дикие и острова и наволоки пустые, а всего пустого леса здесь сорок шесть
верст. До сих пор на этом месте пашни не паханы, дворы не стаивали и в
царскую казну пошлина никакая не бывала, и теперь эти земли не отданы
никому, в писцовых книгах, в купчих и правежных не записаны ни у кого".
При этом Строганов заявлял, что хочет на этом месте городок поставить,
снабдить его пушками и пищалями, пушкарей, пищалочников, воротников
прибрать для береженья от ногайских людей и иных орд; по речкам до самых
вершин и по озерам лес рубить, расчищая место, пашню пахать, дворы
ставить, людей созывать не письменных и не тяглых, рассолу искать, а где
найдется рассол - варницы ставить и соль варить.
Царь разрешил Строгановым населять этот край, позволил ставить
соляные варницы, городки, крепости укреплять и торговать беспошлинно ровно
20 лет. Разрешил Строгановым и судить поселившихся там людей, не обращаясь
к наместникам и судьям Пермского края. Таким образом Строгановы являлись
своего рода владетельными князьями нового края.
Они основали городок, укрепили его и назвали Канкором. За ним
выстроился и второй городок Керсадан со стенами в 30 сажень в окружности.
В 1568 г. новой челобитной Строгановы просили разрешить им продолжить
их владения еще на 20 верст, где они обязывались построить на свой счет
новые городки и крепости. И это их прошение было уважено Иоаном IV.
В 1573 г. воевода Пермского края писал царю, что возмутившиеся
черемисы с остяками и башкирами сделали набег на Каму и перебили около
сотни мирных пермяков.
Тогда Иоан послал грамоту Строгановым, в которой наказывал им собрать
охочих казаков [охотников-добровольцев из вольных людей], выбрать доброго
голову [начальника] и отправить войною на возмутившихся вогуличей и
остяков, а мирных дикарей поселить у себя в городках и острогах
[крепостях]. Строгановы поспешили исполнить царский указ. Устроившись по
эту сторону Каменного Пояса, они обратили взоры и на земли, лежащие по ту
сторону Уральских гор, которые изобиловали пушными зверями в лесах,
богатой рыбною живностью в реках и озерах, а пуще всего металлической
рудою в недрах гор. Сказочные богатства этой страны не могли не привлечь
внимания предприимчивых промышленников.
Между тем набеги дикарей все тревожили Прикамских поселенцев, мешая
им заниматься земледелием и соляными промыслами. В 1573 г. родственник
салтана Кучума, царевич Шаметькул прокладывал дорогу к самой Перми и к
Строгановским острогам, чтобы сжечь и уничтожить их. Пяти верст только не
дошел он до городков, спалил окрестные поселки, а жителей частью перебил,
частью увел с собою в плен. Тогда братья Григорий и Яков Строгановы
обратились с новой просьбой к царю разрешить им укрепляться по реке Тоболу
и впадающим в него рекам, строить там крепости, нанимать стражников и
держать огненный наряд, то есть пушки и порох, а также искать там железную
руду и пахать землю.
Иоан IV не только ответил полным согласием на Строгановское
челобитье, но и разрешил Строгановым вести войну - посылать наемных охочих
людей на самого салтана Сибирского.
В это время умерли старшие братья Строгановы, Григорий и Яков.
Остался младший брат Семен с племянниками: Максимом, сыном Григория, и
Никитой, сыном Якова. Получив разрешение царя, Семен Аникиевич
призадумался невольно. Согласие государя воевать Югорскую землю у него
было, а рати нет. Откуда набрать рать для ведения задуманной войны? И вот
услышал он, что царские дружины повсюду ищут славного разбойничьего
атамана, немало погулявшего по всему Поволжью - Ермака Тимофеевича.
К этому-то атаману, спасавшемуся теперь от Московских воевод, и
отправил грамоту Семен Аникиевич, приглашая его поступить к нему на службу
вместе со всею удалой дружиной своей.
8. ПЛЕННИЦА И ГОСПОЖА. - ГОРЕЛКИ. - НАПАСТЬ
Ой, да и прыткая же ты, боярышня...
