другой день к вам является какой-то тощий субъект и просит
разрешения переговорить с вами наедине; потом смущенно
объясняет, что у него... у него есть персидские ковры...
прямо музейные экспонаты... приобретены при особых
обстоятельствах, конкретно, он выкрал их из царьградского
сераля и доставил контрабандой в Прагу, - но, прошу вас,
никому ни слова об этом, в общем, для знатока - вещи
уникальные и по небывало низкой цене. И вот уже опять
появляется Вацлав с грузом ковров, опять на них пломбы и
инвентарные номера; и если вы опять упустили такой
исключительно выгодный случай... так особенно не
огорчайтесь завтра к вам придет русская супружеская пара
благородного происхождения, при побеге не захватившая с
собой ничего, кроме дорогих персидских ковров, с которыми
теперь под давлением нужды вынуждена расстаться; Вацлав уже
ждет в коридоре, и на них опять инвентарные номера. Потом
является роскошный левантский еврей; он торгует коврами
там-то и там-то, а здесь у него несколько штук, которых он
никому не показывает: они - только для знатоков. За ним -
какой-то молодой проныра; Вацлава с ним нет, но он знает
один изумительный персидский ковер, который продали бы, если
бы нашелся понимающий покупатель. Затем вас посещают один
за другим венский адвокат, вдова в стесненном положении,
грек, который не может уплатить пошлины и поэтому продает по
дешевке роскошные ковры, но непременно специалисту.
Словом, если у вас только есть глаза и уши, вы за неделю
научитесь различать переплетенье, материал, возраст,
свежесть тонов и чистоту рисунка; познакомитесь с
мошенниками, знатоками, оригиналами, гениальными дельцами и
мелкими жуликами; совершите своего рода путешествие на
Восток; и, кроме того, сведете знакомство с удивительным, в
одно и то же время старинным и современным ловким способом
торговли, какого, пожалуй, ни в одной другой отрасли уже не
встретишь. А это стоит того!
1923
----------------------------------------------------------
1) - Ну, ладно (нем).
2) - пойди сюда! (нем)
Карел Чапек. О картинах
Перевод Д. Горбова
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Как раз в день торжественного открытия недели
изобразительных искусств в газетах появилось одно из тех
сообщений, с которыми мы встречаемся все чаще и чаще. Некий
коллекционер приобрел старинную картину, чья подлинность
была установлена опытными экспертами; тем не менее картина
оказалась поддельной, и коллекционер потерпел убыток в сумме
27 тысяч чешских крон.
По природе я не злораден. Но, читая сообщения об
обманутых собирателях полотен знаменитых старых мастеров, я
не в силах отделаться от чувства, которое можно выразить
словами: так им и надо! Они пострадали из-за того, что
задались целью покупать картины старые и знаменитые. А
пойди они в мастерскую какого-нибудь художника, еще не
успевшего стать знаменитым покойником, и унеси оттуда под
мышкой какую-нибудь его картину, у них была бы хоть
уверенность, что картина и подпись на ней - подлинные.
Покупать непосредственно у художников или во всяком случае
при их жизни, - вот самый простой способ оградить себя от
подделок. Кроме того, это самый простой способ поддерживать
изобразительные искусства, чтобы художники могли жить и
творить. Кто покупает только старые картины, тот кормит
одних торговцев, агентов и спекулянтов старыми картинами.
Спору нет: они тоже хотят жить, но искусству, подлинному
искусству от этого ни тепло, ни холодно.
Читая биографии тех старых мастеров, чьи произведения
нынче благодаря их стоимости имеет смысл подделывать, мы
убеждаемся, что обычно при жизни этих художников на их
картины не было такого спроса и что им даже не снились те
суммы, которые платят за эти картины теперь. Миколаш Алеш
(1) получал за свои классические рисунки по гульдену либо
оплачивал ими свои счета в трактире. Если бы тогда нашелся
коллекционер, который давал Алешу хоть пятую часть того, что
платят за его картины теперь, покойный Алеш мог бы жить
иначе и творить свободней, а не выполнять заказы, часто
совершенно нелепые.
