жить как нормальный человек.
А на следующий вечер Тоби вновь был на сцене: подражал, выпал
остротами, пытаясь завоевать расположение зрителей, не дать им озлобиться
и наброситься на него.
Он улыбался им своей простодушной улыбкой и говорил: "Этот человек
очень любил свою утку и как-то раз взял ее с собой в кино. Кассирша
возмутилась: "С уткой сюда нельзя!" Тогда он зашел за угол, запихнул утку
спереди в брюки, купил билет и прошел в зал. Утка начала беспокойно
возиться, и человек расстегнул ширинку, чтобы птица могла высунуть голову.
Ну, а рядом с ним сидела дама с мужем. Вдруг она поворачивается к мужу и
говорит: "Ральф, этот тип рядом со мной выложил наружу свой пенис". А
Ральф ей: "Он что, пристает к тебе?" Она: "Нет". "Ну и прекрасно! Тогда не
обращай внимания и смотри фильм". Через несколько минут жена снова толкает
мужа в бок: "Ральф, его пенис..." Муж: "Я же сказал тебе - не обращай
внимания". Жена: "Не могу - он клюет мою воздушную кукурузу!"
У Тоби были разовые выступления в клубе "Три-шесть-пять" в
Сан-Франциско, в "Вешалке Руди" в Нью-Йорке и в заведении "Кин Ва Ло" в
Толедо. Он выступал на съездах водопроводчиков и на банкетах игроков в
кегли.
И учился.
Он давал и четыре, и пять представлений в день в небольших театрах,
называвшихся "Гемма" или "Одеон", "Эмпайр" или "Стар".
И учился.
Одна из истин, усвоенных в конце концов Тоби Темплом, состояла в том,
что он мог провести весь остаток жизни на кругах "Клозетного турне",
оставаясь безвестным и непризнанным. Но тут произошло событие, которое
временно отодвинуло эту проблему на второй план.
Холодным воскресным днем в начале декабря 1941 года Тоби участвовал в
эстрадных представлениях в театре Дьюи на четырнадцатой улице в Нью-Йорке.
Давалось пять представлений в день в программе каждого стояло восемь
номеров, и часть выполняемой Тоби работы заключалась в том, чтобы их
объявлять. Первое представление прошло хорошо. Во время второго
представления, когда Тоби объявил номер семьи японских акробатов "Летающие
Каназава", публика начала их освистывать. Тоби отступил за кулисы. "Что за
черт? Какая муха их укусила?!" - удивился он.
- Господи, ты разве не слышал? Несколько часов назад япошки напали на
Пирл-Харбор, - объяснил ему режиссер.
- Ну и что? - возмутился Тоби, - Вы посмотрите на этих парней - они
здорово работают.
Во время следующего представления, перед номером японцев, Тоби вышел
на сцену и объявил: "Дамы и господа, мне доставляет большое удовольствие
представить вам только что прибывших после триумфальных выступлений в
Маниле "Летающих филипинцев"! Едва увидев на сцене японскую труппу,
публика принялась шикать. Дальше Тоби последовательно превращал их в
"Веселых гавайцев", "Монгольских мастеров" и наконец в "Эскимоских
летунов". Но спасти их так и не смог. Как, впрочем, и себя самого. Когда
вечером этого дня он позвонил отцу, то узнал, что дома его ждет письмо.
Оно начиналось словом "Привет!" и было подписано президентом. Шесть недель
спустя Тоби принял присягу в рядах армии Соединенных Штатов. В день
присяги в голове у него так стучало, что он едва был в состоянии
произнести слова клятвы.
Маленькая Жозефина страдала частыми головными болями. Когда они
начинались, ей казалось, будто две огромные ладони давят ей на виски. Она
старалась не плакать, чтобы не расстраивать маму. Миссис Чински очень
пристрастилась к религии. В глубине души она всегда считала, что каким-то
образом она сама и ее малышка послужили причиной смерти мужа. Как-то раз
она забрела на собрание религиозной секты, где священник громовым голосом
вещал: "Вы все погрязли в грехе и пороке. Господь, который держит вас над
бездной ада, словно гадкое насекомое над огнем, питает к вам отвращение.
