спать ему захотелось, все мысли смешались: позвал он
трактирщика, вынул из кармана крейцеры свои, расплачиваться
хочет. Считает, считает, да видно сам черт в это дело
замешался: никак сосчитать не может.
- Что это, Шулитка? - трактирщик говорит. - Или мама
тебя считать не научила?
Тут Шулитка хлоп себя по лбу. И про расплату забыл, - к
дедушке побежал.
- Хозяин! - с порога кричит. - Додумался я: оттого
Воржишек не лает, что мама не научила!
- И то правда, - ответил дедушка. - Мамы Воржишек
никогда не видал, Ферда с Жанкой лаю не могли его научить,
собаки по соседству ни одной нету, - ну он и не знает, как
лаять надо. Знаешь, Шулитка. придется тебе обучить его
этому делу.
Пошел Шулитка на конюшню, стал учить Воржишека лаять.
- Гав, гав! - стал ему объяснять. - Следи внимательно,
как это делается. Сперва рррр - в горле, а потом сразу -
гав, гав - из пасти. Рррр, ррр, гав, гав, гав!
Насторожил уши Воржишек: эта музыка по вкусу ему
пришлась, хоть он и не знал, отчего. И вдруг от радости сам
залаял. Чудноватый лай получился, с подвизгом - будто ножом
по тарелке. Но лиха беда - начало. Ведь вы тоже раньше не
знали азбуки. Послушали Ферда с Жанкой, как старый Шулитка
лает, пожали плечами и навсегда потеряли к нему уважение.
Но у Воржишека к лаю был огромный талант, ученье быстро
пошло на лад, и когда он первый раз поехал на возу, сразу
началось: трах - направо, трах - налево, - как пистолетные
выстрелы. С утра до ночи все лаял, без передышки, никак
налаяться не мог; рад был без памяти, что как следует
научился.
Но у Воржишека не только забот было, что в кучерской
должности с Шулиткой ездить. Он каждый вечер обходил
мельницу и двор, проверял, все ли на месте, кидался на кур,
чтоб не кудахтали, как торговки на базаре, потом становился
перед дедушкой и пристально глядел на него, виляя хвостом,
как будто говоря: "Иди спать. Карел, я послежу за
порядком". Тут дедушка хвалил его и шел спать. А днем
дедушка часто ходил по деревням, по местечкам, закупая зерно
и кое-какой другой товар: семена клевера, чечевицу, мак.
Воржишек всегда бегал с ним и на обратном пути, ночью,
ничего не боясь, вел дедушку прямо домой, не давая ему
заблудиться.
Купил раз дедушка где-то семена, - ну да, тут вот, в
Зличке; купил и завернул в трактир. Воржишек остался за
дверями ждать. И ударил ему в нос приятный запах из кухни,
- ну такой аппетитный, нельзя не заглянуть. А там,
подумайте только, семья трактирщика ливерные колбаски ела.
Сел Воржишек и стал ждать, не упадет ли под стол какой
лакомый кусочек. А пока он ждал, остановил перед трактиром
свой воз дедушкин сосед, - как бишь его? Ну, скажем, Юдал.
Увидел Юдал дедушку в трактире, слово за слово, - и вот уже
оба соседа каждый на свой воз полезли, - вместе домой ехать.
Тронулись, - и совсем забыл дедушка о Воржишеке, который в
это время на кухне перед колбасками на задних лапках стоял.
Наевшись, встали домочадцы трактирщика из-за стола, а
кожу с колбас кошке на печь кинули. Воржншек облизнулся и
тут вспомнил, где с дедушкой расстался. Стал бегать, нюхать
по всему трактиру - дедушки как не бывало.
- Воржишек, - сказал ему трактирщик, - твой хозяин вон
где.
И показал рукой.
Воржишек сразу понял и домой побежал. Сперва по
большаку, а потом думает: "Что ж, я дурак? Через холмы,
напрямик, скорее!" И пустился по холму да лесом. Дело был
вечером, а там уж и ночь наступила; но Воржишек ничего как
есть не боялся. "У меня, думает, никто ничего не украдет".
Только голоден был, как собака.
