Треплев. Никого.
Нина. Заприте двери, а то войдут.
Треплев. Никто не войдет.
Нина. Я знаю, Ирина Николаевна здесь. Заприте двери...
Треплев (запирает правую дверь на ключ, подходит к левой). Тут нет замка. Я
заставлю креслом. (Ставит у двери кресло.) Не бойтесь, никто не войдет.
Нина (пристально глядит ему в лицо). Дайте я посмотрю на вас. (Оглядываясь)
Тепло, хорошо... Здесь тогда была гостиная. Я сильно изменилась?
Треплев. Да... Вы похудели, и у вас глаза стали больше. Нина, как-то
странно, что я вижу вас. Отчего вы не пускали меня к себе? Отчего вы до сих
пор не приходили? Я знаю, вы здесь живете уже почти неделю... Я каждый день
ходил к вам по нескольку раз, стоял у вас под окном, как нищий.
Нина. Я боялась, что вы меня ненавидите. Мне каждую ночь все снится, что вы
смотрите на меня и не узнаете. Если бы вы знали! С самого приезда я все
ходила тут... около озера. Около вашего дома была много раз и не решалась
войти. Давайте сядем.
Садятся.
Сядем и будем говорить, говорить. Хорошо здесь, тепло уютно... Слышите -
ветер? У Тургенева есть место: "Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под
кровом дома, у кого есть теплый угол". Я - чайка... Нет, не то. (Трет себе
лоб.) О чем я? Да... Тургенев... "И да поможет Господь всем бесприютным
скитальцам..." Ничего. (Рыдает.)
Треплев. Нина, вы опять... Нина!
Нина. Ничего, мне легче от этого... Я уже два года не плакала. Вчера поздно
вечером я пошла посмотреть в саду, цел ли наш театр. А он до сих пор стоит.
Я заплакала в первый раз после двух лет, и у меня отлегло, стало яснее на
душе. Видите, я уже не плачу. (Берет его за руку.) Итак, вы стали уже
писателем... Вы писатель, я - актриса... Попали и мы с вами в круговорот...
Жила я радостно, по-детски - проснешься утром и запоешь; любила вас,
мечтала о славе, а теперь? Завтра рано утром ехать в Елец в третьем
классе... с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с
любезностями. Груба жизнь!
Треплев. Зачем в Елец?
Нина. Взяла ангажемент на всю зиму. Пора ехать.
Треплев. Нина, я проклинал вас, ненавидел, рвал ваши письма и фотографии,
но каждую минуту я сознавал, что душа моя привязана к вам навеки. Разлюбить
вас я не в силах, Нина. С тех пор как я потерял вас и как начал печататься,
жизнь для меня невыносима, - я страдаю... Молодость мою вдруг как оторвало,
и мне кажется, что я уже прожил на свете девяносто лет. Я зову вас, целую
землю, по которой вы ходили; куда бы я ни смотрел, всюду мне представляется
ваше лицо, эта ласковая улыбка, которая светила мне в лучшие годы моей
жизни...
Нина (растерянно). Зачем он так говорит, зачем он так говорит?
Треплев. Я одинок, не согрет ничьей привязанностью, мне холодно, как в
подземелье, и, что бы я ни писал, все это сухо, черство, мрачно. Останьтесь
здесь, Нина, умоляю вас, или позвольте мне уехать с вами!
Нина быстро надевает шляпу и тальму.
Нина, зачем? Бога ради, Нина... (Смотрит, как она одевается; пауза.)
Нина. Лошади мои стоят у калитки. Не провожайте, я сама дойду... (Сквозь
слезы.) Дайте воды...
Треплев (дает ей напиться). Вы куда теперь?
Нина. В город.
Пауза.
Ирина Николаевна здесь?
Треплев. Да... В четверг дяде было нехорошо, мы ей телеграфировали, чтобы
она приехала.
Нина. Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо
убить. (Склоняется к столу.) Я так утомилась! Отдохнуть бы... отдохнуть!
