постепенного и несомненного вырождения, которому, по-видимому, остается еще
каких-нибудь десять - пятнадцать лет, чтобы стать полным. Вы скажете, что
тут культурные влияния, что старая жизнь естественно должна была уступить
место новой. Да, я понимаю, если бы на месте этих истребленных лесов
пролегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы -
народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного! В
уезде те же болота, комары, то же бездорожье, нищета, тиф, дифтерит,
пожары... Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за
существование, это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего
отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы
спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно,
бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться,
разрушает все, не думая о завтрашнем дне... Разрушено уже почти все, но
взамен не создано еще ничего. (Холодно.) Я по лицу вижу, что вам
неинтересно.
Елена Андреевна. Но я в этом так мало понимаю...
Астров. И понимать тут нечего, просто неинтересно.
Елена Андреевна. Откровенно говоря, мысли мои не тем заняты. Простите. Мне
нужно сделать, вам маленький допрос, и я смущена, не знаю, как начать.
Астров. Допрос?
Елена Андреевна. Да, допрос, но... довольно невинный. Сядем!
Садятся.
Дело касается одной молодой особы. Мы будем говорить, как честные люди, как
приятели, без обиняков. Поговорим и забудем, о чем была речь. Да?
Астров. Да.
Елена Андреевна. Дело касается моей падчерицы Сони, Она вам нравится?
Астров. Да, я ее уважаю.
Елена Андреевна. Она вам нравится, как женщина?
Астров (не сразу). Нет.
Елена Андреевна. Еще два-три слова - и конец. Вы ничего не замечали?
Астров. Ничего.
Елена Андреевна (берет его за руку). Вы не любите ее, по глазам вижу... Она
страдает... Поймите это и... перестаньте бывать здесь.
Астров (встает). Время мое уже ушло... Да и некогда... (Пожав плечами.)
Когда мне? (Он смущен.)
Елена Андреевна. Фу, какой неприятный разговор! Я так волнуюсь, точно
протащила на себе тысячу пудов. Ну, слава богу, кончили. Забудем, будто не
говорили вовсе, и... и уезжайте. Вы умный человек, поймете...
Пауза.
Я даже красная вся стала.
Астров. Если бы вы мне сказали месяц-два назад, то я, пожалуй, еще подумал
бы, но теперь... (Пожимает плечами.) А если она страдает, то, конечно...
Только одного не понимаю: зачем вам понадобился этот допрос? (Глядит ей в
глаза и грозит пальцем.) Вы - хитрая!
Елена Андреевна. Что это значит?
Астров (смеясь). Хитрая! Положим, Соня страдает, я охотно допускаю, но к
чему этот ваш допрос? (Мешая ей говорить, живо.) Позвольте, не делайте
удивленного лица, вы отлично знаете, зачем я бываю здесь каждый день...
Зачем и ради кого бываю, это вы отлично знаете. Хищница милая, не смотрите
на меня так, я старый воробей...
Елена Андреевна. (в недоумении). Хищница? Ничего не понимаю.
Астров. Красивый, пушистый хорек... Вам нужны жертвы! Вот я уже целый месяц
ничего не делаю, бросил все, жадно ищу вас - и это вам ужасно нравится,
ужасно... Ну, что ж? Я побежден, вы это знали и без допроса. (Скрестив руки
и нагнув голову.) Покоряюсь. Нате, ешьте!
Елена Андреевна. Вы с ума сошли!
Астров (смеется сквозь зубы). Вы застенчивы...
Елена Андреевна. О, я лучше и выше, чем вы думаете! Клянусь вам! (Хочет
уйти.)
Астров (загораживая ей дорогу). Я сегодня уеду, бывать здесь не буду, но...
(Берет ее за руку, оглядывается.) Где мы будем видеться? Говорите скорее:
где? Сюдя могут войти, говорите скорее. (Страстно.) Какая чудная,
роскошная... Один поцелуй... Мне поцеловать только ваши ароматные волосы...
Елена Андреевна. Клянусь вам...
Астров (мешая ей говорить). Зачем клясться? Не надо клясться. Не надо
лишних слов... О, какая красивая! Какие руки! (Целует руки.)
Елена Андреевна. Но довольно наконец... уходите... (Отнимает руки.) Вы
забылись.
Астров. Говорите же, говорите, где мы завтра увидимся? (Берет ее за талию.)
