- Гей, кто там есть! Вылезай добром, не то худо будет! - снова
прогремел своим громким голосом главный вожак шайки.
- Слышь, дядька, вылезать велит. Може и лучше так-то по-добру,
по-здорову? - неверным голосом шепнул Алеша старику.
Он был очень бледен и взволнован. Пальцы, помимо воли, сжимали
рукоятку детского чекана.
- Нишкни, детушка, нишкни! - замахал на него рукою Терентьич. - Може
отмолчимся... А не то...
И верный дядька красноречиво потряс ручницей, готовясь дорого продать
жизнь своего ненаглядного питомца.
В слюдовое оконце уже заглядывали бродяги.
Парень в алом кафтане первый ринулся вперед. Изо всей силы налег он
на дверку и в один миг высадил ее своими могучими плечами.
- Вона где голубчики притаилися, старый ворон да молодой ястребенок!
Ну, не погневайтесь, чин-чином, вылезайте, бояре! - с каким-то злорадным
смехом произнес он и осекся разом, так как Терентьич вскинул свой самопал
и, не целясь, выпустил в богатыря-парня весь заряд из ручницы. Блеснул
огонек, грянул выстрел. Молодец в алом кафтане громко ахнул и с яростным
проклятием схватился за плечо. Алая струя крови брызнула из раны...
- Никита Евсеич ранен! Гляди, робята! Держи старого филина! Вяжи его
дьявола, и пащенка его заодно с ним! - бешеными криками загремели
окружавшие каптану разбойники.
В один миг был обезоружен старый Терентьич. Его выволокли из возка, с
ругательствами и проклятиями перекрутили ему руки веревками и потащили в
чащу.
Следом за ним ринулся Алеша.
- Куда, ястребенок? - схватил его за руку один из станичников.
- И меня, и меня берите! Я заодно с дядькой, с Терентьичем... Жили
вместе и помирать нам стало вместях, - сверкая глазами, крикнул отважный
мальчик.
- Ишь ты какой прыткий! Помереть завсегда успеешь, - усмехнулся
кто-то из бродяг, - прежде дай с твоим батькой справиться. Как он в нашего
есаула пальнул! По головке за то, само собой, не погладим.
- Гей, - тут же добавил тот же голос, обращаясь к прочим станичникам,
- пообчистите каптану, робята. Небось, немало в ней всякого добра да казны
боярской припасено.
Едва было отдано это приказание, как несколько ражих молодцов
кинулись к каптане и с диким остервенением принялись хозяйничать в ней.
Между тем раненый начальник, во главе небольшой кучки разбойников,
углубился в чащу. Следом за ним вели связанных Терентьича и Егора. Подле
злосчастного дядьки шагал Алеша, не отводя от Игната встревоженных глаз.
Вскоре меж деревьев замелькали огни, зачернели новые силуэты людей... Их
собралось около сотни на огромной лесной поляне, у нескольких разложенных
тут и там костров.
В стороне от других, у большого костра, на огне которого варилось
что-то в тагане, подвешенном с помощью трех копий, сидел смуглый юноша с
открытым веселым лицом, черными глазами и такими же кудрями, выбивавшимися
из-под шапки.
На нем был такой же как и у раненого есаула наряд, только вместо
всякого оружия, заткнутого у того за пояс, висела большая, тонкой работы,
кривая турская сабля с осыпанной дорогими каменьями рукояткой, так и
бросавшаяся своим великолепием в глаза.
- Летали серые коршуны и выследили гнездо кукушки. С поживой тебя,
есаул, - обнажая улыбкой белые зубы, произнес черноглазый, отодвигаясь от
костра и уступая место раненому начальнику.
- Спасибо на такой поживе! Зацепил меня малость старикашка... Ну, да
расправлюсь по-свойски с обидчиком моим. Попомнит, небось, на том свету,
каково из самопала палить в есаула, - зловеще сверкнув очами в сторону
связанного Терентьича, проворчал тот.
- Давай его сюда, робя! Допрос ему чинить надо, - свирепо крикнул он
тут же, обращаясь к приведшим пленника людям.
Сильным, грубым толчком выдвинули старика вперед.
- Ты - боярин? - резко спросил его есаул.
