кому-либо из знакомых Элены. Он купит себе в горах небольшое поместье. На
острове это стоит недорого. Он заведет слуг, будет отлично питаться - в
общем, не отказывать себе ни в каких удовольствиях.
В эти первые дни июня Шарль Мартель был по-настоящему счастлив. Его
теперешняя жизнь была сплошным унижением, но он не жил в настоящем, он жил
в будущем, в тропиках, на обласканном солнцем и ветрами острове в
Карибском море.
Июньская погода день ото дня становилась лучше. Дождливые дни
сменялись солнечными. Как раз то, что нужно нежным плодам. И по мере того,
как грозди наливались соком, крепло и ширилось благосостояние Шарля
Мартеля.
Пятнадцатого июня в Бургундии пошел мелкий дождь. Затем он усилился.
Проходили дни, проходили недели; дождь не прекращался. Шарль перестал
слушать метеосводки.
- Если дождь прекратится к середине июля, - говорил по телефону Рене
Дюшами, - еще не все потеряно.
Июль этого года, как сообщила метеослужба, оказался самым дождливым
за всю историю бюро погоды Франции. К первому августа Шарль Мартель
потерял все свои деньги до последнего сантима. Такого страха за содеянное,
как в эти дни, он никогда не испытывал.
- В следующем месяце мы летим в Аргентину, - объявила Шарлю Элена. -
Я приму участие в автогонках.
Он смотрел, как она неслась по треку на своем "феррари", и думал:
"Если она сломает себе шею, я свободен".
Но недаром же она была Эленой Рофф-Мартель. Сама жизнь вылепила ее
для роли победителя, его же - для роли побежденного.
Победа в гонке сексуально возбудила Элену выше всяких пределов. Едва
переступив порог их роскошного гостиничного номера в Буэнос-Айресе, она
приказала Шарлю раздеться и лечь животом на ковер. Когда она оседлала его
и он увидел, что она держит в руке, он взмолился:
- Пожалуйста, не надо!
В это время в дверь постучали.
- Merde! - выругалась Элена.
Она выждала некоторое время. Стук повторился.
- Сеньор Мартель? - раздалось за дверью.
- Оставайся на месте! - приказала Элена.
Она встала, облачила свое стройное крепкое тело в тяжелый шелковый
халат и, подойдя к двери, распахнула ее. На пороге стоял посыльный в серой
униформе и в вытянутой руке держал запечатанный конверт.
- Я должен передать это в руки сеньора и сеньоры Мартель.
Она взяла конверт и закрыла дверь. Вскрыла конверт и пробежала
глазами содержавшееся там сообщение, затем медленно вновь прочитала его.
- Что это? - спросил Шарль.
- Сэм Рофф мертв, - сказала она, улыбаясь.
5. ЛОНДОН. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 СЕНТЯБРЯ - 14.00
Клуб "Уайт" располагался в конце Сент-Джейской улицы, рядом с
Пиккадилли. Выстроенный в восемнадцатом веке первоначально как игорный
дом, "Уайт" был одним из старейших клубов Англии и одним из самых
недоступных. Это был клуб для избранных. Члены клуба вносили имена своих
сыновей в список будущих его членов при рождении, так как очереди на
вступление приходилось ждать тридцать лет.
Фасад "Уайта" являл собой воплощение благопристойности. Огромные, с
выступами, окна, выходившие на Сент-Джеймскую улицу, создавали максимум
уюта для тех, кто находился внутри, и минимум возможностей удовлетворить
свое любопытство для тех, кто проходил мимо них снаружи. Несколько
ступенек вели к входным дверям клуба, но, помимо его постоянных членов и
их гостей, редко кому удавалось подниматься по ним, чтобы пройти внутрь.
Комнаты в клубе были внушительных размеров, на всем, что находилось
внутри, лежала печать старины и богатства. Удобная старинная мебель:
кожаные диваны, стойки для газет, удивительной работы старинные столы,
удобные кожаные кресла, на которых восседали более чем с полдюжины
премьер-министров страны. Специальная комната с огромным камином за
бронзовой решеткой была оборудована для игры в триктрак, в столовую на
втором этаже вела строгих пропорций изящно изогнутая лестница. Столовая
занимала весь этаж, и в ней помещались огромный красного дерева стол на
тридцать мест и пять небольших столов, располагавшихся вокруг него. На
завтраках и обедах здесь можно было встретить самых влиятельных людей
страны и мира.
