служебной стоянки.
Глава 24
Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности
как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный
триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного
дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной
отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы
из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы -
стоячие - лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным
куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу
лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный
шкафчик для безделушек - и в нем много чашечек из прекрасного фарфора,
крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и
древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в
виде лебедей и прочая подобная ерунда.
На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг,
и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили
Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна. Высокий
смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел
мою карточку и сказал:
- Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер
Марлоу?
- Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый
был моим другом.
Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.
- Этта не то, что вы говорить Люк.
- Люк?
- Мой управляющий этот дом.
- Я не разговариваю с незнакомыми людьми.
- Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?
- Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера
вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.
- Si. Я много вижу, - бесстрастно подтвердил он.
- Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.
Он внимательно рассматривал меня.
- Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции "вчера". - Он щелкнул
длинными смуглыми пальцами. - Полицейские, фи!
- А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?
- Есть задний вход-выход, - сказал он. - И лестница с второй этаж.
- Он посмотрел на наручные часы.
- Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.
Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.
- Полицейские сказать вам это, да?
- Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг.
Насколько близкий, они, конечно, не знают.
- Хенч признаться, да? - Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.
- Только Хенч не убивал, - сказал я.
- Нет?
- Нет.
- Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.
- Ето признание - вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной
причине.
Он поднялся, подошел к двери и позвал:
- Тони!
Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил
меня взглядом и уселся на стул у стены.
- Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.
Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.
- Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?
- Можете полжиться на меня, мистер Палермо, - сказал Тони.
- Был друг для вам, да? Хороший друг, да?
- Да.
- Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но
вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?
- Да.
- Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не
забыть?
- Не забуду.
- Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?
- Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.
- Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат
очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.
Тони ухмыльнулся.
- О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон
полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо
для этот плохой брат. Вам ясно?
- Да. Ясно.
- О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить
за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: "Слушай, Хенч, ты делать
признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать
адвокат для тебя. Ты говорить: "Какое, к черту, признание? Я был совсем
пьяный" - проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе
заботиться. О'кей?" Хенч говорит: "О'кей" - и делать признание. Этта все.
- А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем
остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса
осталось нераскрытым, так?
- Si, - он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка, завораживающая,
как поцелуй смерти.
- Это поможет Хенчу, мистер Палермо, - сказал я. - Но это совсем не
поможет мне в поисках убийцы друга.
Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже.
Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней:
для быстрой реакции.
- Ребятки, - сказал я, - с вами так хлопотно, потому что вы делаете тайну
из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок хлеба.
Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь поведали, мне
рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними. - Тони не много смеется, -
сказал Палермо.
- На свете полно людей, которые не много смеются, мистер Палермо. Вы
должны это знать. Вы многих из них отправили туда, где они находятся и
сейчас.
- Это мой дело, - Он выразительно пожал плечами.
- Я сдержу свое обещание, - сказал я. - Но в случае, если вы
засомневаетесь в этом, не пытайтесь разбираться со мной. Потому что в своем
районе я человек достаточно известный, и если вместо этого кое-кто
разберется с Тони - это будет как раз по части вашего заведения. Невыгодно.
Палермо рассмеялся.
- Этта хорошо. Тони. Один похороны - по части нашего заведения, а?
Он поднялся с места и протянул мне руку, красивую, сильную, теплую руку.
Глава 25
В вестибюле Белфонт-Билдинг в едва освещенном лифте на деревянном стуле
неподвижно сидел все тот же реликт с водянистыми глазами, являя собой свою
собственную интерпретацию образа пасынка судьбы.
Я зашел в лифт и сказал: "Шестой".
Лифт затрясся и тяжело пополз вверх. Он остановился на шестом, я вышел, а
старик высунулся из лифта, сплюнув в урну и сказал ничего не выражающим
голосом:
- Что сегодня?
Я стремительно развернулся всем телом, как манекен на вращающейся
платформе, и тупо уставился на него.
- На вас сегодня серый костюм, - сказал он.
- Серый, - сказал я. - Да.
- Хорошо смотрится. Синий, что был на вас вчера, мне тоже понравился.
- Продолжайте, - сказал я, - выкладывайте все.
- Вы поднялись на восьмой. Дважды. Во второй раз поздно вечером.
Обратно вы спустились с шестого. Вскоре после этого примчались ребята в
голубом.
- Кто-нибудь из них сейчас наверху?
Он помотал головой.
- Я ничего не сказал им.
- Почему?
- Почему не сказал? А пошли они к черту. Вы разговаривали со мной
вежливо. Чертовски мало людей так ведет себя. Я знаю, что вы не имеете
никакого отношения к этому убийству.
- Вы ошибаетесь, - сказал я. - Глубоко ошибаетесь.