- В жизни им не бывал. Мы простые гости [купцы] Московские, держали
путь от престольного града домом обратно, - чуть внятно роняли дрожащие
губы обезумевшего от ужаса Игната.
- А лари да укладки с добром это товары, што ли, скажешь?.. - криво
усмехнулся есаул, невольно морщась от боли и зажимая рану у плеча.
- Товары и есть... Обменяли их на пермские гостинцы и везем домой...
Отпусти, милостивец, заставь Бога молить, - лепетал старик, падая на
колени.
- То-то обменял! Что-то дюже много их накупил, старина! Ровно добро
боярское... Ну, да ладно, поверим, коль не врешь. А парнишка этот - внучек
твой, што ли? - также усмехаясь, продолжал свой допрос есаул.
- Внучек, со мной из Перми на Москву ездил, а сейчас вертает обратно,
- словно обрадовавшись неожиданному исходу разговора подтвердил Терентьич.
- Красно придумал, старина, - неожиданно расхохотался
есаул-разбойник, - да только внучек на тебя словно ни осанкой, ни обличьем
не сходен. Да и по одеже разнится. Ишь, у него чекан-то, што у самого
царевича, так каменьями и играет. По всему видать боярское отродье! Да и
ты ж, не во гневе буде сказано, старик, переодеванный, должно, боярин, из
тех кровопивцев самых, што народ взятками да податями давят, да кровь
христианскую сосут... Видать, што совесть у тебя нечиста, боярин, коли
зачал палить ни за што, ни про што - здорово живешь. Гей, молодцы,
вздернуть всех троих, и старичка речистого, и пащенка-внучка богоданного,
да и возницу заодно! Все они переодеванные губители! Ишь, добра, народным
потом добытого, прозапасли полну каптану, - присовокупил грозный есаул и
махнул рукою.
С рыданьем и воплем повалился ему в ноги Терентьич.
- Батюшка, не губи! Милостивец, отпусти! Не за себя прошу. Паренька
не казни, да Егорку. Ни в чем неповинны оба... Меня покарай, а их ослобони
на волю, батюшка милостивец...
- То-то, милостивец!.. Запел соловьем... Душа в пятки... Вздернуть
всех троих! - снова повысил свой и без того зычный голос начальник.
Три дюжих станичника кинулись к старцу, набросили ему на шею веревку
и подтащили к толстостволой березе.
Не помня себя ринулся к дядьке Алеша, взмахнул игрушечным чеканом и
дико вскрикнул:
- Не троньте дядьку, не то...
Но в тот же миг сильная рука обезоружила мальчика. Детский чекан
очутился в руках одного из разбойников; другой крепко стиснул в своих
мощных руках плечи Алеши.
Напрасно рвался мальчик к Терентьичу. Могучие пальцы станичника,
словно клещами, впивались в его плечи. Он видел, как его дядьку подвели
под огромный сук, как закинули на сук веревку и как медленно стало
подниматься на ней грузное тело старика.
- Алешенька, светик, храни тебя Господь! - успел только произнести
несчастный, и в последних конвульсиях дрогнуло мертвое тело Игната.
Дикий крик пронесся по поляне и как подкошенная былинка упал на траву
сомлевший князек. Он не видел продолжения ужасной расправы, не видел, как
рядом с мертвым дядькой повисло на суку и тело Егора. Не видел, как,
обшарив каптану, станичники с богатой добычей присоединились к костру, как
один из них, по приказу озверевшего от боли в плече есаула, подошел к
нему, Алеше, и занес над его головой тяжелый бердыш.
- Стой! - крикнул внезапно черноглазый молодой разбойник. - Стой,
Ермила!.. Ей, Никита Евсеич, отдай мне его, - обратился он к своему
жестокому соседу, указывая глазами на обмершего Алешу.
- Што, сердцем стал больно жалостлив, Матюша? Ровно девка красная,
засмеялся есаул. - По всякой падали кручиниться - кручины не хватит. Не
по-казацки это... А еще подъесаулом назначен! Вот так подъесаул! Над
всякой дохлятиной плачется, ровно баба слезливая.
