Приглашай на Гутен-морген!
А у помощников смерти пеницелин на калии. Хер присядешь!
Мудак!
Случилось страшное. После визита к Ленке из Колодяги рядовой Апостолов, не
почувствовав тревоги, распространил свое обаяние на сорокалетнюю продавщицу
из солдатского "чайника" Таньку, и вместе с обаянием - злой-презлой ленкин
триппер, продавщица не прошла профосмотра, ее уволили, чайник оказался
закрыт и пятьсот пар жаждущих легких остались без сигарет.
Стена сортира украсилась грозным дацзыбао:
ПОРИЦУХА АПЕЗДАЛУ ! СУКА, ПИДОРАС, КОЗЕЛ!!!
Пониже расположились выраженные письменно авторитетные мнения и просто
крики отчаяния:
Дрочил бы лучше, слоняра!
Поссым на него!
Кури бамбук, вешайся!
Поц!
И далее в таком же духе... Когда старший лейтенант Певченко вошел в
помещение, там бурлило вовсю общественное возмущение, грозившее перерасти в
товарищеский суд Линча - Апостол предусмотрительно в сортире не показывался
вплоть до отправки в госпиталь, и кое-кто уже всерьез собирался его
проводить до машины, весело приговаривая "А ему все равно в госпиталь!"
Сидевшие рядком на "огневой позиции" играли в "пепелок". Последний на всех
чинарик безнадежно догорал. Завидев Певуна, лукавые подхалимы тут же
восторженно его приветствовали:
- О! Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! У вас сигаретки не
найдется?
- Найдется, найдется! - рейтинг солдатского уважения подскочил, как у
Апостола на Таньку.
- Что, накрылся чайник? Вот поделом Апостолову... Мало того, что на
непроверенные дырки лезем, товарищи солдаты. Весь полк в говно посадили,
товарищи. Командиру в дивизии досталось крепко. Санчасти, доктору - за
отсутствие наглядной агитации. Профилактика у нас на плохом уровне - это
теперь все дивизионные звонить будут. Скандал в благородном семействе!
Полпачки "Экспресса" разлетелось за тридцать секунд, а рядом толпилось еще
несколько страждущих.
Замполит тем временем продолжал, спустив штаны и усевшись над отверстием,
вести разъяснительную работу.
- А самое неприятное, что из всего этого выстраивается, так это что вечер
отдыха в подшефном нашем ПТУ похоже накрылся. По медицинским показателям.
Кто ж теперь пойдет на такой риск...
В углу застонал комсомольский секретарь. Он был призван на службу со
студенческой скамьи, военный уклад не принимал ни единой клеткой , и весь
его шаткий авторитет в роте держался исключительно на подобных
мероприятиях. Отмена вечера грозила нарядами, уборкой территории, потерей
освобождения от ряда занятий и главное - конфликтом с товарищами, а уж
повод бы недоброжелатели, имеющиеся у каждого обладателя привилегий, нашли
в пять минут.
- У, сука....- реагировал коллектив.
- А бивни бы ему повыдергать! ,- душевно помечтал кто-то невидимый в
толпе...
- Ну вот, товарищи солдаты! Нам только еще самосуда не хватало в полку!
Неправильно ведете мысль .В ложном направлении. Есть мнение, что полк мог
бы не только не потерять очки, но и набрать их в этой ситуации, верно и
своевременно оценив поступок Апостолова и приняв соответствующие
профилактические меры!
- А каким образом? ,- оживился на своем очке комсомольский секретарь.
- А вот каким: нужно нам провести батальонное, а лучше полковое , открытое
комсомольское собрание, пригласить партактив...
- И выгнать из комсомола на...!
- Ой, товарищи солдаты! Все уже решили, и приговор вынесли... А побороться
за товарища? Строго наказать, заставить прочувствовать, осознать... Это
одно дело, но ведь не бросать же на произвол! А если после этого он из
караула двинет с автоматом в самоход к своей крале? С личным оружием? А?!