Я вытащил визитку и дал ему. Он выудил из кармана очки в металлической
оправе, водрузил на нос и, держа карточку на расстоянии фута от глаз,
углубился в чтение. Шевеля губами он медленно прочитал ее, посмотрел на меня
поверх очков и вернул мне визитку со словами:
- Пусть она останется у вас. Я могу уронить ее по рассеянности.
Должно быть, жизнь у вас очень интересная?
- И да, и нет. Как вас зовут?
- Грэнди. Зовите меня просто Поп. Кто его убил?
- Не знаю. Вы не замечали, кто-нибудь поднимался или спускался на днях -
кто-нибудь, кто не вписывается в это окружение, или просто незнакомый вам
человек?
- Я мало что замечаю, - сказал он. - Просто мне случилось заметить вас.
- Высокая блондинка или высокий стройный мужчина лет тридцати пяти с
бачками?
- Нет.
- А подняться и спуститься можно только вашим лифтом?
Он покивал древней головой.
- Если только не пользоваться пожарной лестницей. Она выходит в переулок,
дверь всегда заперта на засов. Но за лифтом есть лестница на второй этаж. А
оттуда можно пройти к пожарной лестнице.
Я кивнул.
- Мистер Грэнди, не пригодятся ли вам пять долларов - не как подкуп, ни в
коем случае, но как знак искреннего уважения от искреннего друга?
- Сынок, да я могу просадить пять долларов так, что у Эйба Линкольна с
усов пот потечет струями.
Я дал ему банкноту. Перед тем как отдать, я посмотрел на нее. Все в
порядке. Линкольн на пяти.
Он тщательно свернул банкноту и засунул глубоко в карман.
- Это очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы не думаете, что я
напрашивался на это?
Я отрицательно покачал головой и пошел по коридору, снова читая надписи
на дверях: "Д-р Е.Дж.Бласкович, хиромант-практик"; "Далтон и Рис,
машинописные работы"; "Л.Придвью, бухгалтер".
Четыре двери без табличек. Компания по пересылке семян почтой. Еще две
двери без табличек. Х.Р.Тиджер, зубное протезирование. Расположена в той же
части коридора, что и офис Морнингстара, двумя этажами ниже. Но планировка
помещений была иной. Дверь у Тиджера была одностворчатая, и расстояние до
следующей двери было значительно больше.
Ручка не поворачивалась. Я постучал. Ответа не было. Я постучал сильнее -
тот же результат. Я вернулся к лифту. Он все еще стоял на месте. Поп Грэнди
смотрел на меня так, как если бы видел впервые.
- Знаете что-нибудь о Х.Р.Тиджере? - спросил я.
Он задумался.
- Плотный, пожилой, неряшливо одетый, ногти грязные - как у меня.
Пожалуй, сегодня я его не видел.
- Как считаете, комендант пустит меня в его офис?
- Прелюбопытный тип, этот комендант. Я бы не советовал к нему обращаться.
Старик медленно повернул голову и посмотрел вверх на стену лифта. Над его
головой болтался ключ на большом металлическом кольце. Отмычка. Поп Грэнди
медленно вернул голову в нормальное положение, встал со стула и сказал:
- А теперь я, пожалуй, схожу в сортир.
И он пошел. Когда дверь за ним закрылась, я снял ключ со стенки лифта и
вернулся к офису Х. Р. Тиджера. Отпер дверь и вошел.
Я очутился в маленькой темной прихожей, на обстановку которой ушли,
вероятно, все доходы хозяина. Там было два кресла, курительный столик из
магазина уцененных товаров, приобретенный в сельской лавке торшер, покрытый
пятнами деревянный стол с несколькими старыми журналами на нем. За моей
спиной щелкнул замок, и прихожая погрузилась во мрак, лишь сквозь матовое
рифленое стекло в двери чуть проникал свет. Я подошел к торшеру, дернул за
цепочку выключателя и прошел к внутренней двери. На ней значилось: "Х. Р.
Тиджер. Посторонним вход воспрещен". Она была незаперта.
За этой дверью находился квадратный кабинет с двумя выходящими на
западную сторону окнами с очень пыльными подоконниками. Занавески были
раздвинуты. В кабинете стояли два грубо сработанных деревянных стула,
вращающееся кресло и приземистый стол, на котором не было ничего, кроме
старого пресс-папье, дешевой подставки для ручек и круглой стеклянной
пепельницы с пеплом от сигар. В ящиках стола валялись какие-то пыльные
бумажки, несколько скрепок, аптечные резинки, перышки, грязные промокашки,
четыре непогашенные двухцентовые марки, конверты и формы для счетов.
Мусорная корзина была полна хлама, на исследование которого я потратил почти
десять минут. По истечении этого времени я знал следующее: Х.Р.Тиджер был
