можем создать. Человек одарен разумом и творческою силой, чтобы преумножать
то, что ему дано, но до сих пор он не творил, а разрушал. Лесов все меньше
и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем
земля становится все беднее и безобразнее. (Войницкому.) Вот ты глядишь на
меня с иронией, и все, что я говорю, тебе кажется несерьезным и... и, быть
может, это в самом деле чудачество, но когда я прохожу мимо крестьянских
лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой
лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти
и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду
виноват и я. Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и
качается от ветра, душа моя наполняется гордостью, и я... (Увидев
работника, который принес на подносе рюмку водки.) Однако... (пьет) мне
пора. Все это, вероятно, чудачество в конце концов. Честь имею кланяться!
(Идет к дому.)
Соня (берет его под руку и идет вместе). Когда же вы приедете к нам?
Астров. Не знаю...
Соня. Опять через месяц?
Астров и Соня уходят в дом; Мария Васильевна и Телегин остаются возле
стола; Елена Андреевна и Войницкий идут к террасе.
Елена Андреевна. А вы, Иван Петрович, опять вели себя невозможно. Нужно
было вам раздражать Марию Васильевну, говорить о регреtuum mobile! И
сегодня за завтраком вы опять спорили с Александром. Как это мелко!
Войницкий. Но если я его ненавижу!
Елена Андреевна. Ненавидеть Александра не за что, он такой же, как все. Не
хуже вас.
Войницкий. Если бы вы могли видеть свое лицо, свои движения... Какая вам
лень жить! Ах, какая лень!
Елена Андреевна. Ах, и лень и скучно! Все бранят моего мужа, все смотрят на
меня с сожалением: несчастная, у нее старый муж! Это участие ко мне - о,
как я его понимаю! Вот как сказал сейчас Астров: все вы безрассудно губите
леса, и скоро на земле ничего не останется. Точно так вы безрассудно губите
человека, и скоро благодаря вам на земле не останется ни верности, ни
чистоты, ни способности жертвовать собою. Почему вы не можете видеть
равнодушно женщину, если она не ваша? Потому что, - прав этот доктор, - во
всех вас сидит бес разрушения. Вам не жаль ни лесов, ни птиц, ни женщин, ни
друг друга.
Войницкий. Не люблю я этой философии!
Пауза.
Елена Андреевна. У этого доктора утомленное нервное лицо. Интересное лицо.
Соне, очевидно, он нравится, она влюблена в него, и я ее понимаю. При мне
он был здесь уже три раза, но я застенчива и ни разу не поговорила с ним
как следует, не обласкала его. Он подумал, что я зла. Вероятно, Иван
Петрович, оттого мы с вами такие друзья, что оба мы нудные, скучные люди!
Нудные! Не смотрите на меня так, я этого не люблю.
Войницкий. Могу ли я смотреть на вас иначе, если я люблю вас? Вы мое
счастье, жизнь, моя молодость! Я знаю, шансы мои на взаимность ничтожны,
равны нулю, но мне ничего не нужно, позвольте мне только глядеть на вас,
слышать ваш голос...
Елена Андреевна. Тише, вас могут услышать!
Идут в дом.
Войницкий (идя за нею). Позвольте мне говорить о своей любви, не гоните
меня прочь, и это одно будет для меня величайшим счастьем...
Елена Андреевна. Это мучительно.
Оба уходят в дом. Телегин бьет по струнам и играет польку; Мария Васильевна
что-то записывает на полях брошюры.
------------------------------
Кабуль- острый соус. BACK
Эмансипация (лат.)-освобождение от зависимости, подчинения. BACK
Из сатиры "Чужой толк" поэта и баснописца И. Дмитриева, направленной против
сочинителей-одописцев. BACK
Риторика-теория ораторского искусства; в переносном смысле-высокопарные,-
но малосодержательные слова; нечто показное, напыщенное, ходульное. BACK
Quantum satis (лат.)-сколько угодно, вволю, сколько надо; медицинский
термин. BACK
Схоластика (лат.)-здесь: отвлеченные умствования; беспредметные рассуждения
и бесплодные логические ухищрения были характерны для средневековой
религиозно-идеалистической философии схоластов (лат. scholasticus
-школьный) - ученых богословов. BACK
Perpetuum mobile (лат.) - вечное движение: здесь имеется в виду
непрерывное, полумеханическое писание профессора Серебрякова. BACK
Имеется в виду барин из пьесы А. Островского "Горячее сердце". BACK
Действие второе
Столовая в доме Серебрякова. Ночь. Слышно, как в саду стучит сторож.