- Нет! Не моги ты меня унижать, есаул, - вскакивая со своего места и
вытягиваясь, как струна, во весь свой стройный рост, ответил черноглазый,
- сам ведаешь, какая баба из меня вышла. Небось, николи не дрогнула рука
Мещерякова... колол и рубил с плеча врагов народных. Неведома сердцу
жалость была, а ныне она заговорила. И стыдного ничего тут нет... Обмер
парнишка, а ты его мертвого прикончить велишь. Нешто ладно это? Нешто на
то и поднялась вольница казацкая, штоб с ребятами малыми воевать?.. Ну,
про старичишку, ляд с им, ничего не скажу. Он в тебя палил, за то и
поплатился. Око за око, зуб за зуб... Возница тож волком смотрел. Но этот
малец ни в чем неповинен. Вот што: видал мою саблю турскую? Богатее и
краше у самого атамана-батьки не сыщешь... Сам салтан, поди, не носил
такой-то. Снял я ее у воеводы того, што изрубили мы летось с отрядом.
Возьми ее у меня и носи на здоровье, а мне мальчонку за то отдай.
И быстро отцепив драгоценную саблю от пояса передал ее есаулу.
Замолк черноглазый и ярким взором вонзился в товарища, а у того
зрачки так и загорелись. Турецкая сабля невиданной красоты давно пленяла
его. Недолго колебался Никита Пан, - как звали раненого главаря шайки, - и
ответил:
- Бери парнишку, Матвей, твой он... А за саблю турскую великое тебе,
большое спасибо. Уж больно под душе она мне пришлась...
И чуть не впервые улыбнулись суровые глаза есаула, впиваясь
восхищенным взором в дорогой подарок.
Черноглазый Мещеряков даже вспыхнул от удовольствия, вскочил на ноги,
отошел от костра и, быстро приблизившись к лежащему на траве Алеше,
бережно поднял его, взвалил на плечи и понес бесчувственного в чащу леса.
3. ГРОЗНАЯ КАЗАЦКАЯ ВОЛЬНИЦА
Широко, вольно, плавно и красиво катит красавица Волга серебристую
ленту своих тихо ропчущих вод. Зеленою осокой да пышными дремучими лесами
поросла, убралась на диво красавица-река. Дробно рябит шалун-ветерок
нескончаемую гладь ее хрустальных течений...
Крылатые белогрудые чайки носятся молнией над водяною гладью, то
низко-низко купая серые крылья в студеной волне, то вздымаясь высоко к
небу, плавно реют в голубоватой дали и оглашают диким и резким криком
сонную тишину прибрежных лесов.
Впрочем, не всегда мертвая тишина царствует над Волгой. Часто
победным боевым кликом оглашается красавица-река... Зашуршит, зашепчет
прибрежная осока. Дрогнут камыши, и целая флотилия остроносых стругов и
ладей заскользит правильной шеренгой, клоня долу концами весел гибкие,
покорные стебли тростника. Одна за другой скользят лодки... Гребцы, как на
подбор, молодец к молодцу. Глаза ястреба, рука - долот булатный, сила у
всех богатырская. Гребут дружно, песни поют, звонкие молодецкие песни, про
славные набеги, про житье-бытье вольной вольницы, про самих себя.
Междоусобные войны древних князей, издевательства татар, придавивших
Русь своим тяжелым игом, неправильные подати и налоги, заставляли
исстрадавшихся в нужде и насилиях жителей русских городов и деревень, а
иной раз и дворовых холопов, притесняемых их господами боярами, бежать на
окраину, в степь. Эти беглецы собирались в вольные бродячие дружины,
ютились по берегам больших рек Волги и Дона и уходили далее в привольные,
южные русские степи, на рубеж. Они-то и положили начало русскому
казачеству. Само слово "казак" значит вольный человек. Эти вольные люди
охотно принимали в свои дружины беглых преступников, татей и воров. Многие
из казацких обществ селились по рубежу, образовывая станицы, и несли
службу государеву, отражая нападение ногайцев и татар, которыми кишели
южные степи. Другие жили разбоем и грабежом по широкой Волге и синему
Дону, да по Каме-реке. Эти последние никому не давали спуску. Грабили
купцов с товарами, русских и чужеземных, плавающих на судах по широким
рекам. Ни князья, ни бояре, ни даже послы иноземные не имели от них
пощады. Стаей диких коршунов нападали они на корабли и караваны, грабили