Ты видишь, это неизбежно, нам надо видеться. (Целует ее; в это время входит
Войницкий с букетом роз и останавливается у двери.)
Елена Андреевна (не видя Войницкого). Пощадите... оставьте меня... (Кладет
Астрову голову на грудь.) Нет! (Хочет уйти.)
Астров (удерживая ее за талию). Приезжай завтра в есничество... часам к
двум... Да? Ты приедешь?
Елена Андреевна (увидев Войницкого). Пустите! (В сильном смущении отходит к
окну.) Это ужасно.
Войницкий (кладет букет на стыл; волнуясь, вытирает платком лицо и за
воротником). Ничего... Да... Ничего...
Астров (будируя). Сегодня, многоуважаемый Иван Петрович, погода недурна.
Утром было пасмурно, словно как бы на дождь, а теперь солнце. Говоря по
совести, осень выдалась прекрасная... и озими ничего себе. (Свертывает
картограмму в трубку.) Вот только что: дни коротки стали... (Уходит.)
Елена Андреевна (быстро подходит к Войницкому). Вы постараетесь, вы
употебите все ваше влияние, чтобы я и муж уехали отсюда сегодня же!
Слышите? Сегодня же!
Войницкий (вытирая лицо). А? Ну, да... хорошо... Я, Helene, все видел,
все...
Елена Андреевна (нервно). Слышите? Я должна уехать отсюда сегодня же!
Входят Серебряков, Соня, Телегин и Марина.
Телегин. Я сам, ваше превосходительство, что-то не совсем здоров. Вот уже
два дня хвораю. Голова что-то того...
Серебряков. Где же остальные? Не люблю я этого дома. Какой-то лабиринт.
Двадцать шесть громадных комнат, разбредутся все, и никого никогда не
найдешь. (Звонит.) Пригласите сюда Марью Васильевну и Елену Андреевну!
Елена Андреевна. Я здесь.
Серебряков. Прошу, господа, садиться.
Соня (подойдя к Елене Андреевне, нетерпеливо).Что он сказал?
Елена Андреевна. После.
Соня. Ты дрожишь? Ты взволнована? (Пытливо всматривается в ее лицо.) Я
понимаю... Он сказал, что уже больше не будет бывать здесь... да?
Пауза.
Скажи: да?
Елена Андреевна утвердительно кивает головой.
Серебряков (Телегину). С нездоровьем еще можно мириться, куда ни шло, но
чего я не могу переварить, так это строя деревенской жизни. У меня такое
чувство, как будто я с земли свалился на какую-то чужую планету. Садитесь,
господа, прошу вас. Соня!
Соня не слышит его, она стоит, печально опустив голову.
Соня!
Пауза.
Не слышит. (Марине.) И ты, няня, садись.
Няня садится и вяжет чулок.
Прошу, господа. Повесьте, так сказать, ваши уши на гвоздь внимания.
(Смеется,)
Войницкий (волнуясь). Я, быть может, не нужен? Могу уйти?
Серебряков. Нет, ты здесь нужнее всех.
Войницкий. Что вам от меня угодно?
Серебряков. Вам... Что же ты сердишься?
Пауза.
Если я в чем виноват перед тобою, то извини, пожалуйста.
Войницкий. Оставь этот тон. Приступим к делу... Что тебе нужно?
Входит Мария Васильевна.
Серебряков. Вот и maman. Я начинаю, господа.
Пауза.
Я пригласил вас, господа, чтобы объявить вам, что к нам едет ревизор.
Впрочем, шутки в сторону. Дело серьезное. Я, господа, собрал вас, чтобы
попросить у вас помощи и совета, и, зная всегдашнюю вашу любезность,
надеюсь, что получу их. Человек я ученый, книжный и всегда был чужд
практической жизни. Обойтись без указаний сведущих людей я не могу и прошу
тебя, Иван Петрович, вот вас, Илья Ильич, вас, maman... Дело в том, что
manet omnes una nox, то есть все мы под богом ходим; я стар, болен и потому
нахожу своевременным регулировать свои имущественные отношения постольку,
поскольку они касаются моей семьи. Жизнь моя уже кончена, о себе я не
думаю, но у меня молодая жена, дочь-девушка.
Пауза.
Продолжать жить в деревне мне невозможно. Мы для деревни не созданы. Жить
же в городе на те средства, какие мы получаем от этого имения, невозможно.