- Так он ведь и так оторвется еще, будь здоров!
- В госпитале отдыхает, падло! - не утихал народный гнев.
- А нет ли у вас еще покурить, товарищ старший лейтенант!
- Есть! Конечно есть. Знаю ведь... Такое дело... Замполит я или нет?
Профессия обязывает. Взял сегодня лишних пару пачек.
И , продолжая витийствовать, старший лейтенант Певченко, сияя отеческим
добродушием, вызывавшим у стариков стойкое желание остаться сиротами, полез
в задний карман штанов, спрятавшийся теперь где-то между бедром и голенью,
и выудил оттуда еще одну пачку "Экспресса". Раздав дары, не переставая
высказывать свои соображения по поводу сложившейся напряженной ситуации,
замполит сунул пачку, похудевшую на две трети, на прежнее место, поерзал
пальцами, чтобы карман расправился, и вдруг оторопел, оборвавшись на
полуслове.
- А еще можно было бы провести в каждом подразделении лекции о венерических
заболеваниях, доложить потом в дивизию, а то и в округ, выйти с полезной
инициативой... Блядь!
Замполит побелел, и все услышали характерные для экстренного сброса
организмом давления звуки. Но, вопреки ожиданиям, старший лейтенант не
проявил характерных для момента эмоций, никакого облегчения на его лице не
отразилось, напротив, он стал еще бледнее и взгляд его замерцал в полумраке
сортира легким безумием, сменившемся вдруг меланхолией. Затем он вскочил и
отрыгнул в пространство хриплым шепотом единственное, роковое слово :
- ПАРТБИЛЕТ...
С неописуемой скоростью он вскочил, наскоро подтерся услужливо поданной
кем-то из подхалимов "Красной Звездой" и, натянув штаны, робко заглянул в
отверстие.
На кишащей опарышами поверхности выгребной ямы лежала утраченная
драгоценность в красном переплете. По профилю оттиснутого на корочке Ленина
медленно ползла желтая капелька, напоминавшая слезу.
Утрата партбилета чудовищна сама по себе. Для политработника этот поступок,
пожалуй, страшнее, чем быть уличенным в гомосексуализме. Гомосексуализм
надо еще доказать, а партбилет - или он есть, или нет его.
В данном случае уже утрата партбилета была не так чудовищна, как самый
характер утраты. Вернее, место. Вернее... Короче, это был конец карьеры, и
впереди ждали только семнадцать лет в дерьме и позоре...
- ДЕРЖИТЕ ЗА НОГИ!
Четверо подхалимов, на сей раз с ленцой, едва сдерживая снисходительное
выражение на хитрых рожах, не выпуская из зубов холявных сигарет, взяли
старлея за сапоги и диагоналевые брюки и погрузили головой в "коричневый
глаз". Фуражка, неосторожно оставленная на голове, упала вслед за
партбилетом и оживила бурый ландшафт, чрезвычайно активизировав
многочисленных червячков. Этикетка с надписью "Ладога" вызвала у
присутствовавших питерцев глухое раздражение.
- Ниже! -командовал лейтенант. Голос его звучал из глубин раскатисто и
властно, хотя и несколько глуховато. - Еще ниже! Сантиметров двадцать!
Двое подлипал покинули свои посты, поскольку места, за которые они держали
своего офицера, уже скрылись в антимирах. Оставшиеся двое изрядно потели,
один поперхнулся табачным дымом и зловеще закашлялся.
- Тащите, есть! - весело проорал замполит . Его голос прорывался наружу из
двух отверстий, расположенных по бокам от места погружения, создавая
подобие стереоэффекта. Интонация торжества вдруг сменилась на визгливый
тенор :
- Ребята, вы что! Держите крепче!
- Не можем, товарищ старший лейтенант. Сапог снимается!
- Держать! Я приказываю!
- Он лезет! Мы держим, а он лезет!
- Кто, еб твою мать?!
- Сапог лезет!