Вы все висите на тонкой ниточке, вы прокляты все до одного, и пламя Его
гнева сожжет вас, если не раскаетесь!" Миссис Чински сразу же
почувствовала себя лучше, ибо поняла, сто слышит слово Господне.
"Это нам наказание от Бога за то, что мы убили твоего отца", - часто
говорила Жозефине мать, и хотя девочка была слишком мала, чтобы понимать
значение этих слов, она все же усвоила, что сделала что-то дурное, и ей
хотелось узнать, что это было, потому что тогда она могла бы попросить у
мамы прощения.
5
Война показалась Тоби Темплу кошмарным сном.
В армии он стал никем, просто порядковым номером, одетым в военную
форму, - как миллионы других, безликих, безымянных, безвестных.
Его направили в лагерь начальной подготовки в Джорджии, а потом
перебросили в Англию, где его часть должна была дислоцироваться в одном из
лагерей в Суссексе. Тоби сказал сержанту, что ему хотелось бы поговорить с
генералом. Но добрался он только до капитана. Капитана звали Сэм Уинтерс.
Это был смуглолицый молодой человек чуть старше тридцати лет, с умными
глазами.
- В чем проблема, рядовой?
- Вот какое дело, капитан, - начал Тоби. - Я эстрадный артист.
Работаю в шоу-бизнесе. Этим я и занимался до армии.
Капитан Уинтерс улыбнулся его серьезности.
- А что именно вы делаете? - спросил он.
- Всего понемножку, - ответил Тоби. - Я пародирую, подражаю и...
Он увидел выражение глаз капитана и неловко закончил:
- И всякое такое.
- Где же вы работали?
Тоби начал было рассказывать, потом остановился. Бесполезно. Ведь на
капитана произвели бы впечатление только такие места, как Нью-Йорк и
Голливуд.
- Да нигде из тех мест, о которых вы могли бы слышать, - ответил
Тоби. Он подумал, что даром теряет время.
Капитан Уинтерс сказал:
- Это не от меня зависит, но я посмотрю, что можно сделать.
- Да, конечно. Большое спасибо, капитан. - Тоби отдал честь и вышел.
Сэм Уинтерс сидел за своим письменным столом и думал о Тоби еще долго
после того, как тот ушел. Сэм поступил на военную службу, потому что
считал, что в этой войне надо сражаться и обязательно победить. В то же
время он ненавидел ее за то, что она делала с молодыми ребятами вроде Тоби
Темпла. Но если у парня действительно талант, то он рано или поздно все
равно проявится, потому что талант - это как нежный цветок, растущий под
скальной породой. В конечном счете ничто не может помешать ему пробиться
на поверхность и расцвести. Сэм Уинтерс ушел с прекрасной работы
кинопродюсера в Голливуде, чтобы пойти в армию. Он поставил несколько
имевших успех картин для студии "Пан-Пацифик" и видел десятки подающих
надежды молодых людей, подобных Тоби Темплу, которые приходили и уходили.
Они по меньшей мере заслуживают того, чтобы дать им шанс. В этот день,
ближе к вечеру, он поговорил о Тоби с полковником Бичем.
- Я думаю, надо, чтобы его прослушали в "Специальном обслуживании", -
сказал капитан Уинтерс. - У меня такое чувство, что он может понравиться.
Видит Бог, нашим парням скоро станет не лишним даже самое незначительное
развлечение.
Полковник пристально посмотрел на капитана Уинтерса снизу вверх и
невозмутимо произнеся:
- Хорошо, капитан. Пришлите мне докладную записку по этому вопросу.
Он посмотрел вслед уходящему капитану Уинтерсу. Бич был
профессиональным военным, выпускником Уэст-Пойнта и сыном выпускника
Уэст-Пойнта. Полковник с презрением относился ко всем штатским, а капитан
Уинтерс был с его точки зрения, штатским. Тот факт, что человек носит
военную форму с капитанскими нашивками, еще не делает из него солдата.
Когда полковник Бич получил докладную записку капитана Уинтерса о Тоби
Темпле, он лишь взглянул на нее, а затем решительно черкнул наискось: "В
просьбе отказать" - и поставил свои инициалы.
