На мгновение она смешалась, подумав о рослом капитане, ее старшем
сыне. Тот бывал в море чаще, чем на острове, да и это время проводил в
основном с красавицей-женой и детьми либо с приятелями - дело понятное. Но
он так похож на своего отца...
И еще она вспомнила, как Дагон всегда был добр к мальчику, своему
приемному сыну. Конечно, большая честь - воспитывать дитя бога. Но у
Дагона эта доброта шла и от души. Эрисса улыбнулась и поцеловала мужа.
- Если вернется, налей ему целый ритон кипрского, чтобы выпил за
меня, - сказала она.
Зная, что ее не будет несколько дней, Дагон был особенно пылок этой
ночью. Другие женщины никогда не интересовали его. Хотя, наверное, были и
такие в чужих портах во время его торговых плаваний, да и она порой в его
отсутствие принимала мужчин, но с тех пор, как он отказался от разъездов и
занялся посредничеством, они принадлежали только друг другу. Но нынче ее
мысли были направлены к горе Атабирис и на четверть века назад.
Она проснулась еще до того, как поднялись рабы. В темноте взяла
головню из домашнего очага и зажгла светильник, умылась холодной водой,
чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, оделась по-дорожному и
опустилась на колени перед домашним алтарем. Изображение Богини было
искусно выполнено самим Дагоном. В неровном свете лампы Госпожа Двойной
Секиры, держащая на руках божественного сына, казалась живой, а за спиной
ее, в стенной нише, словно бы открывалось окно в Бесконечность.
Помолившись, Эрисса стала собираться в дорогу: надела длинную юбку и
вязаную кофту с открытой грудью, обула крепкие сандалии, волосы связала
узлом на затылке, прицепила к поясу нож и сумку с припасами. Поела хлеба с
сыром, запила чашкой вина с водой. Тихонько, стараясь не разбудить, вошла
в комнаты к детям и поцеловала их. Два мальчика и две девочки в возрасте
от семнадцати (скоро невеста, о, девственная Бритомартис, тот самый
возраст, когда бог избрал ее!) до пухлой трехлетки. И лишь в дороге
сообразила, что не попрощалась с мужем.
В синих глубинах запада еще горели несколько звезд, но восток
засветлел, засверкала роса, защебетали птицы. Их дом находился на окраине
города, недалеко от гавани, так что густые заросли фиговых, гранатовых и
оливковых деревьев быстро скрыли из виду всякое жилье.
Когда она выбрала место для дома, Дагон колебался: "Лучше жить в
городе, под защитой стен. Год от года растет число пиратов, а здесь нам
никто не поможет".
Она грустно засмеялась и сказала твердо и решительно: "После того,
что мы пережили, дорогой, нам ли бояться пиратов?"
Диагон был не из робких сухопутных жителей, что идут на поводу у
женских желаний, и ей пришлось объяснить: "Мы построим надежный дом и
наймем надежных людей, чтобы его защищать. Любое нападение мы сумеем
отбить и вызовем дымовым сигналом помощь из города. А для того, чтобы
вырастить священных быков, мне нужно много-много простора вокруг!"
Дом остался позади, она шла по тропе вдоль луга, на котором паслось
ее стадо. От травы поднимался пар, одни коровы дремали, к щедрому вымени
других неуклюже прильнули телята. И Отец Минотавров был здесь - он стоял
под высоким деревом, верхушка которого уже осветилась первыми лучами.
Эрисса остановилась на мгновение, залюбовавшись его великолепными рогами.
Кожа у быка пятнистая, как травяной ковер в тенистом лесу, мышцы движутся
под ней мягко, словно морские волны в штиль. Господи! Ей до боли
захотелось исполнить священный танец.
Нельзя. Бог, от которого она зачала Девкалиона, отнял у не право
служить танцем Богине, а право обучать танцу молодых у нее отняло само
время.
Раб, пасший свиней, почтительно поклонился Эриссе. Она на ходу
благословила его, хотя, строго говоря, не имела права этого делать: ведь
она была никакая не жрица, а просто мудрая и искушенная в медицине и магии
женщина.
