Три дня мы изводили врага своим бездействием. А потом Витька поехал в
райцентр на своем мотоцикле, у него "спортак" был им самим отшаманенный, и
мрачно эдак разлыбился, выезжая со двора, в сторону директорского дома. А
враг наш тем временем суетился во дворе: давал всяческие указания трем
казахам, которые перекрывали его крышу новым шифером, ставили антенну для
ящика и флюгарку крепили на трубе.
Вернулся братка на следующее утро и вынул из коляски ящик аптечных
пузырьков с валерьянкой, полиэтиленовые пакеты, продукты, покупки всякие.
Я поинтересовался, зачем столько валерьянки - ну, самому успокоиться после
такого потрясения конечно стоило, я сам был в дико растрепанных чувствах,
но мы пользовали себя другими лекарствами, пол-литровыми пузырьками из
которых за три дня полкухни обставили...
А он мне и говорит: "Это, Мишель, не лекарство. Это - секретное оружие!!!"
Ночью мы наполнили полдюжины пакетов жидкостью из пузырьков и побросали на
белеющую в темноте новым шифером крышу директорского дома.
К утру окрестности огласились диким воем, мявом и шипением. Вся крыша была
покрыта толстым слоем камышовых котов и кошек. Они копошились, дрались и
орали, являя собою крайне непристойное зрелище, а особенно омерзительны
были два наиболее крупных, которые сидели на самом коньке, ближе к улице, и
с сатанинским энтузиазмом, на глазах у аксакалов из чайханы и собравшейся
рядом общественности, совершали акт котосексуализма, выражая получаемое
удовольствие непередаваемо погаными звуками.
Директор пытался прекратить безобразие, бросая в котов камни, начиная с
мелких и дойдя до верхнего порога средней величины. Потом, видя
безуспешность своих попыток и заливистый смех соседей, кинулся в дом,
вернулся с двустволкой и с маниакальной решимостью начал садить по котам
картечью.
Первый залп угодил в трубу, и флюгарка стала напоминать кухонную терку для
крупных овощей. Вторым было уничтожено несколько кошаков, да только это все
без толку, и разрушена телевизионная антенна. Достигнутые успехи не
остановили директора, и он продолжил пальбу, добившись через полчаса того,
что два кота-содомиста лениво спрыгнули вниз и продолжили свое занятие.
Крыша дома чем-то напоминала Сталинград.
Аксакалы, получив распоряжение Главного, вовсю хохотали.
Месть была хороша - но явно неравноценна оскорблению и чудовищности
преступления врага. Мы сами рассматривали ее, как некую прелюдию к
завершающему удару, и даже строили некоторые планы, но помог случай.
Директор задумал бить кабана. Об этой своей затее он трепался по всему аулу
и не спроста: он всем объявлял, что Витьке надо еще нагулять жирку, а вот
Мишку он запланировал порешить в ближайшее время.
Забой свиньи весьма хлопотное и сложное дело со своей узкой спецификой,
скажу я вам. Этим должен заниматься профессионал, или, по крайней мере,
человек подготовленный. Таких людей мало в специфических условиях Азии, где
местное население в большей степени баранину жрет, хотя и не по религиозным
соображениям, по привычке. Свинобой брал за эти свои услуги кварт, ну -
двадцать пять рублей, пару бутылок водки и килограммов пять лучшего мяса,
не говоря уж о том, что его нужно было кормить обедом и за этим обедом
меньше пол-литра он тоже никак не выпьет. Щедрость директора вам уже
известна по истории с арбузами, и потому вас, конечно, не удивит, что сей
пресловутый директор решил попробовать обойтись своими силами и погубить
моего бедного тезку самостоятельно.
Ну - время настало резать зверя. Вошел, мудила, в свинарник в одних плавках
- жара стояла неимоверная. Между плавками и левой ягодицей был скрыт от
свинячьего глаза нож - орудие свиноубийства.
Директор подошел к Мишке, бедному моему тезке, и поразил последнего до
крайности: с подхалимской рожей подобрался и приласкал его и даже почесал
за ухом. Свин, довольный тем, что его обаяние наконец-то хоть кто-то оценил
по достоинству, прихрюкнул довольно и подставил хозяину бок.
Директор, продолжая ласкать вепря, дрожащей рукой высвободил из-за плавок
нож, и нанес удар в то место, где по его предположениям, должно было сердце
быть. И прямо в грудину засадил, как ножика не погнул!
