надеялся, что он это запомнил. Я прокрался по истертому ковру к столику
секретарши и встал за дверью в кабинет старика. Детский прием, но иногда
срабатывает - особенно после длительной беседы, полной цветистых фраз и
тонкого юмора. А если не сработает, мы просто еще раз поскалимся друг
другу.
На сей раз сработало. некоторое время в кабинете ничего не
происходило, разве что мистер Морнингстар высморкался. Потом он снова
радостно заклекотал, как простуженный кочет. Потом откашлялся. Потом
скрипнуло вращающееся кресло и послышались шаги.
Из-за двери на два дюйма высунулась грязная седая голова. Она замерла
на несколько мгновений; я тоже замер на несколько мгновений. Потом
голова исчезла, и на кромке двери появились четыре пальца с нечистыми
ногтями, которые потянули ее за собой. Дверь со щелчком закрылась. Я
перевел дух и прижался ухом к деревянной панели.
Снова скрипнуло вращающееся кресло. Застрекотал диск телефона. Я
прыгнул к столу секретарши и поднял трубку смежного телефона. На другом
конце провода слышались гудки. Я насчитал их шесть. Потом ответил
мужской голос:
- Да?
- Флоренс-Апартментс?
- Я бы хотел поговорить с мистером Ансоном из двести четвертого.
- Оставайтесь на связи. Я посмотрю, дома ли он.
Мы с мистером Морнингстаром оставались на связи. В трубке слышался
рев радио - транслировали бейсбольный матч. Радио находилось где-то
далеко от телефона, но шум производило порядочный.
Потом раздался гулкий звук шагов, резко брякнула поднимаемая трубка,
и мужской голос произнес.
- Его нет. Передать что-нибудь?
- Я позвоню позже, - сказал мистер Морнингстар.
Я быстро положил трубку, метнулся к двери, открыл ее бесшумней, чем
падает снег, и также тихо закрыл, придержав в последний момент, чтобы
щелчок замка не был слышен дальше чем в трех футах.
Идя по коридору, я тяжело и прерывисто дышал, прислушиваясь к
собственному дыханию, нажал кнопку вызова лифта. Потом вытащил из
кармана визитку, которую мистер Джордж Ансон Филлипс вручил мне в
вестибюле отеля "Метрополь". Я не стал особо рассматривать ее.
Написанный на ней адрес я помнил и так: 204, Флоренс-Апартментс, 158,
Курт-стрит. Я просто механически пощелкивал по ней ногтем в ожидании
разбитого старого лифта, который грохотал в шахте, как груженный щебнем
грузовик на крутом повороте.
Было три часа пятьдесят минут.
Глава 8
Банкер-хилл - старое, заброшенное, грязное, дурное местечко. Когда-то
это был фешенебельный район, и здесь до сих пор сохранилось несколько
замысловатых готических особняков с широкими порталами, выложенными из
круглых булыжников стенами и угловыми эркерами с острыми башенками.
Теперь в них сдаются меблированные комнаты; некогда сверкающие паркетные
полы исцарапаны и истоптаны, а широкие лестницы потемнели от времени и
дешевого лака, нанесенного на вековые слои грязи. В комнатах с высокими
потолками тощие домовладелицы бранятся с жуликоватыми съемщиками. И в
широких прохладных портиках, подставив разбитые башмаки солнечным лучам,
сидят старики с пустыми глазами и лицами, похожими на проигранные
сражения.
Вокруг этих старых особняков теснятся засиженные мухами ресторанчики,
итальянские фруктовые лавки, дешевые многоквартирные дома и крохотные
пирожковые, где можно купить деликатесы еще более отвратные, чем
пирожки. И кишащие крысами отели, где в регистрационных журналах
значатся только Джоны и Смиты и где ночной дежурный совмещает
обязанности сторожевого пса и сутенера.