Серебряков (сидит в кресле перед открытым окном и дремлет) и Елена
Андреевна (сидит подле него и тоже дремлет).
Серебряков (очнувшись). Кто здесь? Соня, ты?
Елена Андреевна. Это я.
Серебряков. Ты, Леночка... Невыносимая боль!
Елена Андреевна. У тебя плед упал на пол. (Кутает ему ноги.) Я, Александр,
затворю окно.
Серебряков. Нет, мне душно... Я сейчас задремал и мне снилось, будто у меня
левая нога чужая. Проснулся от мучительной боли. Нет, это не подагра,
скорей ревматизм. Который теперь час?
Елена Андреевна. Двадцать минут первого.
Пауза.
Серебряков. Утром поищи в библиотеке Батюшкова. Кажется, он есть у нас.
Елена Андреевна. А?
Серебряков. Поищи утром Батюшкова. Помнится, он был у нас. Но отчего мне
так тяжело дышать?
Елена Андреевна. Ты устал. Вторую ночь не спишь.
Серебряков. Говорят, у Тургенева от подагры сделалась грудная жаба. Боюсь,
как бы у меня не было. Проклятая, отвратительная старость. Черт бы ее
побрал. Когда я постарел, я стал себе противен. Да и вам всем, должно быть,
противно на меня смотреть.
Елена Андреевна. Ты говоришь о своей старости таким тоном, как будто все мы
виноваты, что ты стар.
Серебряков. Тебе же первой я противен.
Елена Андреевна отходит и садится поодаль.
Конечно, ты права. Я неглуп и понимаю. Ты молода, здорова, красива, жить
хочешь, а я старик, почти труп. Что-ж? Разве я не понимаю? И, конечно,
глупо, что я до сих пор жив. Но погодите, скоро я освободу вас всех.
Недолго мне еще придется тянуть.
Елена Андреевна. Я изнемогаю... Бога ради молчи.
Серебряков. Выходит так, что благодаря мне все изнемогли, скучают, губят
свою молодость, один только я наслаждаюсь жизнью и доволен. Ну да, конечно!
Елена Андреевна. Замолчи! Ты меня замучил!
Серебряков. Я всех замучил. Конечно.
Елена Андреевна (сквозь слезы). Невыносимо! Скажи, что ты хочешь от меня!
Серебряков. Ничего.
Елена Андреевна. Ну, так замолчи. Я прошу.
Серебряков. Странное дело, заговорит Иван Петрович или эта старая идиотка,
Марья Васильевна,- и ничего, все слушают, но скажи я хоть одно слово, как
все начинают чувствовать себя несчастными. Даже голос мой противен. Ну,
допустим, я противен, я эгоист, я деспот, но неужели я даже в старости не
имею некоторого права на эгоизм? Неужели я не заслужил? Неужели же, я
спрашиваю, я не имею права на покойную старость, на внимание к себе людей?
Елена Андреевна. Никто не оспаривает у тебя твоих прав.
Окно хлопает от ветра.
Ветер поднялса, я закрою окно. (Закрывает.) Сейчас будет дождь. Никто у
тебя твоих прав не оспаривает.
Пауза; сторож в саду стучит и поет песню.
Серебряков. Всю жизнь работать для науки, привыкнуть к своему кабинету, к
аудитории, к почтенным товарищам - и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться
в этом склепе, каждый день видеть тут глупых людей, слушать ничтожные
разговоры... Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут -
как в ссылке. Каждую минуту тосковать о прошлом, следить за успехами
других, бояться смерти... Не могу! Не сил! А тут еще не хотят простить мне
моей старости!
Елена Андреевна. Погоди, имей терпение: через пять-шесть лет и я буду
стара.
Входит Соня.
Соня. Папа, ты сам приказал послать за доктором Астровым, а когда он
приехал, ты отказываешься принять его. Это неделикатно. Только напрасно
побеспокоили человека...