Свин секунду постоял, не в силах прийти в себя от такого коварства, а затем
издал боевой кабанячий рев и бросился на своего погубителя, ничуть не
скрывая с желания отомстить за себя. Директор из свинарника вон, - а Мишка
снес загородку раненой грудью и за ним .
С первой минуты поединка Мишка проявил себя великолепным тактиком. Он занял
выгоднейшую позицию между сараем и домом, не давая директору прорваться ни
туда, ни туда, и постепенно стал гада к дувалу теснить, за которым
начиналась улица и стояла через дорогу чайхана.
Директор в панике метался из стороны в сторону и пытался спастись. Кабан
угрожающе надвигался и пощелкивал мощными зубами, а люди знающие говорят,
кабан зубами подкову разгрызть может.
Директор совершил невероятный акробатический фортель и уцепился за край
высоченной крыши сарая, пытаясь туда забраться. Мишка тоже подпрыгнул и
успел таки жвакнуть директора за икру, откусив от нее значительный
фрагмент.
Сидящие в чайхане аксакалы дивились невиданному зрелищу. Во дворе дома
напротив весьма почтенный человек, занимающий должность, облеченный
какой-никакой властью висел на стенке обмазанного глиной сарая, верещал и
дрыгал ногами, а внизу бушевала свинья, пережевывая кусок начальничьей
ноги, хотя по законам этого мира это директор должен бы есть свинскую ногу.
В холодце, например.
Наконец штурм крыши сарая увенчался успехом. Директор отдышался, прохромал
к краю крыши и осторожно посмотрел вниз: свин выжидал, глядя на директора
налившимися кровью глазами и как бы приговаривая "Все равно спустишься!"
За дувалом скапливались люди - и лица у них были весьма веселые. На помощь
они не спешили, так как в основном это были школьники или недавние
выпускники.
В чайхане тоже нарастало оживление. Многие кусали губы и прятали лица от
верховного аксакала, который еще не решил, смеяться ему, или нет.
Тем временем директор вытащил из-под стрехи сарая багор длиной метра два, и
стал куском валявшейся на крыше проволоки прикручивать к нему нож. Завершив
сей труд и убедившись в надежности конструкции, он стал наносить этим
копьем Мишке удар за ударом, разъярил его окончательно и вошел в азарт сам.
И тут багор сломался, директор рухнул во двор и стал отбиваться от свина
обломком.
В этот момент мы с Витькой как раз и завалились в чайхану. И Витька нарушил
все неписаные правила - он показал во двор директора пальцем, захохотал, а
потом, сквозь приступы смеха прокашлял:
- Чингачгук!
Старейший аксакал вдруг хлопнул в ладоши, расхохотался сам, погрозил Витьке
пальцем, в знак прощения нарушения правил восточной вежливости, и поправил:
- ЧИНГАЧГУК - ТОЛСТЫЙ ШАКАЛ !
Директор тем временем споткнулся и ударившись головой обо что-то там
хозяйственное, потерял сознание.
Его жизнь спасла несчастная супруга, отогнавшая Мишку хворостиной и
вызвавшая к директору фельдшера, а к Мишке - свинобоя.
И тот и другой крайне неохотно реагировали на призыв, взяли безобразно
большой бакшиш и чуть не четверть мяса.
Директор уехал из аула через два месяца. Он устроился в школу в одном из
отдаленных аулов, но уже не директором, а учителем физики, и с тех пор тот
аул так и называется в обиходе - "Аул, где физиком в школе "Чингачгук-
толстый шакал". Дети часто рисуют на доске перед его уроком или просто
свинью - или целый комикс. Он старается не обращать на это внимания. А
когда-то еще каким Геббельсом по школе ходил!
В Азии вообще вовремя слово сказать - великое дело. И врагу отомстил, и
свой авторитет поднял Витька. Аксакалы его теперь даже в свою компанию
приглашают, бывает.
Председатель приходит в себя и напоминает присутствующим, что только в
данном случае, и ввиду того, что речь шла и о его родных местах, он
смирился с изрядным нарушением регламента, впредь же будет следить за
строгим его соблюдением, и поскольку не видит другого способа призвать
выступающих к порядку, возьмет слово сам и изложит свою историю на заданную
тему.