Все дело в том, что большинство так называемых
коллекционеров по существу не понимают искусства и не имеют
к нему серьезного, чуткого подхода; они не решаются судить о
художественной ценности произведений живого автора и боятся
сделать неудачную покупку. При жизни Навратила (2) никто не
ценил его картины на вес золота, так как в них не видели
ничего выдающегося. А теперь Навратил котируется, как акции
Смиховского пивоваренного завода, и покупается примерно с
той же целью: поместить капитал да, быть может, еще и
нажиться в случае повышения в цене. Покупая Навратила,
ничем не рискуешь - разве только наткнуться на подделку; а
выбирать среди современных картин - тут, друзья мои,
требуется немножко художественного чутья и способность
угадывать талант, еще не получивший официально установленной
музейной оценки. Может быть, вот этот молодой мастер, у
которого в данный момент ни гроша за душой, лет через
пятьдесят после своей смерти станет знаменитым старым
мастером, за поддельные картины которого коллекционеры будут
платить десятки тысяч крон; а пока что - картины его идут по
нескольку сотенных, и это уже дает ему возможность жить и
писать.
Но, понятное дело, гораздо эффектней указывать на стену:
дескать, вот тут у меня Пипенгаген (3), а тут ранний рисунок
Чермака (4), - нежели говорить: это один ныне здравствующий
художник и голову даю на отсечение - картина хорошая.
У нас до сих пор не нашлось ни Третьякова, ни Щукина (5),
ни Немеса (6), ни Камондо (7), ни как еще там эти великие
коллекционеры зовутся - которые, обладая вкусом и уменьем
ориентироваться в развитии современного изобразительного
искусства, собирали бы воедино выдающиеся художественные
ценности и в то же время несли бы по отношению к создающим
эти ценности художникам функцию мецената - или нет, нечто
еще более нужное: функцию сочувственной культурной среды,
избавляющей художника от необходимости творить в атмосфере
безразличия и непонимания. Для развития искусства,
создаваемого ныне здравствующими художниками, необходимо
наличие людей, им интересующихся, а не коллекционеров,
гоняющихся за ценностями, созданными рукой давно умерших, за
аттестациями и экспертизами, вместо того чтобы подходить к
картине с мерилом, которого не может заменить никакой
эксперт, - с непосредственной оценкой ее художественных
достоинств.
1934
---------------------------------------------------------
1) - Алеш Миколаш (1852-1913)-выдающийся чешский
художник, в его творчестве преобладают темы национальной
истории и народных легенд. Основная работа - декорирование
Национального театра, для фойе которого он создал цикл
картонов "Родина".
2) - Навратил Иозеф (1798-1865) - чешский художник,
известен как мастер декоративной фресковой живописи.
3) - Пипенгаген Август Бедржих (1791-1868) - чешский
художник-пейзажист.
4) - Чермак Ярослав (1830-1878) - крупный чешский
живописец и график. Обращался главным образом к темам
чешской истории и национально-освободительной борьбы
славянских народов.
5) - Щукин С. И. - известный русский коллекционер
произведений новой западноевропейской живописи. На основе
его коллекций в 1918 году был организован музей западного
искусства в Москве.
6) - Немее Марсель (1866-1930) - венгерский художник и
коллекционер картин.
7) - Кшюндо Исаак - французский коллекционер предметов
искусства, передал свою коллекцию в 1914 году в Луврский
музей в Париже.
Карел Чапек. Лазарь
Перевод Н. Аросевой
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
И до Вифании дошел слух, что галилеянин схвачен и брошен
в темницу.
Услыхав об этом, Марфа всплеснула руками и из глаз ее
брызнули слезы.
- Видите, - сказала она, - я говорила! Зачем Он пошел в
Иерусалим, зачем не остался здесь! Здесь бы никто не узнал
о Нем... Он мог бы спокойно плотничать... устроил бы
мастерскую у нас во дворике...
Лазарь был бледен, и глаза его лихорадочно блестели.
- Это глупые речи, Марфа, - сказал он. - Он должен был
идти в Иерусалим. Должен был восстать против этих... этих
фарисеев и мытарей, должен был сказать им в глаза, что и
как... Вы, женщины, не понимаете этого.