За одним из небольших угловых столов сидел сэр Алек Николз, член
английского парламента, и завтракал со своим гостем Джоном Суинтоном. Отец
сэра Алека был баронетом, как до него его дед и прадед. Все они в свое
время состояли членами клуба "Уайт". Сэру Алеку уже перевалило далеко за
сорок. Он был худощав, с бледным аристократическим лицом и обаятельной
улыбкой. Он только что прикатил на машине из своего загородного поместья в
Глостершире и был одет в твидовую спортивную куртку, широкие штаны и
мокасины. Гость, выряженный в полосатый костюм, яркую клетчатую рубашку и
красный галстук, казался лишним в этой полной достоинства и роскоши
обстановке.
- У вас шикарно готовят, - прочавкал Джон Суинтон, дожевывая остатки
огромной телячьей котлеты.
Сэр Алек утвердительно кивнул.
Да. Времена явно переменились с тех пор, как Вольтер заявил: "У
англичан тысяча вероисповеданий и только один соус".
Джон Суинтон поднял глаза от тарелки.
- Кто такой Вольтер?
- Один... один французский парень, - смущенно сказал сэр Алек.
- А, понятно.
Джон Суинтон запил котлету глотком вина, отложил в сторону нож и
вилку, вытер рот салфеткой.
- А теперь, сэр Алек, поговорим о деле.
- Я уже говорил вам две недели тому назад, господин Суинтон, что
работа идет полным ходом, но мне нужно дополнительное время, - сказал сэр
Алек мягко.
К их столу подошел официант, в руках которого одна на другой стояло
несколько деревянных коробок с сигарами. Он ловко поставил их на стол
перед ними.
- Глупо было бы отказаться, - сказал Суинтон.
Пробежав глазами этикетки на коробках и восхищенно присвистнув, он
отобрал себе несколько сигар, одну из которых закурил, а остальные положил
во внутренний карман пиджака. Официант и сэр Алек сделал вид, что не
заметили ничего предосудительного. Официант слегка поклонился сэру Алеку и
понес сигары к следующему столу.
- Мои хозяева слишком терпеливы к вам, сэр Алек, но боюсь, что их
терпение начинает иссякать.
Он взял обгоревшую спичку, наклонился вперед и небрежно бросил ее в
бокал вина, из которого пил сэр Алек.
- Скажу вам откровенно, как другу, я бы не стал их раздражать.
Надеюсь, вы не хотите, чтобы они рассердились на вас?
- Но у меня сейчас нет денег.
Джон Суинтон расхохотался.
- Да будет вам прибедняться! По линии мамочки вы же Рофф, так? У вас
тысяча акров отличной земли, шикарный дом в Найтсбридже, "роллс-ройс",
"бентли", чего же вам еще надо для полного комплекта, пособие по
безработице, что ли?
Сэр Алек со страдальческим видом оглянулся по сторонам и тихо сказал:
- Но все, что вы перечислили, неликвидно, то есть не может быть
реализовано за наличные деньги. Я не могу...
Суинтон подмигнул и сказал:
- Это ваша милая женушка, Вивиан, вполне ликвидна, или я что-то
путаю, а? Бюстик у нее - пальчики оближешь.
