Они направились в комнату гипнотерапии.
- Пусть ваши впечатления будут приятными, Матиас, - сказал
Чидамбарна.
- Ваши тоже. - Ленкеи вздрогнул. - У меня здесь было несколько
ужасных кошмаров. - Затем просветлел. - И чертовская куча развлечений!
Звезды были разбросаны все дальше друг от друга. "Леонора Кристина"
не переходила из одного спирального рукава галактики в другой - пока еще
нет; она всего лишь находилась в сравнительно пустом проходе. Из-за
нехватки массы на вход ее ускорение понизилось. В течение определенного
корабельного времени видеоэкраны по правому борту смотрели преимущественно
в черную ночь.
Многие из команды корабля нашли эту картину более предпочтительной,
чем жуткие формы и цвета, ослепительно горящие слева.
Снова настал очередной День Соглашения. Церемония и последующая
вечеринка прошли лучше, чем можно было ожидать. Шок и горе размылись
повседневностью.
Пришли не все. Элоф Нильсон, например, остался в каюте, которую он
делил с Джейн Сэдлер. Он коротал время, набрасывая эскизы и делая
предварительные подсчеты для своего внешнего телескопа. Когда его мозг
утомился, он набрал библиотечный индекс беллетристики. Роман, который он
выбрал наугад из тысяч названий, оказался увлекательным. Он еще не дочитал
его, когда вернулась Джейн.
Он поднял на нее глаза, опухшие от усталости. Не считая экрана
сканера, комната была не освещена. Джейн стояла в тени - большая,
вульгарная. Она не вполне твердо держалась на ногах.
- Бог мой! - вскричал он. - Пять утра!
- Ты только заметил? - она усмехнулась. Исходящие от нее запахи виски
и мускуса достигли его обоняния.
Нильсон взял щепотку табака - роскошь, которая занимала большую часть
его дозволенного багажа.
- Мне не нужно быть на рабочем месте через три часа, - сказал он.
- Мне тоже. Я сказала шефу, что хочу отдохнуть неделю. Он согласился.
Что он мог поделать? Кто у него еще есть, кроме меня?
- Что это за отношение к делу? А если бы другие, от кого зависит
корабль, так себя вели?
- Т-тетсуо Ивамото... на самом деле, Ивамото Т-тетсуо - японцы ставят
фамилию на первое место, как китайцы... как венгры, ты знал об этом? -
кроме тех случаев, когда они проявляют вежливость по отношению к нам,
западным невеждам... - Сэдлер поймала ускользающую мысль. - Да. Вот. На
него хорошо работать. И он может некоторое время обойтись без меня. Так
п'чему нет?
- Тем не менее...
Она подняла палец.
- П-прекрати бранить меня, Элоф! Слыш'шь? Я возилась с этим твоим
чрезмерно компенсированным комплексом неполноценности больше, чем
следовало. И еще много всего. С меня хватит. С-срывайте ваши розы, па-ака
вы молоды!..
- Ты пьяна.
- Типа того. - Задумчиво: - Тебе следовало пойти со мной.
- Зачем? Почему не признаться, как я устал от все тех же лиц, тех же
действий, тех же пустых разговоров. И я в этом далеко не одинок.
Она спросила упавшим голосом:
- От меня ты тоже устал?
- С чего ты... - Нильсон с трудом поднялся на ноги. - В чем дело,
дорогая?
- Ты не очень-то баловал меня вниманием в последние месяцы.
- Что? Наверное, ты права. - Он побарабанил пальцами по кухонному
шкафчику. - Я был слишком занят.
Она сделала глубокий вдох.
- Я скажу напрямик. Я была сегодня с Иоганном.
- Фрайвальд? Механик?
В течение минуты Нильсон стоял, лишенный дара речи. Она ждала. Хмель
слетел с нее. Наконец он произнес с трудом, разглядывая рисунок своих
ногтей.
- Что ж, у тебя есть законное и, без сомнения, моральное право. Я -
не симпатичное молодое животное. Я так горд и счастлив... был так горд и
счастлив... больше, чем я мог выразить, когда ты согласилась стать моим
партнером. Я позволил тебе научить меня множеству вещей, которых я прежде
не понимал. Быть может, я был не самым способным учеником.
