Аббат прикрыл глаза увядшими веками.
- Я слышал об этом, Прокопий, - пробормотал он. - Но это
еще не наверное. Нет, ничего еще не решено.
- Именно потому я и пришел к вам, отче, - горячо
заговорил Прокопий. - Ведь всем известно, что для
императора - это только политический вопрос, Ему нет
никакого дела до идолопоклонства, просто он хочет, чтоб его
оставили в покое. Но уличная чернь, подстрекаемая грязными
фанатиками, кричит "долой идолов", и наш благородный монарх
думает, что удобнее всего уступить этому оборванному сброду.
Известно вам, что уж замазали фрески в часовне Святейшей
Любви?
- Слыхал я и об этом, - вздохнул аббат с закрытыми
глазами. - Какой грех, матерь божия! Такие редчайшие
фрески, подлинный Стефанид! Помните ли вы фигуру святой
Софии, слева от благословляющего Иисуса? Прокопий, то была
прекраснейшая из стоящих фигур, какую я когда-нибудь видел.
Ах, Стефанид - это был художник, что и говорить!
Прокопий склонился к аббату и настойчиво зашептал:
- Никифор, в законе Моисеевом написано: "Не делай себе
кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и
что на земле внизу, и что в водах ниже земли". Никифор,
правы ли те, кто проповедует, будто богом запрещено писать
картины и ваять скульптуры?
Отец Никифор покачал головой, не открывая глаз.
- Прокопий, - помолчав, сказал он со вздохом, - искусство
столь же свято, как и богослужение, ибо оно... прославляет
творение господа... и учит любить его. - Он начертал в
воздухе знак креста своей обезображенной рукой. - Разве не
был художником сам Творец? Разве не вылепил он фигуру
человека из глины земной? Разве не одарил он каждый предмет
очертаниями и красками? И какой еще художник, Прокопий!
Никогда, никогда не исчерпаем мы возможность учиться у
него... Впрочем, закон Моисея относится ко временам
варварства, когда люди еще не умели хорошо рисовать.
Прокопий глубоко вздохнул.
- Я знал, отче, что вы так скажете, - почтительно
произнес он. - Как священнослужитель и как художник,
Никифор, вы не допустите гибели искусства!
Аббат открыл глаза.
- Я? Что я могу сделать, Прокопий? Ныне плохие времена;
цивилизованный мир впадает в варварство, являются люди с
Крита и еще бог весть откуда... Это ужасно, милый мой; но
чем можем мы предотвратить это?
- Никифор, если вы поговорите с императором...
- Нет, нет, - перебил настоятель. - С императором я не
могу говорить об этом. Он не имеет никакого отношения к
искусству, Прокопий. Я слышал, будто недавно он хвалил
мозаики этого вашего... как его...
- Папанастасия, отче.
- Да. Того самого, который создает уродливые
безжизненные фигуры. Император понятия не имеет о том, что
такое искусство. А что касается Мальвазия, то он, по-моему,
столь же скверный живописец. Еще бы - раввинская школа (4).
И все же ему поручили мозаики в придворной часовне! Ах,
нет, при дворе ничего не добьешься, Прокопий. Не могу же я
отправиться во дворец с просьбой, чтобы какому-то
Аргиропулосу, или этому, - как его зовут, этого критянина,
Папанастасий? - разрешили и дальше портить стены!
- Не в этом дело, отче, - терпеливо заговорил Прокопий.
- Но подумайте сами: если победу одержат иконоборцы,
искусство будет уничтожено! И ваши иконы сожгут, Никифор!
Аббат махнул своей маленькой ручкой.
- Все они слабые, Прокопий, - невнятно произнес он. -
Тогда я еще не умел рисовать. А рисовать фигуры, знаете ли,
не так-то просто научиться!
Прокопий протянул дрожащий палец к античному изваянию
юного Вакха, наполовину скрытому цветущим кустом шиповника.
- И эта статуэтка будет разбита, - молвил он.
- Какой грех, какой грех, - прошептал Никифор, скорбно
прикрывая глаза. - Мы называли эту скульптуру святым
Иоанном Крестителем, но это - подлинный, совершенный Вакх.
Часами, часами я любуюсь им. Это - как молитва, Прокопий.
