трудом переводя дыхание, - но я взял на себя смелость...
назначил здесь встречу с одним человеком... клиентом...
через пять минут... прошу прощения, сэр, - извинение
относилось уже ко мне.
Бэзил улыбнулся.
- А ведь вы и не знали, что у меня есть такой деловой
братец, - сказал он. - Это Руперт Грант, эсквайр, который
занимается всем, чем только возможно. В отличие от меня,
неудачно взявшегося было за одно-единственное дело, он
преуспевает во всем. Он был журналистом, агентом по продаже
домов, владельцем зоомагазина, изобретателем, издателем,
директором школы и... Чем ты теперь занялся, Руперт?
- Я уже довольно давно стал частным детективом, - ответил
Руперт. - А вот я мой клиент!
Его прервал громкий стук, дверь распахнулась, и в комнату
быстро вошел полный, щегольски одетый человек, бросил на
столик у двери свой цилиндр и сказал:
- Добрый вечер, джентльмены, - сделав ударение на первый
слог, из чего можно было сделать вывод, что перед нами
человек военный, дисциплинированный и в то же время
образованный и умеющий вести себя в обществе. Его большую
голову украшали черные с проседью волосы. Короткие темные
усы придавали липу свирепое выражение, которое никак не
соответствовало печальному взгляду голубых глаз.
Бэзил сразу же предложил мне:
- Не пойти ли нам в другую комнату, старина? - и
направился к двери. Но незнакомец сказал:
- Нет. Друзья пусть останутся. Понадобится помощь.
Как только я услышал его голос, я сразу же вспомнил этого
человека. Это был некто майор Браун, с которым я встречался
несколько лет назад. Я уже совершенно забыл его щегольскую
фигуру в черном, большую, гордо вскинутую голову, но я все
еще помнил его необычайно странную речь, где каждое
предложение состояло как бы из четверти обычного и звучало
отрывисто как выстрел. Вероятно, причиной этого было то,
что он долгое время отдавал команды солдатам, но утверждать
не берусь.
Майор Браун, кавалер Креста Виктории, был хорошим
солдатом, но далеко не воинственным человеком. Как и многие
из тех, кто отвоевывал для Британии Индию, своими вкусами и
убеждениями он походил на старую деву. Одевался он
щегольски, но не крикливо; в своих привычках был всегда
постоянен, вплоть до того, что ставил чайную чашку только на
строго определенное место. Его единственной и вполне
безобидной страстью было выращивание анютиных глазок. И
когда он говорил о своей коллекции, его голубые глаза сияли,
как у ребенка при виде новой игрушки.
- Ну, майор, - покровительственным тоном спросил Руперт
Грант, усаживаясь в кресло, - что же с вами произошло?
- Желтые анютины глазки. В подвале. И некто П. Дж.
Нортовер, - ответил майор с праведным негодованием.
Мы вопросительно переглянулись. Бэзил, по привычке
отрешенно прикрыв глаза, переспросил.
- Что вы сказали?
- Факты таковы. Понимаете? Улица. Человек. Анютины
глазки. Я - на стену. Смерть мне. Вот так-то. Абсурд!
Мы вежливо кивали и помаленьку, с помощью казавшегося
спящим Бэзила Гранта, составили некое целое из клочков
удивительного повествования майора. Заставить читателя
пережить то, что выдержали мы, было бы просто бесчестно,
поэтому я перескажу историю майора Брауна своими словами.
Но представить себе эту сцену читателю будет нетрудно.
Глаза Бэзила были полузакрыты, словно он находился в трансе,
в то время как наши с Рупертом глаза все шире раскрывались
от изумления, пока мы слушали из уст невысокого человека в
черном, неестественно прямо сидевшего на стуле и говорившего
короткими и отрывистыми, как телеграмма, фразами одну из
самых необычных историй, с которыми нам доводилось
сталкиваться.