Сэр Алек Густо покраснел. Само упоминание имени Вивиан этим негодяем
было святотатством. Алек вспомнил, что когда уезжал утром, Вивиан все еще
спала. У них были отдельные спальни, и самой большой радостью Алека
Николза было заходить к ней во время своих нечастых "визитов". Иногда,
проснувшись слишком рано, он наведывался к ней, когда она еще спала, и
просто стоял и смотрел на нее. Спала ли она или бодрствовала, она была
самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Спала она нагая,
и смятые во сне простыни едва прикрывали ее податливое, с изящными
изгибами тело. Золотоволосая, с широко расставленными бледно-голубыми
глазами и нежной, кремового оттенка кожей, Вивиан до встречи с сэром
Алеком на одном из благотворительных балов работала актрисой на вторых
ролях в одном из театров. Он был покорен ее красотой, но еще в большей
степени его притягивал ее уживчивый, легкий и веселый нрав. Она была на
двадцать лет моложе него, и жажда жизни буквально переполняла ее. Там, где
Алек был застенчив и стремился к уединению и самоанализу, она была
общительна, добра и жизнерадостна. Он никак не мог выбросить ее из головы,
но только спустя две недели после их первой встречи решился наконец
позвонить ей. К его удивлению и восторгу, Вивиан приняла его приглашение.
Алек привел ее сначала в "Олд-Вик" на премьеру, затем пригласил ее
отобедать с ним в "Мирабелл". Жила Вивиан в мрачноватого вида, полутемной
квартире на первом этаже в Ноттинг-Хилле, и, когда Алек проводил ее домой,
она спросила:
- Зайдете?
Он провел там всю ночь, и жизнь его круто переменилась. Ни одна
женщина до нее не могла довести его до оргазма. Подобной Вивиан у него еще
никогда не было. У нее был бархатный язык, золотые волосы и влажные,
пульсирующие, зовущие окунуться в них глубины, которые Алеку исследовал до
полного изнеможения. Он возбуждался от одной только мысли о ней.
И еще. Она могла рассмешить, расшевелить его, заставить полюбить всех
и все вокруг. Она смеялась над его застенчивостью и тяжеловесностью, и он
боготворил ее за это. Он теперь бывал с ней так часто, как она позволяла.
Когда Алек приходил с ней на званный вечер, она неизменно становилась
центром внимания. Алек и гордился, и ревновал одновременно. Ревниво
поглядывая на толпившихся вокруг нее молодых людей, неизменно задавал себе
вопрос: "Со сколькими их них она уже успела побывать в постели?"
В те ночи, когда Вивиан отказывалась встречаться с ним, так как у нее
было другое свидание, он места себе не находил от ревности. Он подъезжал к
ее дому, останавливался где-нибудь поодаль и следил, когда и с кем она
возвращалась домой. Алек знал, что ведет себя как последний идиот, но
ничего не мог с собой поделать. Что-то неудержимо притягивало его к ней,
от чего у него не было сил освободиться.
Он понимал, что сделал непоправимую ошибку, связавшись с Вивиан, о
женитьбе же на ней не могло быть и речи. Он был всеми уважаемый член
парламента, его ждало блестящее политическое будущее, а являясь потомком
династии Рофф, он входил в Совет директоров фирмы "Рофф и сыновья". Вивиан
же по социальному положению стояла гораздо ниже его. Ее отец и мать были
захудалыми провинциальными артистами варьете. У Вивиан, кроме тех
отрывочных знаний, которые она успела нахватать на улице и за кулисами, не
было никакого образования. Алек знал, что она поверхностна, и, что греха
таить, легко доступна. Она была хитра, но не умна. Невзирая, однако, на
все это, Алек буквально бредил ею. Нельзя сказать, чтобы он не пытался
бороться с самим собой. Он даже на какое-то время перестал с ней
встречаться. Но ничего не помогало. Когда она бывала рядом, он был
счастлив, когда уходила, несчастнее его не было человека на земле. В конце
концов: не сумев перебороть себя, он предложил ей руку и сердце, так как
другого выхода не видел, и, когда она приняла его предложение, счастью его
не было границ.
Новоиспеченная невеста переехала в его родовой дом, отделанный в
стиле Роберта Адама, неоклассического архитектора восемнадцатого века, в
Глостершире, огромный гергиантский особняк с дорическими колоннами и
широкой подъездной аллеей. Дом стоял посреди сотен акров зеленого моря
роскошной земли, часть которой была отведена под личное охотничье
хозяйство; а в многочисленных ручьях, пересекавших владения сэра Алека,
водилось много рыбы. Позади особняка фирмой "Кейпабилити Браун" был разбит