ИСТОРИЯ ПРИМЕРНОГО НАКАЗАНИЯ ПРЕЛЮБОДЕЯ, НАГЛО УКЛОНИВШЕГОСЯ ОТ ВЫПОЛНЕНИЯ
СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ИЗ-ЗА ПАГУБНОЙ СТРАСТИ К ЖЕНЩИНАМ И ДОРОГО ЗА НЕЕ
ЗАПЛАТИВШЕГО.
Примечание секретаря: изложена Председателем в виде исключения .
Когда-то, уважаемые джентльмены и леди, когда я еще не был председателем
этого уважаемого собрания, я жил в тех же краях, что и уважаемый член
нашего Клуба Аптекарей Пеля Мишель Алмаатинский, и будучи таким же, как и
сейчас, ревнивцем истины (особенно я ревновал, если истину изрекал кто-то
другой) искал себе такого занятия, какое было бы необременительно,
оставляло бы время для размышлений, а так же по возможности оплачивалось
денежными знаками и было общественно полезным. И однажды подобное занятие
мне все-таки подвернулось.
Есть в горах, неподалеку от Алма-Аты, метеостанция. Это дежурка, и вокруг -
всякие термометры- барометры-психрометры и трещотки, и вертушки, и прочая
дрянь. Раз в четыре часа те, кто там работает, должны снимать с приборов
данные и по рации сообщать в метеоцентр.
Добираться туда довольно долго - на вертолете и пешком немного, и работают
там вахтовым методом. Получаешь на две недели продуктов, аккумулятор для
рации - и развлекайся в меру фантазии. Только не забывай радировать данные.
А состоит вахтовая бригада из двух человек.
Для меня дни проведенные там были сплошным наслаждением. Я читал Ли Бо,
Фирдаусси, Конфуция, Омара Хайама и Джека Лондона, наслаждался мудростью их
высоких мыслей, а также составлял ежедневные гороскопы, пользуясь имевшейся
у меня книгой эфемерид. Достаточно свободный график работы позволял мне в
равной степени заботиться о своем организме, соблюдать время печени, время
глубоких медитаций и отпуска корней, час кошачьей потяжки и очистки
сознания, а также пятиминутные беседы со Шри Бхагаваном. Иногда в
медитативном видении приходил ко мне Заратустра, и мы с ним беседовали: "А
правда ли, уважаемый Заратустра, что ты говорил, будто бы..."
Но что же это я... Сам же и нарушаю регламент. Вы меня одергивайте,
пожалуйста. Так вот, это были для меня дни абсолютного счастья.
Но вот напарник мой, весь день, невзирая на противопоказания звезд, все
время то шлялся по окрестным горам, то читал какие-то пустые и дешевые
книжицы, то трепался с кем-то по рации, играл сам с собою в дурака, а
будучи уличенным, говорил мне, что раскладывает пасьянс особого рода, и под
конец первой недели стал пробивать воображаемому партнеру щелчки.
Он быстро истощил имевшуюся у нас водку, злобно и клеветнически укоряя меня
в том, что я якобы выпью все в одиночку, что было совершеннейшая ложь. Я и
вправду, выпил бутылочку, но не один, а с Омаром и с Заратустрой, я же не
алкоголик - пить в одиночку!
Более всего меня злила его похоть. Он говорил только о женщинах, и когда я
пытался при помощи цитат приобщить его к опыту мудрых, это было совершенно
бесполезно, потому что он, как раз когда мы с Омаром и Зариком выпивали в
сенях на свежем воздухе, прочел несколько моих книг, совершенно неверно их
понял, и даже смел, невежда, отвечать мне цитатами из любимых мною древних
мыслителей, приводя их совершенно не к месту. Невежда!
Когда наша вахта уже подходила к концу, выяснилось, что оба наших сменщика
больны, и нам пришлось остаться еще на две недели. К исходу и этих двух
недель нам сообщили, что если сейчас нас снять с вахты, то придется ломать
график отпусков, и к тому же тяжелый физический труд в высокогорных
условиях нашим сменщикам еще не рекомендуется. Вертолет доставил нам
провизию, и улетел.
Играя сам с собою в дурака, мой друг и сменщик дошел до низости: если
вторые две недели он честно пробивал, в случае проигрыша, щелчки и себе, то
теперь он начал жульничать! У меня тоже дела шли неважно. Во-первых, я
