вчерашнем. Ружена отвечала покорно и нежно, тоном
благодарной девочки.
- Ох, уж эта Тильда! - неожиданно вырвалось у нее. - Им
потому не везет, что муж у нее просто идиот. Поручился за
чужого человека, а потом пришлось за него платить. Сам
виноват, надо было подумать о своей семье. Но что
поделаешь, если он ничего не понимает! Держал коммивояжера,
а тот его обобрал, и вообще он доверяет первому
встречному... Ты знаешь, что его обвиняют в умышленном
банкротстве?
- Я ничего не знаю, - уклонился от ответа Иржи.
Он понял, что она всю ночь обдумывала это, и ему стало
как-то стыдно. Но Ружена не почувствовала тихого протеста
брата: она разошлась, раскраснелась и принялась выкладывать
свои главные козыри.
- Они просили моего мужа помочь им. Но он навел справки
и поднял их на смех... Дать им деньги, говорит, - все равно
что выбросить. У них триста тысяч пассива... Дурак будет
тот, кто вложит в их дело хоть геллер: все вылетит в трубу!
- Зачем ты говоришь это мне?
- Чтобы ты знал. - Она старалась говорить непринужденно.
- Ведь ты такой добряк, чего доброго, дашь еще обобрать себя
до нитки...
- Ты хорошая, - сказал он, не сводя с нее глаз.
Ружена напряглась, как натянутый лук. Ей, видно, очень
хотелось сказать еще что- то, но смущал пристальный взгляд
брата; побоявшись переборщить, она перевела разговор на
другое и стала просить найти ей какую-нибудь работу, потому
что она никому, никому не хочет быть в тягость. Она
ограничит себя во всем, ей не нужна такая дорогая
квартира...
"Вот сейчас, сейчас она, может быть, предложит вести у
меня хозяйство..." Иржи ждал с бьющимся сердцем, но Ружена
отвела взгляд к окну и переменила тему.
Через день пришло письмо от Тильды.
"Милый Иржи,
жаль, что мы расстались, так и не поняв друг друга. Если
бы ты знал все, я уверена, ты по-другому отнесся бы и к
этому письму. Мы в отчаянном положении. Но если мы сумеем
заплатить сейчас 50 000, мы будем спасены, потому что у
нашего дела надежное будущее и года через два оно будет
приносить доход. Мы готовы дать тебе все гарантии на
будущее, если ты нам сейчас одолжишь эту сумму. Ты стал бы
нашим компаньоном и получал бы долю с прибылей, как только
они будут. Приезжай поглядеть на наше предприятие и убедись
своими глазами, что это верное дело. Познакомься с нашими
детьми, увидишь, какие они милые и послушные, как прилежно
учатся, и твое сердце не позволит тебе погубить их будущее.
Помоги нам хотя бы ради них, ведь мы кровная родня, а Карел
уже большой и смышленый, он многого достигнет в жизни.
Извини, что я так пишу, мы все очень волнуемся и верим, что
ты спасешь нас и будешь любить наших детей, ведь у тебя
доброе сердце. Приезжай обязательно. Тильдочка, когда
вырастет, охотно пойдет к тебе в экономки, вот увидишь,
какая она славная. Если ты нам не поможешь, мой муж не
переживет этого, и дети останутся нищими.
Привет тебе, дорогой Иржи, от твоей несчастной сестры
Тильды.
Р. S. Насчет Ружены ты говорил, что я вру. Мой муж
будет в Праге и покажет тебе доказательства.
Ружена не заслуживает твоей великодушной поддержки, она
позорит нас всех. Пусть лучше вернется к своему мужу, он ее
простит, и пусть она не отнимает хлеб у невинных детей".
Иржи отшвырнул письмо. Ему было горько и противно. От
работы, разложенной на столе, веяло отчаянной пустотой, душу
переполняло отвращение. Он бросил все и пошел к Ружене, но
уже на лестнице, у дверей, остановился, махнул рукой и
отправился бродить по улицам. Увидя вдалеке молодую женщину
в мехах, под руку с офицером, он, как ревнивец, побежал за
ней, но оказалось, что это не Ружена. Иржи шел, заглядывая
в ясные женские глаза, слышал смех, видел счастливых женщин,
овеянных радостью и красотой.
Наконец, усталый, он вернулся домой. На кушетке лежала
Ружена и плакала. На полу валялось раскрытое письмо Тильды.