Серебряков. На что мне твой Астров? Он столько же понимает в медицине, как
я в астрономии.
Соня. Не выписывать же сюда для твоей подагры целый медицинский факультет.
Серебряков. С этим юродивым я и разговаривать не стану.
Соня. Это как угодно. (Садится.) Мне все равно.
Серебряков. Который теперь час?
Елена Андреевна. Первый.
Серебряков. Душно... Соня, дай мне со стола капли!
Соня. Сейчас. (Подает капли.)
Серебряков (раздраженно). Ах, да не эти! Ни о чем нельзя попросить!
Соня. Пожалуйста, не капризничай. Может быть, это некоторым и нравится, но
меня избавь, сделай милость! Я этого не люблю. И мне некогда, мне нужно
завтра рано вставать, у меня сенокос.
Входит Войницкий в халате и со свечой.
Войницкий. На дворе гроза собирается.
Молния.
Вона как! Нelene и Соня, идите спать, я пришел вас сменить.
Серебряков (испуганно). Нет, нет! Не оставляйте меня с ним! Нет. Он меня
заговорит!
Войницкий. Но надо же дать им покой! Они уже другую ночь не спят.
Серебряков. Пусть идут спать, но и ты уходи. Благодарю. Умоляю тебя. Во имя
нашей прежней дружбы, не протестуй. После поговорим.
Войницкии (с усмешкой). Прежней нашей дружбы... Прежней...
Соня. Замолчи, дядя Ваня.
Серебряков (жене). Дорогая моя, не оставляй меня с ним! Он меня заговорит.
Войницкий. Это становится смешно.
Входит Марина со свечой.
Соня. Ты бы ложилась, нянечка. Уже поздно.
Марина. Самовар со стола не убран. Не очень-то ляжешь.
Серебряков. Все не спят, изнемогают, один только я блаженствую.
Марина (подходит к Серебрякову, нежно). Что, батюшка? Больно? У меня у
самой ноги гудут, так и гудут. (Поправляет плед.) Это у вас давняя болезнь.
Вера Петровна, покойница, Сонечкина мать, бывало, ночи не спит,
убивается... Очень уж она вас любила...
Пауза.
Старые, что малые, хочется, чтобы пожалел кто, а старых-то никому не жалко.
(Целует Серебрякова в плечо). Пойдем, батюшка, в постель... Пойдем,
светик... Я тебя липовым чаем напою, ножки твои согрею... Богу за тебя
помолюсь...
Серебряков (растроганный). Пойдем, Марина.
Марина. У самой-то у меня ноги так и гудут, так и гудут! (Ведет его вместе
с Соней.) Вера Петровна, бывало, все убивается, все плачет... Ты, Сонюшка,
тогда была еще мала, глупа... Иди, иди, батюшка...
Серебряков, Соня и Марина уходят.
Елена Андреевна. Я замучилась с ним. Едва на ногах стою.
Войницкий. Вы с ним, а я с самим собою. Вот уже третью ночь не сплю.
Елена Андреевна. Неблагополучно в этом доме. Ваша мать ненавидит все, кроме
своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне не верит, вас боится;
Соня злится на отца, злится на меня и не говорит со мною вот уже две
недели; вы ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я раздражена и
сегодня раз двадцать принималась плакать... Неблагополучно в этом доме.
Войницкий. Оставим философию!
Елена Андреевна. Вы, Иван Петрович, образованны и умны, и, кажется, должны
бы понимать, что мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от
ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг... Ваше бы дело не ворчать, а
мирить всех.
Войницкий. Сначала помирите меня с самим собою! Дорогая моя... (Припадает к
ее руке.)
Елена Андреевна. Оставьте! (Отнимает руку.) Уходите!
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко
вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой,
душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно
глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот
вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать?
Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну.
Елена Андреевна. Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не
знаю, что говорить. Простите, я ничего не могу сказать вам. (Хочет идти.)
Спокойной ночи.
Войницкий (загораживая ей дорогу). И если бы вы знали, как я страдаю от
мысли, что рядом со мною в этом же доме гибнет другая жизнь - ваша! Чего вы