Теперь он был удовлетворен.
Чего Тоби особенно не хватало, так это аудитории. Ему надо было
оттачивать свое умение. Он рассказывал анекдоты, показывал пародии и
подражания при каждом удобном случае. В качестве аудитории ему одинаково
годились и двое рядовых, несущие вместе с ним караульную службу где-нибудь
в безлюдном поле, и целый автобус солдат по пути в город, и мойщик посуды
на кухне. Тоби необходимо было рассмешить их, заслужить их аплодисменты.
Однажды капитан Сэм Уинтерс наблюдал, как Тоби демонстрировал один из
своих номеров в зале отдыха. Уинтерс подошел к нему потом и сказал:
- Жаль, что с вашим переводом ничего не вышло, Темпл. Я думаю, что у
вас есть талант. Когда будете в Голливуде, разыщите меня.
Усмехнулся и добавил:
- Разумеется, если я все еще буду там работать.
На следующей неделе батальон Тоби отправился на фронт.
В последующие годы, когда Тоби думал о войне, ему вспоминались отнюдь
не сражения. В Сен-Ло он имел грандиозный успех, имитируя пение Бинга
Кросби под пластинку с ее записью. В Ахене он пробрался в госпиталь и два
часа рассказывал раненым анекдоты, пока его не вытурили медсестры. Он с
удовольствием вспоминал, как один солдат так смеялся, что у него разошлись
все швы. А в Меце он с треском провалился, хотя чувствовал, что причина
была не в нем, просто публика нервничала из-за летавших над головой
нацистских самолетов.
Участие Тоби в боях было чисто случайным. Он получил благодарность за
храбрость при взятии немецкого командного пункта. В сущности, Тоби не имел
ни малейшего представления о том, что происходило. Он "Работал" по Джона
Уэйна и так увлекся, что все закончилось прежде, чем он успел испугаться.
Для Тоби единственным действительно важным делом было играть для
публики. В Шербурге он с парой друзей отправился в бордель, и пока те были
наверху, он в гостиной устроил представление для мадам и двух ее девиц.
Когда он закончил свой номер, мадам предложила ему подняться наверх и
развлечься за счет заведения.
Такой была для Тоби война. Как оказалось, не такой уж страшной, и
время летело быстро. Когда война закончилась, шел 1945 год, и Тоби было
почти двадцать пять лет. Внешне он не постарел ни на один день. У него
было все то же милое лицо с неотразимыми синими глазами и та же
беспомощно-наивная манера держаться.
Вокруг только и разговоров было, что о возвращении домой. Одного
ждала в Канзас-Сити невеста, другого - мать с отцом в Бейонне, третьего -
свое дело в Сент-Луисе. Тоби не ждал никто.
Он решил ехать в Голливуд. Богу пора было исполнить обещанное.
"Знаете ли вы Бога? Видели ли вы лик Иисуса? Я видел Его, братья и
сестры, и я слышал голос Его, но Он говорит лишь с теми, кто преклоняет
перед Ним колени и кается в грехах своих. Господь отворачивается от
упорствующих. Тетива гнева Божьего натянута, и пылающая стрела Его
праведной ярости нацелена в ваши порочные сердца, и в любую минуту Он
спустит тетиву, стрела Его возмездия поразит ваши сердца! Обратитесь к
нему теперь, пока еще не слишком поздно!"
Полными ужаса глазами Жозефина смотрела на потолок палатки, ожидая
увидеть летящую в нее огненную стрелу. Она ухватилась за материнскую руку,
но мать даже не заметила этого. Лицо ее пылало, глаза сверкали религиозным
пылом.
"Восхвалим Иисуса!" - взревела паства.
Молитвенные собрания происходили в огромной палатке на окраине
Одессы, и миссис Чински каждый раз брала туда с собой Жозефину. Трибуной
проповеднику служил деревянный помост, поднятый на шесть футов над землей.
Непосредственно перед помостом располагалась загородка, куда помещали
грешников для покаяния и обращения. Дальше за загородкой шли бесконечные
ряды жестких деревянных скамей, до отказа заполненных поющими,
неистовствующими искателями спасения, которых угрозы адского огня и вечных