- Какая подлая! - безутешно всхлипывала Ружена. - И как
ей не стыдно! Она хочет обобрать тебя, Ирка, обобрать до
нитки. Не поддавайся, не верь ни единому слову! Ты и
представления не имеешь, до чего это лживая и жадная баба!
За что она меня травит? Что я ей сделала? Из-за твоих
денег... так меня... позорить. Ведь ей от тебя нужны
только деньги! Это просто срам!
- У нее дети, Ружена, - тихо сказал Иржи.
- Не надо было заводить детей! - грубо воскликнула
Ружена, давясь слезами - Всегда она нас обирала, ей дороги
только деньги! Она и замуж-то вышла по расчету, еще
девчонкой хвалилась, что будет богата!.. Бессовестная,
низкая, глупая!.. Ну, скажи, Иржи, что она за человек?
Знаешь, как она держалась, когда им везло? Зажиревшая,
спесивая завистница... А теперь хочет... отыграться на
мне... Неужели ты допустишь, Иржи? Неужели выгонишь меня?
Я лучше утоплюсь, а обратно не поеду!
Иржи слушал, опустив голову. Да, сейчас Ружена борется
не на жизнь, а на смерть, отстаивает все - свою любовь, свое
счастье... Она плачет от ярости, в ее голосе страстная
ненависть и к Тильде и к нему, Иржи, который может лишить ее
всего. Деньги! Это слово бичом хлестало Иржи каждый раз,
когда Ружена произносила его; оно казалось ему гнусным,
циничным, оскорбительным...
- Я не поверила, когда ты предложил мне деньги, - плакала
Ружена. - Ведь они означают для меня свободу и все в жизни.
Ты сам мне предложил эти проценты, Иржи. Не надо было
предлагать, если ты собирался отнять их. А теперь, когда я
так рассчитываю...
Иржи не слушал. Жалобы, выкрики, плач Ружены доносились
до него, словно издалека. Он чувствовал себя безгранично
униженным. Деньги, деньги и деньги! Да разве все дело в
деньгах? Что же такое случилось, господи боже? Почему так
отупела, ожесточилась замученная заботами хлопотливая мать
Тильда? Почему скандалит другая сестра, почему очерствело
его собственное сердце? Да разве в деньгах дело? Иржи с
удивлением почувствовал, что способен и даже хочет оскорбить
Ружену, сказать ей что-то злое, обидное, презрительное.
Он встал, полный решимости.
- Погоди, - сказал он холодно. - Это ведь мои деньги. А
я... - он сделал эффектный отрицательный жест, - я
раздумал!
Ружена вскочила, в глазах у нее был испуг.
- Ты... ты... - запиналась она. - Ну, конечно... само
собой разумеется, ты вправе... Прошу тебя, Иржи, ты,
наверное, не понял меня... Я совсем не хотела...
- Ладно, - отрезал он. - Я сказал, что раздумал.
Молния ненависти сверкнула в глазах Ружены, но она
закусила губу, опустила голову и вышла.
Назавтра к Иржи явился новый посетитель - муж Тильды,
неуклюжий, краснолицый, застенчивый человек, с выражением
какой-то собачьей покорности в лице и фигуре. Иржи был вне
себя от стыда и злости и даже не сел, чтобы не предлагать
сесть гостю.
- Что вам угодно? - спросил он безразличным, чиновничьим
голосом.
Неуклюжий человек вздрогнул и с трудом проговорил:
- Я... я... то есть Тильда... посылает вам документы,
которые вы хотели... - Он стал лихорадочно шарить по
карманам.
- Ничего я не хотел! - Иржи отмахнулся.
Настала мучительная пауза.
- Тильда писала вам, шурин... - начал несчастный
фабрикант, покраснев еще больше, - что наше предприятие...
в общем... если вы захотите войти в долю...
Иржи упорно молчал, не желая выручать зятя.
- Собственно говоря... положение не такое уж плохое...
Если бы вы захотели участвовать... короче говоря... у
нашего дела есть будущее... и вы... как совладелец...
Дверь тихо отворилась - на пороге стояла Ружена. Она
остолбенела, увидев мужа Тильды.
- В чем дело? - резко спросил Иржи.
- Иржи... - прошептала Ружена.
- У меня гость, - отрезал Иржи и повернулся к зятю. -
Пожалуйста, продолжайте.
Ружена не шевелилась. Муж Тильды обливался потом от
стыда и страха.