- Вот видите, Никифор. Неужели этому божественному
совершенству суждено погибнуть навеки? Неужели какой-нибудь
вшивый, орущий фанатик вдребезги разобьет ее молотом?
Аббат молчал, сложив руки.
- Вы можете спасти само искусство, Никифор, - наседал
Прокопий. - Ваша святая жизнь, ваша мудрость снискали вам
безграничное уважение в церкви; двор почитает вас
необычайно; вы будете членом Великого Синода, который
призван решить, все ли скульптуры являются орудием
идолопоклонства. Отче, судьба искусства в ваших руках!
- Вы переоцениваете мое влияние, Прокопий, - вздохнул
аббат. - Эти фанатики сильны, и за ними стоит чернь... -
Никифор помолчал. - Так вы говорите, будто уничтожат все
картины и изваяния?
- Да.
- И мозаики тоже уничтожат?
- Да. Их собьют с потолков, а камушки выбросят на
свалку.
- Что вы говорите, - с интересом произнес Никифор. -
Значит, собьют и кособокого архангела Гавриила, созданного
этим... ну...
- Вероятно, да.
- Чудесно, - захихикал аббат. - Ведь это ужасно скверная
картина, милый мой. Я еще не видел столь невообразимых
чучел; и это называется - "соображения композиции"! Скажу
вам, Прокопий: скверный рисунок-грех и святотатство; он
противен господу богу. И этому должны поклоняться люди?
Нет, нет! Действительно, поклонение скверным картинам - не
что иное, как идолопоклонство. Я не удивляюсь, что люди
возмущаются этим. Они совершенно правы Критская школа -
ересь; и такой Папанастасий - худший еретик, нежели любой
арианин (5). Стало быть, говорите вы, - радостно залепетал
старик, - они собьют со стен эту мазню? Вы принесли мне
добрую весть, сын мой. Я рад, что вы пришли.
Никифор с трудом поднялся в знак того, что аудиенция
окончена.
- Хорошая погода, не правда ли?
Прокопий встал, явно удрученный.
- Никифор, - вырвалось у него, - но и другие картины
уничтожат! Слышите, все произведения искусства сожгут и
разобьют!
- Ай-ай-ай, - успокоительно проговорил аббат. - Жаль,
очень жаль. Но если кто-то хочет избавить человечество от
скверных изображений, не стоит обращать внимания, если он
немного переусердствует. Главное, больше не придется
поклоняться уродливым чучелам, какие делает ваш... этот...
- Папанастасий.
- Да, да, он самый Отвратительная критская школа,
Прокопий! Я рад, что вы напомнили мне о Синоде. Буду там,
Прокопий, буду, даже если бы меня пришлось нести туда на
руках. Я бы до гроба не простил себе, если бы не
присутствовал при сем. Главное, пусть собьют архангела
Гавриила, - засмеялся Никифор, и личико его еще больше
сморщилось. - Ну, господь с вами, сын мой, - и он поднял
для благословения изуродованную руку.
- Господь с вами, Никифор, - безнадежно вздохнул
Прокопий.
Аббат Никифор уходил, задумчиво покачивая головой.
- Скверная критская школа, - бормотал он. - Давно пора
пресечь их деятельность. Ах, боже, какал ересь... этот
Папанастасий... и Пападианос. У них не картины, а идолы,
проклятые идолы... - выкрикивал Никифор, взмахивая больными
руками. - Да, да... идолы.
1936
----------------------------------------------------------
Иконоборчество - широкое движение в Византийской империи
в VIII-IX веках, направленное против монастырей и
монастырского землевладения. Движение проходило под
лозунгом борьбы с иконопочитанием. Власти использовали это
движение для подрыва монастырского землевладения в пользу
военно-земледельческой знати, но в дальнейшем испугались его
широкого демократического размаха. В 843 году
иконопочитание было восстановлено. В период иконоборчества
было уничтожено много художественных ценностей, но наряду с
этим были преодолены и многие устаревшие штампы в искусстве.
Чапек обращает внимание на обе стороны этого процесса.
1) - Никифор. - Это и другие имена художников
вымышленные.
2) - Наксос-греческий остров, где добывался мрамор
высокого качества.