- Я понимаю, - тихо и страстно проговорила Мария. - И я
знаю, что случится. Случится чудо. Он двинет пальцем - и
стены темницы откроются... и все узнают Его, падут перед
Ним на колени и будут кричать: "Чудо!"
- Как бы не так, - глухо ответила Марфа. - Он никогда не
умел заботиться о себе. Ничего Он для себя не сделает,
ничем себе не станет помогать. Разве что, - добавила она,
широко раскрыв глаза, - разве что другие Ему помогут. Быть
может, Он ждет, что Ему придут на помощь... все те, кто
слышал Его... все, которым Он помогал... что они препояшут
чресла мечами и прибегут...
- Конечно! - заявил Лазарь. - Вы не бойтесь, девушки,
ведь за Ним - вся Иудея! Не хватает еще, чтобы... хотел бы
я посмотреть... Марфа, собери вещи в дорогу. Пойду в
Иерусалим.
Мария поднялась.
- Я тоже иду с тобой. Хочу видеть, как раскроются стены
темницы, и Он явится в небесном сиянии... Марфа, это будет
великолепно!
Марфа хотела что-то сказать, но промолчала.
- Идите, дети, - проговорила она. - Кто-то должен
остаться стеречь дом... и кормить кур и коз... Сейчас я
приготовлю вам одежды и хлебцы на дорогу. Я так рада, что
вы там будете.
Когда она вернулась, раскрасневшись от кухонного жара,
Лазарь был иссиня-бледен и встревожен.
- Мне нездоровится, Марфочка, - буркнул он. - Как на
улице?
- Очень тепло, - ответила Марфа. - Хорошо вам будет
идти.
- Тепло, тепло, - возразил Лазарь. - Но там, на холмах
Иерусалима, всегда дует холодный ветер.
- Я приготовила тебе теплый плащ, - сказала Марфа.
- Теплый плащ... - недовольно пробормотал Лазарь. -
Вспотеешь в нем, потом обдует холодом, и готово! Ну-ка,
пощупай, нет ли у меня жара? Не хотелось бы мне заболеть в
дороге... на Марию надежда плохая... А какой Ему будет от
меня толк, если я, например, заболею?
- У тебя нет жара, - успокаивала его Марфа, думая про
себя: "Боже, какой стал Лазарь странный с тех пор... с тех
пор, как воскрес из мертвых!"
- Тогда меня тоже продуло, когда... когда я так сильно
занемог, - озабоченно произнес Лазарь; он не любил упоминать
о своей смерти. - Знаешь, Марфочка, с той поры мне все
что-то не по себе. Путешествие, волнение, - нет, это не для
меня. Но я, конечно, пойду, как только меня перестанет
знобить.
- Я знаю, что пойдешь, - с тяжелым сердцем сказала Марфа.
- Кто-то должен прийти Ему на помощь;
ты ведь помнишь. - Он тебя... исцелил, - нерешительно
добавила она, ибо и ей казалось неделикатным говорить о
воскресении из мертвых. - Знаешь, Лазарь, когда вы Его
освободите, ты сможешь попросить, чтоб Он помог тебе - если
станет нехорошо...
- Это верно, - вздохнул Лазарь. - Но что, если я туда не
дойду? Что, если мы придем слишком поздно? Надо взвесить
все возможности. И вдруг в Иерусалиме что- нибудь
произойдет? Марфа, ты не знаешь римских воинов. О боже,
если бы я был здоров!
- Но ты здоров, Лазарь, - с усилием произнесла Марфа. -
Ты должен быть здоров, если Он тебя исцелил!
- Здоров, - с горечью протянул Лазарь. - Мне-то лучше
знать, здоров я или нет. Скажу только, что с тех пор мне и
минуты не было легко... Нет, нет, я Ему страшно благодарен
за то, что он меня... поставил на ноги, не думай, Марфа.
Но кто однажды познал это, как я, тот... тот... - Лазарь
содрогнулся и закрыл лицо. - Прошу тебя, Марфа, оставь меня