Из домов там выходят женщины - вроде бы молодые, но с лицами,
похожими на прокисшее пиво; там мужчины, поднося в сложенных чашечкой
ладонях спичку к сигарете, настороженно оглядывают улицу из-под полей
глубоко надвинутой на лоб шляпы; там живут опустившиеся интеллигенты,
мучимые кашлем заядлого курильщика и безденежьем; бывшие полицейские с
каменными лицами и неподвижными глазами; наркоманы и торговцы
наркотиками - серые, невзрачные личности, которые сами знают о своей
невзрачности. Иногда попадаются и простые работяги - но они уходят на
службу очень рано, когда разбитые тротуары безлюдны и на них еще
поблескивает утренняя роса.
Я прибыл туда раньше половины пятого, но ненамного. Я оставил машину
в конце улицы, где с желтой глинистой насыпи на Хилл-стрит по Курт-стрит
к Флоренс Апартментс поднимался фуникулер. У дома Флоренс был темный
кирпичный фасад высотой в три этажа; нижние окна находились на уровне
тротуара и были закрыты ржавыми жалюзи. У входной двери висела
стеклянная табличка, на которой сохранилось еще достаточно краски, чтобы
можно было разобрать имя владельца. Я открыл дверь и спустился по трем
ступенькам в коридор, за обе стены которого можно было придерживаться,
не вытягивая рук в стороны. Темные двери с написанными на них темной
краской номерами. В нише рядом с лестницей - платный телефон и табличка
на стене, гласящая "Управляющий - № 106". В конце коридора дверь, и за
ней - четыре стоящих в ряд высоких мусорных бачка, над которыми в
солнечных лучах кружились рои мух.
Я поднялся по лестнице. Орало радио: продолжалась трансляция
бейсбольного матча, начало которой я слышал по телефону. Номер двести
четвертый был по правую сторону, а бейсбольный матч - налево через
площадку. Я постучал, ответа не дождался и постучал погромче. За моей
спиной искусный финт игрока вызвал мощную волну восторга болельщиков. Я
постучал в третий раз и, выглянув в окно на площадке, порылся в карманах
в поисках ключа, выданного мне Джорджем Ансоном Филлипсом. На стене дома
напротив - аккуратного, дышащего тишиной и покоем - зеленела тонкая
неброская неоновая надпись: "Похоронное бюро Пьетро Палермо".
Высокий человек в черном вышел из двери и прислонился к белой стене.
Он был очень красив. У него была смуглая кожа и великолепные
серо-стального цвета волосы, зачесанные назад. Он вынул из кармана
нечто, похожее издали на портсигар с бело-черной инкрустацией, лениво
раскрыл его длинными смуглыми пальцами и извлек оттуда сигарету с
позолоченным фильтром. Убрал портсигар и прикурил от зажигалки, также
инкрустированной черно-белым. Потом убрал ее, сложил на груди руки и
уставился прямо перед собой ничего не выражающими глазами. С кончика
сигареты мимо его лица тонкой струйкой поднимался дым; тонкой прямой
струйкой - как от потухшего бивачного огня на рассвете.
За моей спиной раздался очередной взрыв эмоций на стадионе. Я
перестал созерцать высокого итальянца, открыл ключом дверь номера двести
четыре и вошел внутрь.
В квадратной комнате, устланной коричневым ковром, мебели было очень
мало, и она как-то не располагала к приятному времяпрепровождению. На
стене напротив двери висело традиционное кривое зеркало, в котором я
выглядел как трусливый прелюбодей, крадущийся домой с веселой вечеринки.
Около мягкого кресла возвышалась груда старого дермантина в форме
дивана. На столе у окна стояла лампа с бумажным абажуром. По обеим
сторонам откидной кровати находились двери.
Одна из них вела в крохотную кухоньку с каменным умывальником,
трехкомфорочной газовой плитой и старым холодильником, который щелкнул и
забился в страшных судорогах, как только я открыл дверь. На столе были
остатки завтрака: темная жижа на дне чашки, подгорелая корочка хлеба,
крошки, желтые потеки растаявшего масла на краю блюдечка, грязный нож и
кофейник, пахнущий, как прелое сено в теплом сарае.
Я прошел мимо откидной кровати и открыл другую дверь. За ней был
небольшой коридорчик с нишей для одежды и встроенным туалетным столиком.