3) - ...сам император... - Константин V Копроним
(719-775) - император Византии (741-775). Добившись
в 754 году осуждения иконопочитания, решительно
проводил политику конфискации монастырских имуществ
и ликвидации монастырей.
4) - Равеннская школа-направление в византийском
искусстве, школа монументальной мозаичной церковной
живописи, памятники которой сохранились в Равенне.
5) - Арианин. - Арианство - течение в христианстве,
названное по имени священника Ария (ум. в 336 г.) из
Александрии. Ариане отрицали церковное учение о единой
сущности троицы. Арианство нашло поддержку в среде
городских ремесленников и торговцев и было осуждено в 381
году церковью как ересь,
Карел Чапек. Похищенный документ no 139/VII отд."С"
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
В три часа утра затрещал телефон в гарнизонной
комендатуре.
- Говорит полковник генерального штаба Гампл. Немедленно
пришлите ко мне двух чинов военной полиции и передайте
подполковнику Врзалу, - ну да, из контрразведки, - все это
вас не касается, молодой человек! - чтобы он сейчас же
прибыл ко мне. Да, сейчас же, ночью. Да, пускай возьмет
машину. Да побыстрее, черт вас возьми! - и повесил трубку.
Через час подполковник Врзал был у Гампла - где-то у
черта на куличках, в районе загородных особняков. Его
встретил пожилой, очень расстроенный господин в штатском, то
есть в одной рубашке и брюках.
- Подполковник, произошла пренеприятная история. Садись,
друг. Пренеприятная история, дурацкое свинство, нелепая
оплошность, черт бы ее побрал. Представь себе: позавчера
начальник генерального штаба дал мне один документ и
говорит: "Гампл, обработай это дома. Чем меньше людей
будет знать, тем лучше. Сослуживцам ни гугу! Даю тебе
отпуск, марш домой и за дело. Документ береги как зеницу
ока. Ну и отлично".
- Что это был за документ? - осведомился подполковник
Врзал.
Полковник с минуту колебался.
- Ладно, - сказал он, - от тебя не скрою. Он был из
отделения "С".
- Ах, вот как! - произнес подполковник и сделал
необыкновенно серьезную мину. - Ну, дальше.
- Так вот, видишь ли, - продолжал удрученный полковник.
- Вчера я работал с ним целый день. Но куда деть его на
ночь, черт побери? Запереть в письменный стол? Не годится.
Сейфа у меня нет. А если кто-нибудь узнает, что документ у
меня, пиши пропало. В первую ночь я спрятал документ к себе
под матрац, но к утру он был измят, словно на нем кабан
валялся...
- Охотно верю... - заметил Врзал.
- Что поделаешь, - вздохнул полковник. - Жена еще полнее
меня. На другую ночь жена говорит: "Давай положим его в
жестяную коробку из-под макарон и уберем в кладовку. Я
кладовку всегда запираю сама и ключ беру к себе". У нас,
знаешь ли, служанка - страшная обжора. А в кладовой никто
не вздумает искать документ, не правда ли? Этот план мне
понравился.
- В кладовой простые или двойные рамы? - перебил
подполковник
- Тысяча чертей! - воскликнул полковник. - Об этом-то я
и не подумал. Простые! А я все думал о сазавском случае
(1) и всякой такой чепухе и забыл поглядеть на окно. Этакая
чертовская неприятность.
- Ну, а дальше что? - спросил подполковник.
- Дальше? Ясно, что было дальше! В два часа ночи жена
слышит, как внизу визжит служанка. Жена вниз, в чем дело?
Та ревет: "В кладовке вор". Жена побежала за ключами и за
мной, я бегу с револьвером вниз. Подумай, какая подлая
штука - окно в кладовке взломано, жестянки с документом пет,
и вора след простыл. Вот и все, - вздохнул полковник.
Врзал постучал пальцами по столу.
- А было кому-нибудь известно, что ты держишь этот
документ дома?
Несчастный полковник развел руками.
- Не знаю. Эх, друг мой, эти проклятые шпионы все
пронюхают... - Тут, вспомнив характер работы подполковника
Врзала, он слегка смутился. - То есть... я хотел сказать,
что они очень ловкие люди. Я никому не говорил о документе,