Наступила ночь, взошла полная луна. И там, где деревья
расступались - у просеки или на вырубке, - луна стояла над
верхушками такая красивая, такая серебряная, что у Воржишека
сердце забилось от восторга. Лес шумел тихо-тихо, будто на
арфе играл. Воржишек бежал теперь по лесу, как по
черному-пречерному, коридору. Но вдруг впереди заблистал
серебристый свет и арфы громче заиграли. У Воржишека вся
шерсть дыбом; прижался он к земле и стал смотреть,
оцепенелый. Перед ним - серебряная лужайка, и на ней пляшут
собаки-русалки. Красивые белые собаки, ну белые-пребелые, -
прямо прозрачные и такие легонькие, - капли росы с травы не
стряхнут. То, что собаки - русалки, Воржишек сразу понял,
потому что не было у них того интересного запашка, по
которому собака настоящую собаку сразу узнает. Лежит
Воржишек в мокрой траве, глаза вытаращил. Танцуют русалки,
друг за дружкой гоняются, друг с дружкой грызутся, а то
кружатся - свой собственный хвост ловят, но все так легко,
так воздушно, что стебелек под ними не согнется. Воржишек
смотрел внимательно: если какая начнет чесаться либо блоху
ловить, значит - не русалка, а просто собака белая. Нет, ни
одна ни разу не почесалась, ни одна блох не ловит. Как пить
дать, русалки... А взошла луна высоко, подняли русалки
головы и так слабо, приятно завыли, запели. Куда там
оркестру в Национальном театре! Воржишек заплакал от
избытка чувств и охотно присоединил бы свой голос к общему
хору, да побоялся все испортить.
Окончив пение, все легли вокруг одной величественной
собачьей матроны, - как видно, могучей вилы либо колдуньи
собачьей, седой, дряхлой.
- Расскажи нам что-нибудь, - стали просить ее русалки.
Старая собака-вила, подумав, начала так:
- Расскажу я вам, как собаки сотворили человека. В раю
все звери мирно и счастливо рождались, жили, умирали, и
только одни собаки чем дальше, тем были всё печальней. И
спросил господь бог собак: "Почему вы печальны, когда все
звери радуются?" И ответила самая старая собака: "Видишь
ли, господи, остальные звери всем довольны, ничего им не
нужно; а у нас, собак, в голове - кусок разума, и мы через
это знаем, что есть что-то выше нас, есть ты. И ко всему-то
мы можем принюхаться, только к тебе не можем; и в этом у
нас, собак, нехватка. Поэтому просим тебя, господи, утоли
нашу печаль, дай нам какого-нибудь бога, к которому нам
принюхаться было можно". Улыбнулся господь бог и сказал;
"Принесите мне костей; я сотворю вам бога, к которому можно
будет принюхиваться". И побежали собаки в разные стороны, и
принесла каждая из них по кости: которая львиную, которая
лошадиную, которая верблюжью, которая кошачью, - словом, от
всех зверей. Только собачьей кости ни одна не принесла:
потому что ни одна собака ни до мяса собачьего, ни до
собачьей кости не дотронется. И набралась тех костей
огромная груда, и сделал из них господь бог человека, чтоб у
собак свой бог был, к которому можно принюхиваться. И
оттого что человек сделан из костей всех зверей, кроме
собаки, у него и свойства всех зверей: сила льва,
трудолюбие верблюда, коварство кошки, великодушие коня;
только собачьей верности, только ее одной нету!..
- Расскажи еще что-нибудь, - попросили опять
собаки-русалки.
Старая вила, подумав, продолжала:
- Теперь расскажу вам, как собаки на небо попали. Вы
знаете, что души людей идут после смерти на звезды, а для
собачьих душ не осталось ни одной звезды, и они после смерти
уходили спать в землю. Так было до Христа. А когда люди
бичевали Христа у столба, осталось там страшно много, прямо
пропасть крови. И один голодный бездомный пес пришел и
лизал кровь Христову. "Пресвятая дева Мария! - воскликнули
ангелы на небе. - Ведь он причастился крови господней!" -
"Коли он причастился крови господней, - ответил бог, -
возьмем душу его на небо". И сделал новую звезду, а чтобы
было сразу видно, что она - для собачьей души, приделал к
той звезде хвост. И только попала собачья душа на звезду,
та звезда, от великой радости, давай бегать, бегать, бегать
в небесном просторе, словно собака на лугу, - не так, как
другие звезды, что ходят чинно, по своей дороге. И те
звезды, что резвятся по всему небу, сверкая хвостом, зовутся
кометами.