Ишь, ноженьки-то резвые у тебя! Николи не нагнать... Который раз
горю, и Дуняшу, и Машеньку, и Домашу, всех догнала, а тебе не в мочь....
Ровно белка ты лесная бегаешь, - говорил Григорьевна, миловидная, со
вздернутым носиком девушка, отделяясь из толпы бегавших в горелки подруг.
- То-то прыткая... Небось, у самой Алызги-полонянки бегать-то
научилась, - засмеялась красивая, белокурая, свеженькая, как спелое
яблоко, румяная девочка, лет 14, с длинной, до пояса, русой косой, с
ясными, как весеннее небо, голубыми глазами.
- У Алызги, говоришь. Да нешто бегает она когда, Алызга наша? Небось,
крот-кротом сидит у себя в углу. Николи ее в сад не вытянешь.
- Ты не вытянешь, а я вытяну хоть сейчас! - засмеялась веселым смехом
девочка и, сделав знак своей собеседнице, приложила руку ко рту и громко,
протяжно крикнула:
- А-а-лы-з-га! А-а-лызга!.. Где ты?
- Никак боярышня наша полонянку кличет? - крикнул кто-то из толпы
девушек, и в одну минуту они со всех ног кинулись к белокурому
подростку-девочке, которую почтительно называла боярышней ее черненькая
подруга.
- А-а-лызга! - еще раз крикнула блондинка и, не медля ни минуты,
зорко вглядывалась в окружающие их садовые кусты.
Притихла, замерла вместе с нею и шутливая толпа девушек. Тишина
воцарилась в большом Строгановском саду, находившемся в центре окруженного
толстою стеною с бойницами городка-острога на берегу реки Вычегды.
Грозным и недосягаемым казался острог этот. Из отверстий бойниц
выглядывали жерла пушек. От ворот через ров был перекинут подъемный мост.
Ближе к стенам шли заметы и насыпи. У тесовых ворот стояли пушки.
Вооруженные пищалями воротники [стража] прохаживались по валу, зорко
поглядывая, не мелькнет ли где подозрительная фигура дикаря-югорца,
злейшего врага Строгановских поселков и городков.
Мелким кустарником поросла кругом степь. А на дальнем краю ее, на
горизонте, тянулись высокие Уральские хребты. Ближе к острогу ютились
селенья, золотились поля и нивы, сверкали тесом крепко сбитые, еще
новенькие избы поселенцев. И все это было отгорожено высоким тыном и
укреплено пушками, из опасения набегов тех же кочевников, что без удержки
хозяйничали в степи.
С такими же предосторожностями были обставлены и соляные варницы, где
гнали соль промышлявшие ею купцы. Словом, Строгановские городки и поселки
представляли из себя ряд хорошо вооруженных и недоступных по виду
крепостей. Тесовые крепкие стены, постройки, высокие и крепкие, из толстых
деревьев, служили хорошей защитой. Безбоязненно могла резвиться и играть в
густо разросшемся саду острога веселая шумная молодежь.
В этот теплый июньский вечер было как-то скучно сидеть в душных, хотя
и просторных, горницах обширных Строгановских хором.
И Танюше Строгановой, племяннице и крестнице дяди Семена Аникиевича,
родной сестре Максима Григорьевича, особенно не сидится у себя в светлице.
Веселая, подвижная как ртуть, девочка не выносит никаких рукоделий,
которые составляли обычное времяпрепровождение русских женщин прежнего
времени. Таня не боярышня-белоручка, хотя и называют ее боярышней холопы
да сенные девушки. "Наш де Семен Аникич всех бояр знатных почище будет...
Он гость [купец] именитый, самим царем пожалованный и отличенный, так
неужто их кралечку боярышней не называть?" - говорят они на все замечания
хозяев не величать "не по чину" своих господ.
На свободе Прикамских степей выросла Таня. Еще при дедушке Аникие
поселились они здесь.
Здесь она и родилась, и осиротела с братом Максимом. Здесь, на
вольном северном воздухе, расцвела она, не в душных Московских теремах, а
на воле степной, где все так и дышит свободой. И свободной, вольной
выросла здесь Таня, даром что крепкие стены Строгановских острогов с
детства окружали девочку. И обращение с нею девушек такое же вольное,
свободное, точно она не госпожа их, а любимая подруга.
