они у всех вызовут только раздражение. Поэты всегда изображают
Венеру в сопровождении трех граций, желая этим подчеркнуть, что
даже такая красавица не может без них обойтись. Мне думается,
что этих трех спутниц следовало бы дать и Минерве, ибо без них
всякая наука очень скучна. Поэтому ясно и внятно призови их
каждую в отдельности сопутствовать твоим словам и движениям.
Прощай.
Р. S. После того как я написал тебе это письмо, я получил
твое без даты, с вложенными в него сведениями о прусской армии;
надеюсь, что копию ты себе оставил. Спрячь ее к себе в папку и
присовокупи к ней все сведения о военном устройстве, какие ты
сможешь получить касательно других государств и королевств.
Сведения, касающиеся Саксонии, ты, разумеется, отыщешь без
труда. Кстати, не забудь послать мне ответы на вопросы, которые
я посылал тебе не очень давно, касательно гражданских и
церковных дел Саксонии.
Пойми меня правильно и не подумай, что я пекусь только о
том, чтобы стиль твой был изящен, а язык -- чист; я хочу, чтобы
выговор твой был приятен, а дикция отчетлива, для чего тебе
надлежит побольше читать вслух м-ру Харту, причем очень громко,
произносить отрывки речей и декламировать сцены из пьес. Помни,
что, если ты не научишься хорошей и приятной для слуха дикции,
все изящество твоего стиля не будет стоить ни гроша.
Меня очень радует, что м-р Литтлтон одобряет мой новый
дом, а в особенности мои канонические колонны. Мой бюст
Цицерона очень хорош и отличной сохранности; он займет у меня в
библиотеке самое почетное место, если только, вернувшись, ты не
привезешь мне свой собственный, который будет не менее хорош, а
мне доставит еще большее удовольствие. Обещаю тебе, что буду
разглядывать его с таким же вниманием, с каким все антиквары
разглядывали тот.
Кланяйся от меня м-ру Харту, очень рад, что он чувствует
себя лучше.
XXXVII
Лондон, 5 сентября ст. ст. 1748 г.
Милый мой мальчик,
Получил твое письмо с вложенным туда немецким письмом на
имя м-ра Гревенкопа, которое, как он уверяет, написано отлично,
принимая во внимание, что вообще ты этим языком очень мало
занимался. Так как самые большие трудности ты уже преодолел,
прошу тебя, продолжай заниматься так же прилежно и в
совершенстве изучи все остальное. Человек, не владеющий
свободно языком, никогда не предстает в выгодном свете или даже
таким, каков он есть, когда будет на этом языке говорить или
писать: мысли его скованы и кажутся неубедительными и путаными,
если он не может найти нужных слов и фраз, для того чтобы их
выразить. Поэтому я хочу, чтобы ты непременно писал раз в две
недели по-немецки м-ру Гревенкопу: таким образом, ты привыкнешь
писать на этом языке. Помимо этого, когда ты уедешь из Германии
и будешь жить в Турине, я попрошу тебя писать по-немецки даже
мне, чтобы тебе было легко сохранить в памяти то, чему ты с
таким трудом научился. Я хочу также, чтобы, живя в Германии, ты
пользовался каждым удобным случаем говорить по-немецки, -- это
единственный способ как следует изучить этот язык. Тебе надо
будет непременно попросить твоего учителя немецкого языка,
чтобы он научил тебя величать как положено людей разных званий
и надписывать им письма. На это в Германии обращают
чрезвычайное внимание, и известны многие случаи, когда письма
возвращались нераспечатанными из-за того только, что на
конверте забывали поставить один какой-нибудь титул из
двадцати.