- О, Элоф!
- Ты бросаешь меня, так ведь?
- Мы любим друг друга, он и я. - Ее взгляд затуманился. - Я думала,
это будет легче - сказать тебе. Я не знала, что для тебя это так много
значит.
- Ты не думала о том, чтобы не афишируя... Нет, здесь ничего нельзя
скрыть. Кроме того, ты бы и не захотела. И у меня тоже есть гордость. -
Нильсон сел и потянулся к табакерке. - Тебе лучше уйти. Вещи сможешь
забрать потом.
- Так сразу?
- Убирайся! - взвизгнул он.
Она исчезла - всхлипывая, но не пререкаясь.
"Леонора Кристина" снова вошла в населенную область. Пройдя в
пределах пятидесяти световых лет от гигантского новорожденного солнца, она
пересекла окружавшую его газовую оболочку. Будучи ионизированными, атомы
были доступны захвату с максимальной эффективностью. Тау корабля упал
почти до асимптотического нуля: а вместе с ним и коэффициент времени.
12
Реймон остановился у входа в спортзал. Там было пусто и тихо. После
первоначальной волны интереса атлетика и другие становились все менее
популярны. Если не считать трапез, научному персоналу и членам экипажа
осталось только собираться небольшими компаниями или вообще погрузиться в
чтение, просмотр видеолент и как можно больше спать. Максимум, что он мог
заставить их выполнять, - это предписанное количество упражнений. Но он не
нашел способа восстановить бодрость духа, которая со временем исчезла. Он
был беспомощным, поскольку его несгибаемая настойчивость в отношении
соблюдения основных правил сделала его врагом для всех.
Что касается правил... Он прошагал по коридору к комнате сновидений и
открыл дверь. Лампочка над каждым из трех боксов свидетельствовала, что
все они заняты. Он выудил из кармана универсальный ключ и по очереди
открыл кабины. Из них повеяло воздухом, но они были не освещены. Две он
закрыл снова. Открыв третью, он выругался. Вытянувшееся тело и лицо под
сонношлемом принадлежали Эмме Глассгольд.
Некоторое время он стоял, глядя сверху вниз на маленькую женщину. Ее
улыбка дышала покоем. Без сомнения она, как и все на корабле, обязана была
своим душевным здоровьем этому аппарату. Несмотря на все усилия по
декорации, по созданию желаемого интерьера помещений, корабль был слишком
стерильной средой. Абсолютное сенсорное голодание быстро заставляет
человеческий мозг терять связь с реальностью. Лишенный потока данных,
которые он предназначен обрабатывать, мозг изрыгает галлюцинации,
становится иррациональным и, наконец, впадает в помешательство. Эффекты
продолжительной сенсорной недостаточности сказываются медленнее, слабее,
но во многих отношениях они более разрушительны. Непосредственная
электронная стимуляция соответствующих центров мозга становится
необходимой. Это говоря в терминах неврологии. В терминах непосредственно
эмоций, необычно интенсивные и продолжительные сны, генерируемые извне -
приятные или нет - стали заменой действительных переживаний.
И все же...
Кожа Глассгольд отвисла и имела нездоровый оттенок. Экран
электрокардиограммы позади шлема говорил, что она находится в спокойном
состоянии. Это означало, что ее можно разбудить быстро, не подвергая
риску. Реймон перекинул вниз переключатель таймера. След проходящих через
ее голову индуктивных импульсов на осциллографе уплощился и потемнел.
Она пошевелилась.
- Шалом, Мойша, - услышал он ее шепот. Поблизости не было никого с
таким именем. Он сорвал с нее шлем. Она сжала веки еще плотнее и
попыталась повернуться на кушетке.
- Проснись, - Реймон потряс ее.
Эмма заморгала. Дыхание вернулось к ней. Она села, выпрямившись. Он
почти видел, как сон покидает ее.
- Иди сюда, - сказал он, предлагая свою руку для поддержки, -
выбирайся из этого проклятого гроба.