(Поднимает голову.) Я - чайка... Нет, не то. Я- актриса. Ну да! (Услышав
смех Аркадиной и Тригорина, прислушивается, потом бежит к левой двери и
смотрит в замочную скважину.) И он здесь... (Возвращаясь к Треплеву.) Ну,
да... Ничего... Да... Он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и
мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом... А тут заботы любви,
ревность, постоянный страх за маленького... Я стала мелочною, ничтожною,
играла бессмысленно... Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на
сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда
чувствуешь, что играешь ужасно. Я - чайка. Нет, не то... Помните, вы
подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать
погубил... Сюжет для небольшого рассказа. Это не то... (Трет себе лоб.) О
чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так... Я уже настоящая актриса, я
играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя
прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю,
думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы... Я теперь
знаю, понимаю. Костя, что в нашем деле - все равно, играем мы на сцене или
пишем - главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье
терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и
когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни.
Треплев (печально). Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идете, а я все
еще ношусь в хаосе грез и образов, не зная, для чего и кому это нужно. Я не
верую и не знаю, в чем мое призвание.
Нина (прислушиваясь). Тсс... Я пойду. Прощайте. Когда я стану большою
актрисой, приезжайте взглянуть на меня. Обещаете? А теперь... (Жмет ему
руку.) Уже поздно. Я еле на ногах стою... я истощена, мне хочется есть...
Треплев. Останьтесь, я дам вам поужинать...
Нина. Нет, нет... Не провожайте, я сама дойду... Лошади мои близко...
Значит, она привезла его с собою? Что ж, все равно. Когда увидите
Тригорина, то не говорите ему ничего... Я люблю его. Я люблю его даже
сильнее, чем прежде... Сюжет для небольшого рассказа... Люблю, люблю
страстно, до отчаяния люблю. Хорошо было прежде. Костя! Помните? Какая
ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, - чувства, похожие
на нежные, изящные цветы... Помните?.. (Читает.) "Люди, львы, орлы и
куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде,
морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все
жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли. Уже тысячи
веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная
луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком
журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах..." (Обнимает
порывисмо Треплева и убегает в стеклянную дверь.)
Треплев (после паузы). Нехорошо, если кто-нибудь встретит ее в саду и потом
скажет маме. Это может огорчить маму... (В продолжение двух минут молча
рвет все свои рукописи и бросает под стол, потом отпирает правую дверь и
уходит.)
Дорн (стараясь отворить левую дверь). Странно. Дверь как будто заперта...
(Входит и ставит на место кресло.) Скачка с препятствиями.
Входят Аркадина, Полина Андреевна, за ними Яков с бутылками и Маша, потом
Шамраев и Тригорин.
Аркадина. Красное вино и пиво для Бориса Алексеевича ставьте сюда, на стол.
Мы будем играть и пить. Давайте садиться, господа.
Полина Андреевна (Якову). Сейчас же подавай и чай. (Зажигает свечи, садится
за ломберный стол.)
Шамраев (подводит Тригорина к шкафу). Вот вещь, о которой я давеча
говорил... (Достает из шкафа чучело чайки.) Ваш заказ.
Тригорин (глядя на чайку). Не помню! (Подумав.) Не помню!
Направо за сценой выстрел; все вздрагивают.
Аркадина (успуганно). Что такое?
Дорн. Ничего. Это, должно быть, в моей подходной аптеке что-нибудь лопнуло.
Не беспокойтесь. (Уходит в правую сверь, через полминуты возвращается.) Так
и есть. Лопнула склянка с эфиром. (Напевает.) "Я вновь пред тобою стою
очарован..."
Аркадина (садясь за стол). Фуй, я испугалась. Это мне апомнило, как...
(Закрывает лицо руками.) Даже в глазах потемнело...
Дорн (прелистывая журнал, Тригорину). Тут месяца два назад была напечатана
одна статья... письмо из Америки, и я хотел вас спросить, между прочим...