Я уже сказал, что майор Браун был отличным солдатом, но
далеко не энтузиастом военного дела. Он без сожаления ушел
в отставку на половинное жалованье и с наслаждением
обосновался в небольшой аккуратной вилле, похожей скорее на
кукольный домик, чтобы посвятить остаток своих дней
разведению анютиных глазок и отдыху за чашкой некрепкого
чая. Свою саблю он повесил в маленькой передней вместе с
двумя самодельными походными котелками и плохой акварелью, а
вместо нее принялся орудовать граблями в небольшом солнечном
садике. Мысль о том, что все битвы позади, приносила ему
несказанное блаженство. В своих вкусах относительно
садоводства он походил на аккуратного и педантичного немца и
имел склонность выстраивать свои цветы в шеренгу как солдат.
Свою теперешнюю жизнь он рассматривал как некий идеал,
созданный твердой и умелой рукой. И, конечно, он никогда не
поверил бы, что в нескольких шагах от своего окруженного
кирпичным забором рая он попадет в водоворот таких
невероятных приключений, какие ему даже и не снились в
полных опасности джунглях или в самой гуще сражения.
Однажды солнечным, но ветреным днем майор, одетый как
всегда безукоризненно, вышел на свою обычную прогулку, столь
полезную для здоровья. Чтобы попасть с одной оживленной
улицы на другую, ему пришлось пойти по пустынной аллее, из
тех, что тянутся за усадьбами и похожи на обветшалые,
выцветшие декорации. Большинству из нас такой пейзаж
показался бы скучным и мрачным, но с майором дело обстояло
не совсем так, потому что по неровной посыпанной гравием
дорожке навстречу ему двигалось нечто такое, чем для
человека верующего является церковная процессия. Высокий,
плотный человек с водянистыми синими глазами и полукругом
огненно-рыжей бороды толкал перед собой тележку, в которой,
казалось, горели разноцветным пламенем удивительные цветы.
Там были великолепные представители многих видов, но
преобладали анютины глазки. Браун остановился и заговорил с
незнакомцем. Вскоре они уже торговались, Майор вел себя,
как и подобает коллекционеру, помешанному на чем-либо. Он
тщательно и мучительно долго выбирал наилучшие растения из
просто хороших, одни хвалил, о других отзывался
пренебрежительно, разложил их по сортам, начиная с редких и
очень ценных и кончая самыми обыкновенными и в конце концов
купил все. Торговец уже собирался было везти свою тележку
дальше, но вдруг остановился и подошел к майору.
- Вот что, сэр, - сказал он. - Если вас интересуют эти
вещи, полезайте-ка на ту ограду.
- На забор? - воскликнул шокированный майор, чья душа,
привыкшая во всем следовать правилам приличия, содрогнулась
при мысли о столь чудовищном вторжении в чужие владения.
- Там, в том саду, лучшие во всей Англии желтые анютины
глазки, сэр, - прошептал искуситель. - Я помогу вам, сэр.
Как это случилось, останется загадкой, но страсть майора
взяла верх над традиционным чувством приличия. Одним легким
движением он оказался на стене, окружавшей чужой сад. В
следующее же мгновение, уже стоя на заборе в развевающемся
сюртуке, он почувствовал ужасную неловкость. Но тотчас же
все эти мелочи перестали для него существовать: потрясение,
равного которому ему не пришлось испытать за всю свою полную
опасностей жизнь, было настолько велико, что затмило все. В
саду посреди зеленой лужайки возвышалась огромная клумба из
анютиных глазок. Это были великолепные цветы, но на сей раз
майор Браун смотрел на них уже не глазами садовода-любителя:
крупными буквами, составленными из анютиных глазок, на
клумбе было написано: СМЕРТЬ МАЙОРУ БРАУНУ. Старик
добродушного вида с седыми бакенбардами поливал цветы.
Майор Браун резко обернулся. Человека с тележкой уже не
было видно, он словно растворился в воздухе. Майор вновь
перевел взгляд на клумбу с необычайной надписью. Другой на
его месте подумал бы, что сошел с ума, но только не Браун.
Когда жаждущие романтики дамы набрасывались на него с
расспросами о его военных приключениях или о том, за что он
получил орден, он иногда чувствовал себя ужасно скучным
человеком, но это как раз и было самым точным признаком
того, что он находился в здравом рассудке.