- Расскажи еще что-нибудь, - попросили в третий раз
русалки.
- Теперь, - начала старая вила, - расскажу вам о том, как
в давние времена у собак было на земле свое королевство и
большой собачий замок. Люди позавидовали собакам, что у них
свое королевство на земле, стали колдовать и колдовали до
тех пор, пока собачье королевство вместе с замком не
провалилось сквозь землю. Но если копать где надо, так
раскопаешь пещеру, в которой находится собачий тайник.
- Какой собачий тайник? - взволнованно спросили русалки.
- Это зал неописанной красоты, - ответила старая вила. -
Колонны - из превосходнейших костей, да не обглоданных
нисколько: они мясистые, как гусиное бедрышко. Потом -
ветчинный трон, и ведут к нему ступени из чистейшего свиного
шпига. А застланы ступени ковром из кишок, битком набитых
салом.
Тут Воржишек не мог больше сдерживаться. Выскочил на
лужайку, закричал:
- Гав, гав! Где этот тайник? Ах, ах! Где собачий
тайник?
Но в тот же миг исчезли и собаки-русалки и старая
собака-вила... Напрасно Воржишек протирал себе глаза:
вокруг - только серебристая лужайка; ни стебелька не
погнулось под танцем русалок, ни росинки не скатилось на
землю. Только тихая луна озаряла прелестный луг, окруженный
со всех сторон, словно черной-пречерной изгородью, лесом
Тут вспомнил Воржишек, что дома его ждет по меньшей мере
размоченный в воде хлеба кусок, и побежал со всех ног домой.
Но после этого, бродя с дедушкой по полям, по лесам, он,
вспомнив иной раз о подземном собачьем тайнике, начинал
рыть, ожесточенно рыть, всеми четырьмя лапами глубокую яму в
земле.
И так как он очень скоро разболтал тайну соседним
собакам, а те другим, а другие - еще другим, то теперь все
собаки на свете, бегая где-нибудь в поле, вспоминают о
пропавшем собачьем королевстве, и начинают рыть яму в земле,
и нюхают, нюхают, не пахнет ли из-под земли ветчинным троном
былого собачьего государства.
Карел Чапек. Купон (1)
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
В тот жаркий августовский день на Стршелецком острове
было очень людно. Минке и Пепику пришлось сесть к столику,
где уже сидел какой-то человек с толстыми унылыми усами.
- Разрешите? - спросил Пепик. Человек молча кивнул.
"Противный! - подумала Минка. - Надо же, торчит тут, за
нашим столиком!" И она немедленно с осанкой герцогини
уселась на стул, который Пепик вытер платком, затем взяла
пудреницу и припудрила нос, чтобы он, боже упаси, не
заблестел в такую жару. Когда Минка вынимала пудреницу, из
сумочки выпала смятая бумажка. Усатый человек нагнулся и
поднял ее.
- Спрячьте это, барышня, - скучным голосом сказал он.
Минка покраснела, во-первых, потому, что к ней обратился
незнакомый мужчина, а во-вторых, потому, что ей стало
досадно, что она покраснела.
- Спасибо, - сказала она и повернулась к Пепику. - Это
купон из магазина, помнишь, где я покупала чулки.
- Вы даже не знаете, барышня, как может пригодиться такой
купон, - меланхолически заметил сосед по столику.
Пепик счел своим рыцарским долгом вмешаться.
- К чему беречь всякие дурацкие бумажки? - объявил он,
не глядя на соседа. - Их набираются полные карманы.
- Это не беда, - сказал усатый. - Иной раз такой купон
окажется поважнее... чего хотите.
На лице у Минки появилось напряженное выражение.
(Противный тип, пристает с разговорами. И почему только мы
не сели за другой столик!)
Пепик решил прекратить этот обмен мнениями.
- Почему поважнее? - сказал он ледяным тоном и нахмурил
брови. ("Как это ему идет!", - восхитилась Минка.)
- Может быть уликой, - проворчал противный и прибавил,
как бы представляясь: - Я, видите ли, служу в полиции, моя
фамилия Соучек. У нас недавно был такой случай... - Он
махнул рукой. - Иногда человек даже не знает, что у него в
карманах...
- Какой случай? - не удержался Пепик. (Минка заметила,
что на нее уставился парень с соседнего столика. "Погоди