Приближается день св. Фомы, когда ты должен будешь
покинуть Саксонию и ехать в Берлин, и смею думать, что, даже
если в твоих знаниях об этом курфюршестве и есть кое-какие
пробелы, ты восполнишь их перед тем, как уехать. Ты, конечно,
понимаешь, что я разумею под этим отнюдь не количество церквей,
приходов или городов, а государственное устройство, армию,
доходы и ремесла этого курфюршества. Надо только задать
несколько благоразумных вопросов благоразумным людям, и ты
получишь все необходимые сведения: мне. хочется, чтобы ты
записал все это в свою книжечку.
Берлин откроет для тебя совершенно новое поприще, и я
смотрю на твое появление там, как на первый шаг, который тебе
предстоит сделать в незнакомых краях. Постарайся только, чтобы
этот первый шаг был правилен, и не споткнись на пороге. Ты
встретишь там самое многолюдное общество, в каких тебе до сих
пор случалось бывать; тем большее значение там будут иметь
предупредительность и манеры. Быть приятным в обществе -- это
единственный способ сделать пребывание в нем приятным для
самого себя. Ум и знания -- это первые и самые необходимые
условия для того, чтобы понравиться в обществе, но этого отнюдь
не достаточно, знай, что качества эти никогда не будут в
должной степени оценены, если к ним не присоединятся
предупредительность и манеры. Приобрести же и то и другое тебе
легче всего, часто бывая в свете; только ты должен взять за
правило внимательно все там усваивать, наблюдать и подмечать. А
то ведь я знавал людей, которые всю свою жизнь бывали в хорошем
обществе, но при этом оставались настолько невнимательны и
ненаблюдательны, что сами нисколько не стали лучше и продолжали
быть столь же неприятными, неловкими, вульгарными, как будто
вообще никогда в жизни не видели ни одного светского человека.
Когда ты попадешь в хорошее общество (под хорошим обществом я
разумею высшие круги того или иного города), внимательно
наблюдай обходительность и манеры этих людей и сообразуйся с
ними, вырабатывая свои.
Но и это еще не все -- надо заглянуть глубже: присмотрись
к их характерам и сумей вникнуть в их сердца и умы с возможно
большею полнотой. Сумей отыскать основное их достоинство,
владеющую ими страсть или самую большую их слабость -- и ты
будешь знать, какую приманку насадить на крючок, чтобы легче
всего изловить их. Человек состоит из множества разнообразных
элементов, и надо потратить немало времени и труда, для того
чтобы их все изучить, ибо хотя у каждого из нас есть общие всем
составные части, как-то: разум, воля, страсти и влечения, --
однако соотношения их и комбинации в разных людях настолько
различны, что они-то и образуют великое многообразие
характеров, которые в той или иной части отличают одного
человека от другого. Управлять всем этим в целом следовало бы
разуму, но такие случаи редки. И тот, кто обращается
исключительно к разуму другого человека, не пытаясь привлечь на
свою сторону также и сердце, никогда не добьется успеха,
подобно тому как не добьется его и тот, кто обратится к
официальным лицам при дворе короля и минует королевского
фаворита.
Я хочу, чтобы сейчас, когда ты вступаешь в свет, ты
внимательно прочел две книги, которые раскроют тебе характеры
людей настолько, насколько это вообще могут сделать книги. Я
имею в виду "Les reflexions morales"47 господина де Ларошфуко и
"Caracteres"48 Лабрюйера, но помни, что я рекомендую их тебе
только как некие лучшие географические карты; они помогут тебе
в пути, но не рассчитывай найти в них повороты дорог и все
малейшие их извилины. В этих случаях на помощь им должны прийти
собственная твоя наблюдательность и прозорливость.
Ларошфуко порицают и, как мне кажется, напрасно, за то,
что главным побуждением, определяющим все поступки, он считает
себялюбие.
Мне думается, что в этом есть значительная доля истины, и
уж во всяком случае вреда эта мысль принести не может.
Совершенно очевидно, что во всем, что мы делаем, мы стремимся к
собственному счастью; и совершенно очевидно, что обрести это
счастье мы можем только тогда, когда все будем делать как
следует и поступки наши будут сообразовываться с правилами
здравомыслия, иначе говоря -- великим законом природы.