Но и мудрой женщине не обойтись без божественной помощи, поэтому
Эрисса и решила восстановить здесь, на Малате, некоторые обряды древних
культов: ведь она сама в девичестве танцевала с быками для Госпожи и
оставалась ей верна даже после того, как ее избрал бог - да, для людей она
была чем-то большим, чем знахарка.
Дагон, например, особенно в первые годы, крепко побаивался ее и
считал источником своих торговых удач. Эрисса улыбнулась, вспомнив об
этом.
Она уходила все дальше и дальше в глубь острова. И вскоре оказалась в
древнем сосновом бору. Здесь, на высоте, под душистыми кронами, уже
начинала чувствоваться осенняя прохлада. В полдень Эрисса отдохнула и
подкрепилась возле быстрого ручья. Ручей впадал в пруд, и Эрисса могла бы
там поймать пару рыбешек и съесть их сырыми, если бы правила алтаря Богини
не запрещали ей вредить живому.
Когда стало уже смеркаться, она достигла цели - пещеры на склоне
самой высокой горы Малата. Неподалеку отсюда в хижине жила
сивилла-прорицательница. В качестве подношения Эрисса отдала ей подвеску
из северного янтаря, в котором застыл навеки жук. Это был весьма дорогой
подарок, поэтому сивилла не только помолилась за Эриссу перед всеми тремя
богинями, чьи изображения стояли возле входа в пещеру -
Бритомартис-девственницей, Реей-матерью и Диктинной Помнящей и Провидящей,
- но и провела ее за завесу, к источнику и его Тайне.
В хижине было вдоволь припасов, доставляемых местными жителями. После
ужина сивилла собиралась посплетничать с гостьей, но Эрисса была не в
настроении. Спать легли рано.
Эрисса снова поднялась засветло и с рассветом была уже на горном
склоне.
Здесь, в торжественной тишине и одиночестве, она могла вволю
поплакать.
Под ногами круто падали вниз скалы и утесы, темневшие на фоне зеленых
сосен, за которыми пестрели поля и сады. Над головой в чистом небе парил
одинокий орел, и крылья его отливали золотом в лучах Астериона - Солнца.
Прохладный воздух пропитан запахами шалфея и чабреца, легкий ветерок
шевелит волосы. Вокруг острова расстилается море - то синее, то зеленое, а
вдали и вовсе пурпурное, покрытое клочьями тумана. На северо-западе,
словно белогрудые корабли, возвышаются другие острова и побережье Северной
Азии, где видят еще ночные сны, на юге виднеется гора Ида, где был рожден
Астерион - на Кефте, любимом и навеки потерянном.
От Кариа-ти-йех нет и следа, и никогда не будет.
- Бог Дункан, - молила Эрисса и простирала руки к небу, - когда ты
вновь призовешь меня к себе.
И вихрь подхватил ее.
Они стояли на тверди, опаленной солнцем, скалистой, рассеченной
ущельями, поросшей редким кустарником. Южный горизонт расплывался в
дрожащем нагретом воздухе. На севере пустыня граничила с водами, сиявшими
подобно расплавленному металлу в безжалостном свете. В небе кружили
стервятники.
Люди увидели друг друга и эту землю. И закричали.
3
В тот момент, когда Рейда подхватило и понесло, все в нем вопило от
ужаса: "Нет! Я хочу жить!". Он боролся с пустотой, забившей глаза, уши,
легкие. Но пустота была повсюду и нанесла удар. Все вокруг вспыхнуло. Я
сплю. У меня бред. Я умер и попал в ад.
Гудел сухой и жаркий ветер, песчинки жалили кожу.
Чьи-то голоса заглушили его собственный и помогли прийти в себя. Их
трое! Желтоволосый мужик в островерхом шлеме и кольчуге, низкорослый
всадник в кожаных латах и меховой шапке на испуганном коне, высокая
стройная женщина в белой одежде до колен. И Дункан Рейд. Все они стояли и
дрожали, отделенные друг от друга 20-30 футами. Такое же расстояние было
до неподвижного предмета.