- Ох нет, нет, - невнятно пробормотала она. - Я была с Мойшей.
- Прошу прощения, но...
Она скорчилась и заплакала. Реймон хлопнул по стенке - резкий звук на
фоне бормотания корабля.
- Ладно, - сказал он. - Я отдам прямой приказ. Выйти! И явиться к
доктору Латвале.
- Что, черт побери, здесь происходит?
Реймон обернулся. Норберт Вильямс, должно быть, услышал их, так как
дверь была открыта настежь, и пришел прямо из бассейна. Он был разъярен.
- Ты, значит, принялся стращать женщин? - сказал он. - Убирайся.
Реймон продолжал стоять.
- Есть правила пользования этими боксами, - сказал он. - Если человек
не обладает самодисциплиной, чтобы их придерживаться, в мои обязанности
входит его принудить.
- Ха! Совать нос в чужие дела, подглядывать, шпионить за нашей личной
жизнью. - Богом клянусь, я не собираюсь это больше сносить!
- Не надо! - взмолилась Глассгольд. - Не деритесь. Прошу прощения. Я
уйду.
- Черта с два ты уйдешь, - ответил американец. - Останься. Настаивай
на своих правах. - Его лицо побагровело. - Я сыт по горло нашим местным
диктаторишкой. Настало время что-то с ним сделать.
Реймон сказал с расстановкой:
- Ограничительные правила были написаны не для забавы, доктор
Вильямс. Слишком много - хуже, чем ничего. Это входит в привычку. Конечный
результат - безумие.
- Послушай. - Химик сделал явное усилие, чтобы сдержать гнев. - Люди
не одинаковы. Ты, конечно, думаешь, что всех можно подстричь под одну
гребенку, чтобы мы соответствовали твоему образцу - занимались
художественной гимнастикой, организацией работ, которые - ребенку ясно -
не служат ничему, кроме того, чтобы занять нас на несколько часов в день,
уничтожили перегонный куб, который сделал Педро Барриос. Всем этим мы
занимались с тех пор, как поменяли направление на этот полет Летучего
Голландца... - он понизил голос. - Послушай, - сказал он. - Эти правила...
В данном случае они написаны, чтобы удостовериться, что никто не получит
слишком большую дозу. Конечно. Но откуда ты знаешь, что некоторые из нас
получают достаточно? Нам всем приходится проводить какое-то время в
боксах. Тебе тоже, констебль Железный Человек. Тебе тоже.
- Конечно... - сказал Реймон, но Вильямс прервал его.
- Откуда тебе знать, сколько нужно другому человеку? У тебя нет
чувствительности, которой Господь наделил таракана. Знаешь ли ты хоть одну
чертову подробность про Эмму? Я знаю. Я знаю, что она замечательная,
храбрая женщина... которая прекрасно может судить о собственных
потребностях и руководить своими поступками... она не нуждается в том,
чтобы ты руководил ее жизнью вместо нее. - Вильямс показал пальцем. - Вот
дверь. Воспользуйся ею.
- Норберт, не надо. - Глассгольд выбралась из "гроба" и старалась
протиснуться между мужчинами. Реймон отодвинул ее в сторону и ответил
Вильямсу:
- Если делать исключения, то это должен решать корабельный врач. Не
вы. После этого случая ей в любом случае придется увидеться с доктором
Латвалой. Она может попросить его о медицинском заключении, позволяющем ей
так поступать.
- От него ничего не допросишься. Этот бездельник даже
транквилизаторов не прописывает.
- У нас впереди годы пути. Непредвиденные неприятности, которые мы
должны будем пережить. Если мы начнем зависеть от успокоительных
средств...
- Ты что, действительно воображаешь, что если за нами не
присматривать, мы все рехнемся и умрем? Большое спасибо, мы сами способны
принимать решения. Убирайся, я сказал!
Глассгольд снова попыталась вмешаться. Реймону пришлось схватить ее
за руки.
- Убери руки, скотина! - Вильямс бросился на него, сжав кулаки.
Реймон отпустил Глассгольд и отступил назад, в зал, где было место,
