрос
механическому официанту.
Ранним утром чашка чаю -
Это замечательно!
Я без чаю одичаю,
Сгину окончательно.
Но никакого ответа не последовало.
Мы покинули столовую и направились в библиотеку. Шагая
туда, мы прошли мимо массивной стальной двери, совсем не
похожей на двери келий; к тому же на ней были изображены две
скрещенные руки - ладонями вперед. Одиночествовед пояснил нам,
что это - знак запрета. Здесь находится энергоблок. Живым
существам входить туда нельзя, они могут разрушить свое
здоровье. Кроме того, в эпоху жуткого средневековья, когда
здесь была тюрьма, зарегистрированы случаи побегов через
энергоблок. Все убегуны были зверски съедены зверями.
Мы вошли в библиотеку, она вообще никакой двери не
имела, входи - и бери что тебе угодно. Там стояло множество
стеллажей, полных книгами, и ученый - через Юрика - выразил
сожаление, что я неграмотен. Ведь все эти тома изданы
Куманианским Институтом по Изучению Одиночества. Здесь - труды
многих поколений одиночествоведов, здесь описаны все
психологические явления, возникающие на каждой из восьми
степеней. Но девятая степень одиночества еще никем не описана.
Она неописуема, непостижима, непознаваема, нерассказуема,
необъяснима.
Чего-чего, а одиночества я никогда не боялся, поэтому
этот разговор был мне не интересен, и я задал практический
вопрос: не бывает ли здесь перебоев в работе пищеблока, в
подаче электроэнергии? В ответ мне было заявлено, что никаких
перебоев о питанием быть не может, ибо непортящихся продуктов
запасено здесь на шесть риртонов (столетий), а атомно-иридиевый
энергодатчик рассчитан на неисчерпаемость. После этого мы
поднялись по центральной лестнице, и я остался на верхней ее
площадке, а Юрик и ученый вошли в склепообразную надстройку.
- Серафимушка, поставь свои часы ровно на двенадцать
тридцать пять! - произнес сверху Юрик.
- Через тридцать суток по земному счету жди меня для
возвращения на Твою Землю!.. И не захоти убегать, Фима! Я знаю,
в тебе бурлит отвага, тебе, может быть, захочется прославить
свое земное имя и пожить среди зверей, доказать Вселенной свою
бесстрашность, - но помни, что каждое бегство кончалось
кончиной!.. Ты слышишь эти зверские голоса?! Действительно,
звериный рев, доносившийся из леса, был ужасен.
- Юрка, разве я дурак, чтобы бежать из тишины в шум?!
Ведь ради тишины я и прилетел сюда!
- воскликнул я.
Мой друг нажал ногой на клавишу. Стальная плита плавно
опустилась на свое место. Настала полная тишина.
Уважаемый читатель! В следующих главах я расскажу о
том, что пережил в Храме Одиночества. Для большей объективности
писать о себе буду в третьем лице, как бы о своем знакомом, о
котором знаю даже больше, чем он сам о себе.
16. ПРИОБЩЕНИЕ К ОДИНОЧЕСТВУ
Расставшись с Юрием, Серафим еще с минуту постоял на
лестничной площадке, радуясь тому, что он в полной
безопасности, впитывая душой безмолвие Храма Одиночества. В
мозгу его возникли строки:
Благословляю тишину,
Она добра и не угрюма.
Я здесь блаженно отдохну,
Уйдя от всяческого шума.
Напрягая голосовые связки, он проскандировал это
четверостишие, как бы обращаясь к невидимым слушателям. Но
голос его прозвучал еле слышно. А затем, спускаясь по лестнице,
он убедился, что шаги его и вовсе не слышны. Когда он шагал по
коридорам Храма Одиночества со своими спутниками, он как-то не
обращал на это внимания. И теперь ему стало немножко обидно:
тишина тишиной, но ЕГО голос, ЕГО шаги всюду Должны звучать
полновесно и четко! Но затем он подумал, что ему нужно
преодолеть свою земную гордыню, приобщиться к здешнему
спокойствию, стать как бы составной его частью.
Синоним счастья - тишина,
С ней не вступай в пустые прения, -
Во все века была он"
Помощницей, подругой гения.
С такими мыслями Серафим направился в свою келью и,
войдя туда, был приятно удивлен: кровать аккуратно застелена, в
изголовье - подушка с чистой наволочкой... Вот только
полотенца нет... А, наверное, оно в санузле. И действительно,
там мой герой обнаружил полный набор: два полотенца, туалетное