Если продать, положим, лес, то эта мера экстраординарная, которою нельзя
пользоваться ежегодно. Нужно изыскать такие меры, которые гарантировали бы
нам постоянную, более или менее определенную цифру дохода. Я придумал одну
такую меру и имею честь предложить ее на ваше обсуждение. Минуя детали,
изложу ее в общих чертах. Наше имение дает в среднем размере не более двух
процентов. Я предлагаю продать его. Если вырученные деньги мы обратим в
процентные бумаги, то будем получать от четырех до пяти процентов, и я
думаю, что будет даже излишек в несколько тысяч, который нам позволит
купить в Финляндии небольшую дачу.
Войницкий. Постой... Мне кажется, что мне изменяет мой слух. Повтори, что
ты сказал.
Серебряков. Деньги обратить в процентные бумаги и на излишек, какой
останется, купить дачу в Финляндии.
Войницкий. Не Финляндия... Ты еще что-то другое сказал.
Серебряков. Я предлагаю продать имение.
Войницкий. Вот это самое. Ты продашь имение, превосходно, богатая идея... А
куда прикажешь деваться мне со старухой матерью и вот с Соней?
Серебряков. Все это своевременно мы обсудим. Не сразу же.
Войницкий. Постой. Очевидно, до сих пор у меня не было ни капли здравого
смысла. До сих пор я имел глупость думать, что имение принадлежит Соне. Мой
покойный отец купил это имение в приданое для моей сестры. До сих пор я был
наивен, понимал законы не потурецки и думал, что имение от сестры перешло к
Соне.
Серебряков. Да, имение принадлежит Соне. Кто спорит? Без согласия Сони я не
решусь продать его. К тому же я предлагаю сделать это для блага Сони.
Войницкий. Это непостижимо, непостижимо! Или я с ума сошел, или... или...
Мария Васильевна. Жан, не противоречь Александру. Верь, он лучше нас знает,
что хорошо и что дурно.
Войницкий. Нет, дайте мне воды. (Пьет воду.) Говорите, что хотите, что
хотите!
Серебряков. Я не понимаю, отчего ты волнуешься. Я не говорю, что мой проект
идеален. Если все найдут его негодным, то я не буду настаивать.
Пауза.
Телегин (в смущении). Я, ваше превосходительство, питаю к науке не только
благоговение, но и родственные чувства. Брата моего Григория Ильича жены
брат, может, изволите знать, Константин Трофимович Лакедемонов, был
магистром...
Войницкий. Постой, Вафля, мы о деле... Погоди, после... (Серебрякову). Вот
спроси ты у него. Это имение куплено у его дяди.
Серебряков. Ах, зачем мне спрашивать? К чему?
Войницкий. Это имение было куплено по тогдашнему времени за девяносто пять
тысяч. Отец уплатил только семьдесят, и осталось долгу двадцать пять тысяч.
Теперь слушайте... Имение это не было бы куплено, если бы я не отказался от
наследства в пользу сестры, которую горячо любил. Мало того, я десять лет
работал, как вол, и выплатил весь долг...
Серебряков. Я жалею, что начал этот разговор.
Войницкий. Имение чисто от долгов и не расстроено только благодаря моим
личным усилиям. И вот когда я стал стар, меня хотят выгнать отсюда в шею!
Серебряков. Я не понимаю, чего ты добиваешься!
Войницкий. Двадцать пять лет я управлял этим имением, работал, высыпал тебе
деньги, как самый добросовестный приказчик, и за все время ты ни разу не
поблагодарил меня. Все время-и в молодости и теперь- я получал от тебя
жалованья пятьсот рублей в год - нищенские деньги!-и ты ни разу не
догадался прибавить мне хоть один рубль!
Серебряков. Иван Петрович, почем же я знал? Я человек не практический и
ничего не понимаю. Ты мог бы сам прибавить себе сколько угодно.
Войницкий. Зачем я не крал? Отчего вы все не презираете меня за то, что я
не крал? Это было бы справедливо, и теперь я не был бы нищим!
Мария Васильевна (строго). Жан!
Телегин (волнуясь). Ваня, дружочек, не надо, не надо... я дрожу... Зачем
портить хорошие отношения? (Целует его.) Не надо.
Войницкий. Двадцать пять лет я вот с этой матерью, как крот, сидел в
четырех стенах... Все наши мысли и чувства принадлежали тебе одному. Днем
мы говорили о тебе, о твоих работах, гордились тобою, с благоговением