Осуждения заслуживают только мотивы себялюбия ложного, когда
немедленное удовлетворение страсти или стремления принимается
нами за истинное счастье. Но следует ли порицать меня за доброе
деяние потому лишь, что я преисполняюсь счастья от сознания
того, что я его совершил? Конечно же нет. Вот размышление,
которое больше всего осуждается в книге Ларошфуко как жестокое:
"On trouve dans le malheur de son meilleur ami quelque chose
qui ne deplait pas"49. А почему же нет? Почему я не могу
испытывать очень нежное и подлинное участие к другу, которого
постигла беда, и вместе с тем наслаждаться приятным сознанием,
что выполнил по отношению к нему мой долг, оказав ему, в его
несчастье, всемерную поддержку и утешение? Пусть только сами
поступки будут добрыми, -- и я не стану придираться к вызвавшим
их побуждениям. И пусть тогда каждый выбирает одну из двух
истин, которые в сущности утверждают одно и то же: "Тот, кто
любит больше всего самого себя, -- самый честный человек", или
"Самый честный человек больше всех любит самого себя".
"Характеры" Лабрюйера -- это картины жизни; большая часть
их отмечена совершенством рисунка и яркостью красок. Прежде
всего запечатлей их в душе, и когда ты в жизни натолкнешься на
их подобия, -- а это будет случаться каждый день, --
изображения эти поразят тебя еще больше. Ты будешь сравнивать
каждую черту их с оригиналом, и тогда то и другое поможет тебе
находить красоты и недостатки.
Коль скоро женщины составляют значительную часть общества,
и уж во всяком случае их достаточно много, и коль скоро мнения
их немало значат для репутации человека в свете, а репутация
эта очень важна для его карьеры и места в обществе, которое он
хочет занять, необходимо нравиться им. Вот почему я хочу
посвятить тебя в некие arcana50; тебе будет очень полезно их
постичь, но ты должен хранить все это в тайне и никогда не
показывать виду, что ты их знаешь. Итак. женщины -- это те же
дети, только побольше ростом; они прелестно лепечут и бывают
иногда остроумны; но что касается рассудительности и здравого
смысла, то я за всю мою жизнь не знал ни единой женщины,
которая могла бы последовательно рассуждать и действовать в
течение двадцати четырех часов кряду. Какое-нибудь пристрастие
или прихоть всегда заставляет их изменить самые разумные
решения. Если люди не признают за ними красоты или пренебрегают
ею, дают им больше лет, чем им на самом деле, или недооценивают
их мнимый ум, обида мгновенно оборачивается вспышкой гнева,
которая начисто опрокидывает всю ту последовательность, к какой
они только сумели прийти в самые осмысленные минуты ев ей
жизни. Здравомыслящий мужчина лишь шутит с ними, играет,
старается ублажить их и чем-нибудь им польстить, как будто
перед ним и в самом деле живой своевольный ребенок, но он
никогда не советуется с ними в серьезных вещах и не может
доверить им ничего серьезного, хоть и часто старается убедить
их, что делает то и другое -- и они этим больше всего на свете
гордятся. Они ведь до чрезвычайности любят совать свой нос в
дела (которым, между прочим, вмешательство их обычно только
вредит), и, по справедливости подозревая мужчин в том, что те
чаще всего относятся к ним несерьезно, они начинают просто
боготворить того, кто говорит с ними как с равными,
притворяется, что доверяет им, и даже спрашивает у них совета.
Я говорю "притворяется", потому что люди слабые делают это
всерьез, люди же умные только делают вид, что совет этот имеет
для них значение.
Никакая лесть не может быть для женщин слишком груба или
слишком низка: с жадностью поглотят они самую неприкрытую и с
благодарностью примут самую низкую, и ты спокойно можешь