(берет Тригорина за талию и отводит к рампе) так как я очень интересуюсь
этим вопросом... (Тоном ниже, вполголоса.) Уведите отсюда куда-нибудь Ирину
Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился...
Занавес
А. П. ЧЕХОВ
ДЯДЯ ВАНЯ
Сцены из деревенской жизни в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Серебряков Александр Владимирович, отставной профессор.
Елена Андреевна, его жена, 27 лет.
Софья Александровна (Соня), его дочь от первого брака.
Войницкая Мария Васильевна, вдова тайного советника, мать первой жены
профессора.
Войницкий Иван Петрович, ее сын.
Астров Михаил Львович, врач.
Телегин Илья Ильич, обедневший помещик.
Марина, старая няня.
Работник.
Действие происходит в усадьбе Серебрякова. :
Действие первое
Сад. Видна часть сада с террасой. На аллее под старым тополем стол,
сервированный для чая. Скамьи, стулья; на одной из скамей лежит гитара.
Недалеко от стола качели. Третий час дня. Пасмурно. Марина (сырая,
малоподвижная старушка, сидит у самовара, вяжет чулок) и Астров (ходит
возле).
Марина (наливает стакан). Кушай, батюшка.
Астров (нехотя принимает стакан). Что-то не хочется.
Марина. Может, водочки выпьешь?
Астров. Нет. Я не каждый день водку пью. К тому же душно.
Пауза.
Нянька, сколько прошло, как мы знакомы?
Марина (раздумывая). Сколько? Дай бог память... Ты приехал сюда, в эти
края... когда?.. еще жива была Вера Петровна, Сонечкина мать. Ты при ней к
нам две зимы ездил... Ну, значит, лет одиннадцать прошло. (Подумав.) А
может, и больше...
Астров. Сильно я изменился с тех пор?
Марина. Сильно. Тогда ты молодой был, красивый, а теперь постарел. И
красота уже не та. Тоже сказать - и водочку пьешь.
Астров. Да... В десять лет другим человеком стал. А какая причина?
Заработался, нянька. От утра до ночи все на ногах, покою не знаю, а ночью
лежишь под одеялом и боишься, как бы. к больному не потащили. За все время,
пока мы с тобою знакомы, у меня ни одного дня не было свободного. Как не
постареть? Да и сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает эта
жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года
два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком.
Неизбежная участь. (Закручивая свои длинные усы.) Ишь, громадные усы
выросли... Глупые усы. Я стал чудаком, нянька... Поглупеть-то я еще не
поглупел, бог милостив, мозги .на своем месте, но чувства как-то
притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю...
Вот разве тебя только люблю. (Целует ее в голову.) У меня в детстве была
такая же нянька.
Марина. Может, ты кушать хочешь?
Астров. Нет. В великом посту на третьей неделе поехал я в Малицкое на
эпидемию... Сыпной тиф... В избах народ вповалку... Грязь, вонь, дым,
телята на полу, с больными вместе... Поросята тут же... Возился я целый
день, не присел, маковой росинки во рту не было, а приехал домой, не дают
отдохнуть - привезли с железной дороги стрелочника; положил я его на стол,
чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом. И
когда вот не нужно, чувства проснулись во мне, и защемило мою совесть,
точно это я умышленно убил его... Сел я, закрыл глаза - вот этак, и думаю:
те, которые будут жить через сто - двести лет после нас и для которых мы
теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не
помянут!
Марина. Люди не помянут, зато бог помянет.
Астров. Вот спасибо. Хорошо ты сказала.
Входит Войницкий.
Войницкий (выходит из дому, он выспался после завтрака и имеет помятый вид;
садится на скамью, поправляет свой щегольский галстук). Да...
Пауза.
Да...
Астров. Выспался?
Войницкий. Да... Очень. (Зевает.) С тех пор, как здесь живет профессор со
своею супругой, жизнь выбилась из колец... Сплю не вовремя, за завтраком и
обедом ем разные кабули, пью вина... нездорово все это! Прежде минутны
свободной не было, я и Соня работали - мое почтение, а теперь работает одна