- Вот... пожалуйста... эти бумаги... письма от ее мужа
и другие... перехваченные...
Ружена ухватилась за косяк.
- Покажите, - сказал Иржи и взял письма, словно собираясь
просмотреть их, но скомкал в руке и протянул Ружене.
- На, возьми, - сказал он со злой усмешкой. - А теперь
извини. И в банк за процентами больше не ходи. Не
получишь.
Ружена молча отступила, лицо у нее стало пепельным. Иржи
закрыл за ней дверь и сказал хрипло:
- Итак, вы говорили о вашем заводе.
- Да, у него самые лучшие перспективы... и если бы
нашелся капитал... пока что, разумеется, без процентов...
- Слушайте, - бесцеремонно прервал его Иржи, - мне
известно, что вы сами довели завод до краха. У меня есть
сведения, что вы неосторожный и даже... даже не деловой
человек.
- Я бы... я бы так старался... - бормотал зять,
собачьими глазами глядя на Иржи, избегавшего его взгляда.
- Как же я могу вам доверять? - Иржи пожал плечами.
- Уверяю вас, что я высоко ценил бы ваше доверие... и
всячески стремился бы... У нас дети, шурин!
Сердце Иржи сжалось от страшной, мучительной жалости.
- Приходите... через год! - закончил он последним
усилием воли.
- Через год... о боже! - вздохнул Тильдин муж и в его
потухших глазах показались слезы.
- Прощайте, - заключил Иржи, протягивая ему руку. Зять,
не замечая ее, пошел к выходу и, натыкаясь на стулья,
нащупал ручку двери.
- Прощайте... - надломленным голосом сказал он с порога,
- и... спасибо вам.
Иржи остался один. Неимоверная слабость охватила его,
пот выступил на лбу. Он собрал бумаги, все еще разложенные
на столе, и позвал квартирохозяйку. Когда она вошла, он
расхаживал по комнате, держась руками за грудь, и уже не
помнил, что хотел сказать.
- Погодите, - воскликнул он, когда она уходила. - Если
сегодня или завтра... или вообще когда-нибудь придет...
моя сестра Ружена, скажите ей, что я нездоров и просил к
себе никого не пускать.
Он лег на свою ветхую кушетку и уставился на новую
паутину, которая появилась в углу, у него над головой.
Карел Чапек. Жестокий человек
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
В бухгалтерию, освещенную двумя десятками ламп и сиявшую,
как операционный зал, доносился грохот и лязг из цехов. Был
шестой час вечера. Сотрудники уже вставали и шли к
умывальникам. Вдруг зазвонил внутренний телефон. Бухгалтер
снял трубку и услышал одно слово: "Блисс". Положив трубку,
он кивнул молодому человеку, который, облокотясь на сейф и
сверкая золотыми зубами, болтал с двумя машинистками.
Молодой человек блеснул всеми своими пломбами и коронками,
отбросил сигарету и вышел.
Прыгая через три ступеньки, он бегом поднялся на второй
этаж. В холле никого не было. Блисс постоял, кашлянул и
через двойные двери вошел в кабинет Пеликана. У стола
принципала он увидел директора завода; тот стоял навытяжку,
как солдат, рапортующий командиру.
- Pardon! - извинился Блисс и отступил.
- Останьтесь! - послышалось ему вслед.
На лице директора, выражавшем напряженное внимание,
конвульсивно, как от тика, дергалась одна щека. Пеликан
писал и, закусив сигару, говорил сквозь зубы. Внезапно он
бросил перо и сказал:
- Завтра объявите об увольнениях.
- Это непременно вызовет забастовку, - мрачно заметил
директор.
Пеликан пожал плечами.
У директора нервно подергивалось лицо - у него, видимо,
накипело на сердце. Блисс деликатно отвернулся к окну, как
бы желая показать, что его, Блисса, собственно, тут нет. Но
ему было совершенно ясно, в чем дело. Уже год он следил за
борьбой не на жизнь, а на смерть, которую вел Пеликан.
Немецкая конкуренция что ни день все сильнее душила
огромный, шумный завод, и завтра он, быть может, затихнет
навсегда. Хочешь не хочешь, а немцы продают свои изделия на
тридцать процентов дешевле! Год назад Пеликан расширил
завод, вложил сумасшедшие деньги в новое оборудование, - все
для того, чтобы удешевить свои товары. Он приобрел новые
патенты и рассчитывал, что производительность труда