Другой опять же мог подумать, что случайно стал жертвой
чьей-то грубой шутки, но Браун сразу же отбросил эту мысль
как неправдоподобную. Он знал из собственного опыта, как
дорого обходятся столь тщательно выполненные садовые работы,
и считал в высшей степени невероятным, чтобы кто-то бросил
на ветер такие деньги, чтобы просто подшутить над ним. Не в
состоянии найти правдоподобного объяснения, он, как человек
здравомыслящий, повстречавший вдруг существо с тремя парами
ног, принял его к сведению, но не стал спешить с
окончательными выводами.
В то же мгновение полный старик с седыми бакенбардами
взглянул вверх - и лейка вывалилась у него из рук, а остатки
воды вылились на посыпанную гравием дорожку.
- О, боже! Кто вы? - только и смог он выдавить из себя,
дрожа от страха.
- Я - майор Браун, - ответил наш герой, не терявший
хладнокровия даже в минуты опасности.
Рот старика беззвучно открылся как у чудовищной рыбы,
весь вид его выражал крайнюю растерянность. Наконец он
проговорил, сильно заикаясь:
- Ну, спускайтесь... спускайтесь сюда...
- К вашим услугам, - ответил майор и одним легким
прыжком, так что его шелковый цилиндр даже не шелохнулся на
голове, оказался на траве рядом с незнакомцем.
Старик повернулся к нему спиной и направился к дому
странной раскачивающейся походкой, напоминавшей скорее бег.
Майор последовал за ним быстрым, но твердым шагом.
Необычный провожатый вел его по каким-то коридорам и
проходам мрачного, роскошно обставленного дома, которыми,
очевидно, редко пользовались. Наконец они подошли к двери в
переднюю. Здесь старик повернулся к нему. Его лицо, с
трудом различимое в полумраке, было полно непередаваемого
ужаса.
- Ради всего святого, - проговорил он, - не упоминайте о
шакалах!
Затем он рывком открыл дверь в комнату, откуда сразу
хлынул поток красноватого света, а сам, топая ногами,
побежал вниз по лестнице.
Держа шляпу в руке, майор вошел в богатую гостиную,
залитую красным светом лампы, отражавшимся в бронзовых
украшениях и переливающихся синих с пурпурным узором
занавесках. В том, что касается хороших манер, майор был
вне конкуренции. Поэтому он, хотя и был озадачен
невероятностью положения, в которое попал, нисколько не
смутился, увидев, что единственным, кроме него, живым
существом в комнате была женщина в зеленом платье, сидевшая
у окна и глядевшая на улицу.
- Мадам, - сказал он с легким поклоном, - разрешите
представиться: майор Браун.
- Присаживайтесь, - произнесла леди, не поворачивая
головы. У нее была стройная фигура и огненно-рыжие волосы.
- Полагаю, вы пришли забрать деньги за эти проклятые
документы, устанавливающие право собственности, - печально
сказала она.
- Я пришел, мадам, - ответил майор, - чтобы разобраться в
одном деле. Узнать, почему мое имя написано на клумбе в
вашем саду, и далеко не самым дружелюбным образом.
Браун был очень рассержен, и поэтому его речь прозвучала
особенно зловеще. Трудно себе представить, какое
впечатление произвело на майора все увиденное в этом тихом
залитом солнцем саду, служившем, без сомнения, убежищем
некоему необычайно жестокому существу. Вечерний воздух был
так спокоен, трава отливала золотом и здесь же маленькие
цветы, которые ему так нравились, кровожадно взывали к
небесам, требуя его смерти.
- Знаете, я не могу повернуться к вам, - сказала леди. -
Каждый вечер я должна, не отрываясь, смотреть на улицу, пока
не пробьет шесть.
Словно повинуясь какому-то таинственному внушению, майор,
человек прозаический, но дисциплинированный, принял эти
возмутившие бы другого загадки, не проявив ни малейшего
удивления.
- Уже почти шесть, - ответил он и не успел закончить, как
старинные бронзовые часы на стене пробили первый удар.
После шестого леди быстро встала и повернула к майору свое
лицо, одно из самых необычных и самых привлекательных
женских лиц, какие тому доводилось видеть.
- Вот и закончился третий год моего ожидания, -
воскликнула она, - сегодня как раз годовщина! Ожидание
заставляет человека мечтать о том, что он наконец
справедливо получит по заслугам. Сразу за все!