На нем лежала расческа и черная щетка с застрявшими в щетине несколькими
светлыми волосками, а также коробочка с тальком, маленький электрический
фонарик с треснувшим стеклом, стопка писчей бумаги, ручка и бутылка
чернил на промокашке; сигареты и спички на краю стеклянной пепельницы, в
которой лежало с полдюжины окурков. В ящиках столика валялись носки,
белье и носовые платки. На вешалке висел темно-серый костюм -
поношенный, но еще вполне приличный; под ним на полу стояла пара
довольно пыльных грубых башмаков. Я толкнул дверь ванной. Она открылась
всего на фут и уперлась во что-то. Я поморщился и почувствовал, как у
меня твердеют желваки на скулах. Из-за двери шел неприятный резкий
запах. Я навалился на нее. Она еще чуть приоткрылась и тут же подалась
назад, как если бы кто-то прижимал ее с другой стороны. Я просунул
голову в щель.
Ванная комната была слишком мала для него, так что ноги его были
согнуты в коленях, а голова упиралась в каменный плинтус напротив двери.
Его коричневый костюм был слегка помят, и черные очки грозили вывалиться
из нагрудного кармана. Как будто теперь это могло иметь какое-то
значение. Его правая рука лежала на животе, а левая - на полу ладонью
вверх, пальцы ее были чуть согнуты. На правом виске мистера Ансона был
виден синяк с запекшейся в светлых волосах кровью. Его приоткрытый рот
был полон блестящей темно-красной жидкости.
Дверь упиралась в его ноги. Я нажал посильнее и протиснулся в ванную.
И положил два пальца ему на шею, где должна была пульсировать артерия.
Никакая артерия там не пульсировала. Ни чуть-чуть. Кожа была холодна как
лед. То есть вряд ли как лед. Но мне так показалось. Я выпрямился,
оперся спиной о дверь и некоторое время стоял, крепко сжимая кулаки в
карманах и принюхиваясь к запаху кордита. Трансляция бейсбольного матча
все продолжалась, но через две двери радио звучало приглушенно.
Я стоял и смотрел на него. Ничего особенного, Марлоу, абсолютно
ничего особенного. Тебя здесь ничего не касается. Ты даже не был с ним
знаком толком. Иди, иди отсюда поскорее.
Я отлепился от двери, сильно потянул ее на себя и через короткий
коридорчик вышел в гостиную. Из зеркала на меня глянула напряженная
перекошенная физиономия. Я быстро отвернулся в сторону, вытащил из
кармана ключ, который мне дал Джордж Ансон Филлипс, потер его между
влажными ладонями и положил на стол около лампы.
Я протер внутреннюю и наружную ручки двери. Счет в матче в первой
половине восьмого гейма был 7 : 3. Некая, похоже хорошо хлебнувшая леди
затянула на арестантский манер "Фрэнки и Джонни", голосом, который не
смог стать благозвучным даже от виски. Хриплый бас велел ей заткнуться,
но она продолжала голосить; послышались тяжелые шаги, звук оплеухи,
взвизг - и пение прекратилось. Трансляция бейсбольного матча
продолжалась.
Я сунул в зубы сигарету, зажег ее и пошел вниз по лестнице и
остановился в полутемном коридорчике, глядя на табличку с надписью:
"Управляющий - № 106".
С моей стороны было полным идиотизмом даже смотреть на нее. Я стоял,
яростно жуя сигарету, и смотрел на табличку очень долго.
Затем повернулся и пошел назад по коридору. На маленькой
эмалированной пластинке на двери было написано: "Управляющий". Я
постучал.
Глава 9
Послышался скрип отодвигаемого кресла, шарканье ног, и дверь
открылась.
- Вы управляющий?
- Да. - Тот же голос отвечал Элише Морнингстару по телефону.
Это был долговязый тип с короткими рыжими волосами и узкой длинной
головой, явно битком набитой всякими низкими хитростями. Из-под
оранжевых бровей пристально смотрели зеленоватые глаза. Его огромные уши
имели, вероятно, способность развеваться на ветру, а длинный нос был не
прочь залезть не в свое дело. В целом это было великолепно тренированное
лицо - лицо человека, умеющего держать язык за зубами; лицо, хранящее
ледяное спокойствие трупа на анатомическом столе.