Вот и сейчас, замкнутая тесным кругом девиц-сверстниц, чувствует она
себя равной им, даром что не одну тысячу дает за ней в приданое дядя.
- Ан похвасталась, Татьяна Григорьевна, вишь, не слушается и тебя
Алызга... А еще хвалилась сейчас! - усмехаясь заметила черненькая Агаша,
та самая, что только что жаловалась на не в меру резвые ноги своей
госпожи.
- А вот поглядим, - задорно крикнула Таня и, прежде чем кто-либо из
девушек успел остановить ее, стрелой кинулась из сада.
Вся веселая толпа ринулась за нею; но недаром сетовала черненькая
Агаша на Таню Строганову - трудно было догнать девочку. Вихрем пролетев
широкую аллею сада, она миновала высокие хоромы, обогнула их и в несколько
минут очутилась у калитки. Воротник-сторож почтительно посторонился, давая
дорогу хозяйской племяннице. Он не посмел остановить ее, зная, как часто
девочка прогуливается с нянькой или сенными девушками по берегу реки.
Между тем Таня одним духом пробежала мост, перекинутый над глубоким
рвом, и очутилась в небольшой рощице или, вернее, заросшем невысокою
осокою местечке, на берегу реки.
Здесь она остановилась, перевела дыхание и, поправив сбившийся на
затылок алый чельник [головной убор], унизанный жемчугом, крикнула звонко
во весь голос:
- Алызга! Ты здеся? А?
Осока зашевелилась и чья-то крупная голова просунулась в зелени
ветвей.
- Ты здеся? Я так и мыслила, так и ждала, - радостно проговорила
Таня, бросаясь в чащу.
Из кустов выскользнуло странное небольшое существо, не то женщина, не
то ребенок.
Смуглое темное лицо, скуластые щеки, широкий, чуть приплюснутый нос,
маленькие карие глазки и коренастая, но сильная, почти детская по росту,
фигура, зашитая в оленью шкуру как в мешок, несмотря на палящий зной
июньского полдня. На ней была широкая оленья куртка без застежек,
одевающаяся через голову, и юбка из какой-то грубой не то холстины, не то
кожи. На голове - остроконечная войлочная шапочка, унизанная бисером, на
ногах козьи сапоги, высокие как у мужчины. Целая масса ракушек, блестящих
дощечек покрывала ее шею и грудь.
Это странное существо была остячка Алызга, пленница Строгановского
острога. Лет шесть тому назад Сибирский царевич Мамет-Кул близко подошел к
русским владениям. В его дружине находилось, помимо татар, немало и
подвластных Кучуму остяков, вогуличей и бурят, данников Сибирского
султана. Был у него и молодой остяк в дружине, верный слуга Кучума,
Огевий. Он только что женился на молоденькой Алызге, любимой
рабыне-остячке одной из Кучумовых жен. Ее отец, мелкий остяцкий князек,
привез еще малюткой к Кучуму свою Алызгу в его столицу Аскер. С тех пор
девочка жила там, в гареме Сибирского султана, служанкой у Сузгэ-Хонми,
любимой Кучумовой жены, забыв свою родину, свой родной язык и с чисто
собачьей преданностью отдавшись своей госпоже и ее маленькой
дочке-царевне. В одну из темных осенних ночей Мамет-Кул напал на
прикамские поселки, находившиеся в пяти верстах от Строгановских городков.
Отстреливаясь от дикарей, сжегших и разоривших их посады, русские немало
перебили воинов Сибирского царевича. Когда поселенцы стали обходить места,
где кипела битва, то нашли среди убитых врагов одного молодого остяка. Над
ним сидела странная неподвижная фигура и раскачиваясь протяжно пела что-то
заунывным голосом. Это и была Алызга, маленькая остяцкая женщина-дикарка,
последовавшая за мужем в поход и теперь оплакивавшая его кончину. Ее взяли
и отвели к Строгановым в острог. Здесь она и прожила шесть лет, дикая,
замкнутая, молчаливая. Ее пробовали заставить принять православие, но как