Это был цилиндр, заканчивающийся конусом, длиной ярдов десять и
диаметром в четыре в самой широкой части. Он сиял как медь и был лишен
каких-либо выступающих частей. Впрочем, о форме в точности судить было
трудно, так как предмет был окутан радужным сиянием.
Всадник успокоил лошадь, и сразу же сорвал с плеча лук, выхватил
стрелу из колчана и приготовился к бою. Светловолосый воин отпрянул и
взмахнул топором. Женщина вооружилась ножом из красноватого металла. Рейд
пытался пробудиться от этого кошмара. Краешком сознания он заметил, что
мышцы его ног напряжены, готовые к бегству.
Но тут отчаянно мечущийся взгляд женщины упал на него. Она издала
крик - о нет, не ужаса, а скорее... Бросила нож и кинулась к нему.
- Эй! - услышал Рейд собственный хриплый голос. - Я... Я не
понимаю... Кто вы? Где мы?
Она подбежала, обняла его, прижалась к губам. Он отшатнулся и чуть не
упал. Она, всхлипывая, бормотала что-то непонятное, он мог различить
только собственное имя, что было уже полным безумием. Поняв, что он не
хочет отвечать на объятие и поцелуй, она опустилась к его ногам. Узел на
затылке развязался, и волосы скрыли ее лицо.
Рейд обернулся к двум другим. Они смотрели на него. Должно быть,
сцена между ним и женщиной несколько успокоила их - это не походило на
смертельную ловушку. Бородатый опустил топор, всадник ослабил тетиву.
Тишина, прерываемая всхлипываниями и шумом ветра.
Рейд трижды глубоко вздохнул. Сердце его все еще продолжало бешено
стучать, но мало-помалу успокаивалось. Он перестал дрожать и начал
соображать. А это уже свобода.
Все его чувства в этом неведомом мире сверхъестественно обострились.
Остывающий мозг начал систематизировать данные. Сухо и жарко; солнце стоит
высоко на раскаленном безоблачном небосводе; на растрескавшейся земле
растут лишь редкие кусты да кочки желтой травы; ветер гонит песок;
неподалеку море или большое озеро. И все это совершенно ему незнакомо.
В том числе и женщина у ног. Он видел, что одежда ее домотканая и
выкрашена растительной краской по краю, сандалии кожаные. Она обхватила
руками его туфли. Руки и ноги у нее были крупные, но совершенной формы,
ногти коротко острижены и без следа маникюра. На левом запястье широкий
браслет из серебра с бирюзой, но не такой, какие делают индейцы навахо.
Никогда в жизни не видел он такого четкого и подробного сна. А сон
продолжался. Ни один предмет в этом сне не превращался на глазах в другой,
события не ускорялись, а протекали секунда за секундой, одно за другим,
логично.
Значит - реальное время?
Можно ли во сне сообразить, что ты в реальном времени?
Будь что будет, и Рейд решил, что ничего не потеряет, если будет
поступать так же разумно и логично. Он поднял руки вверх, раскрыл ладони и
заставил себя улыбнуться двоим мужчинам.
Воин в латах не повторил его жеста, но поглядел уже не так грозно и
подошел поближе. Топор он держал наискось перед собой, широко расставив
руки в перчатках. Остановившись в нескольких шагах от Рейда, он слегка
согнул ноги в коленях. Архитектор подумал: это не актер. Он знает, как
пользоваться этой штукой. Иначе принял бы позу дровосека. И оружие его
бывало в деле - щербина на кромке, царапина на лезвии.
Где же я раньше видел такие боевые топоры?
Холодок пробежал по спине: именно такими топорами пользовались
английские воины в битве при Гастингсе.
Человек произнес несколько слов - должно быть, спрашивал. Язык его не
походил на речь женщины, было в нем что-то знакомое - то ли слышанное в
зарубежных фильмах, то ли во время службы в Европе. Человек резко дернул
головой в сторону медного предмета.
Во рту у Рейда пересохло, он смог лишь произнести:
- Простите... Я... Я сам здесь чужой. Вы говорите по-английски? Парле
ву франсе? Абла юстед эспаньоль? Шпрехен зи дойч?
По нескольку фраз на этих языках он знал. Никакого ответа.