Тут второму держащему вдруг весьма некстати открылся во всей полноте
необычайный комизм события. Первая волна смеха никак не отразилась на его
лице, вторая выползла наружу широкой, счастливой улыбкой, третья сотрясла
его всего до основания и нашла резонанс в трех десятках молодых ,
тренированных строевым пением глоток.
Вам никогда не представить себе, как можно командовать людьми, вися вниз
головой над небольшим озером фекалий, задыхаясь от вони, держа в руках
фуражку и партбилет, чувствуя , как слезает с ноги сапог, и при этом
теряется последняя ниточка связи с наружным миром, а что будет, когда она
оборвется, видно, стоит лишь посмотреть перед собою... И это будет не
просто падение в дерьмо, ВЕЛИКОЕ ПАДЕНИЕ ТУДА НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Почему-то
вспомнился кадет Биглер из романа Ярослава Гашека.
Но наш замполит не зря получил дополнительную звездочку на погоны раньше
времени. Сориентировавшись, он быстро сообразил, что угрозы уже неуместны,
и заорал во всю глотку:
- Трое суток увольнения, водка и бабы за мой счет!
Как в собственную судьбу вцепились двое спасителей чести и жизни замполита
в безнадежно мягчающие с носков сапоги. Одному из них наконец-то удалось
уцепиться за диагоналевую брючину под коленом у замполита , и через
несколько секунд тот стоял на дощатом полу изнеможденный и счастливый...
Все присутствовавшие постарались к этому моменту исчезнуть, а те, кто никак
не мог, делали безуспешные попытки придать лицам нейтральное выражение.
Подлинным актером проявил себя комсомольский секретарь, изобразивший некое
подобие сочувствия.
А Певченко еще не верил в свое спасение и только теперь, ощутив себя в
безопасности, но еще не придя в себя, сделал то, что может оценить по
достоинству лишь бывавший в такой ситуации человек, ежели есть на белом
свете таковой.
Певченко поднес заветную книжечку с портретом Ильича к губам и поцеловал с
чувством, как боевое знамя полка, пробитое по случаю настоящей пулей на
учениях "ЩИТ".
Ленин на корочке уже после поцелуя не плакал , и, наверное, простил его.
А в увольнение никто так и не сходил. Ну оно и понятно - но солдаты народ
вообще понимающий. Да и сигареты у зампола в процессе поднимания сперли.
Как чувствовали, что напарит. Зато и молодым потом было что рассказать. Что
там молодым - на всю жизнь калюха!
Далее в протоколе отражены несколько высказываний, не имеющих отношения к
сути рассказа, но выразивших претензии аудитории к стилю рассказчика.
Наиболее полно отражает их высказывание О .С.Самородова:
- Блин, столько солдатских диалогов и всего три мата! Да в жизни не поверю.
Неестественная у тебя прямая речь. Соцреализм какой-то !
Председатель предупредил члена Клуба Самородова О.С. о недопустимости
употребления непристойных выражений в стенах клуба. Возникло некоторое
непонимание, и лишь когда председатель указал, что имелось в виду слово
соцреализм, недоразумение было улажено.
Одобрив рассказ, председатель похвалил рассказчика за историзм, но отметил,
что все-таки выступавший несколько отклонился от темы, и несмотря на
полезную информацию о различных подвидах сортирной субкультуры, не наполнил
материала философской мыслью, что могло бы значительно повысить ценность
поведанного.
Слова попросил член клуба А.Н. "Господин Буш" Наделяев. Председатель
требует объявить название рассказа и предоставляет слово члену клуба
Наделяеву А.Н.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ОТЕЧЕСТВЕННАЯ НАУКА ПОТЕРЯЛА ПЕРСПЕКТИВНЕЙШЕГО ФИЗИКА -
ЯДЕРЩИКА ИЗ-ЗА ЕГО ЛЕГКОМЫСЛЕННОЙ СКЛОННОСТИ К ИНДИВИДУАЛИЗМУ.
Есть под Москвой такой город, Долгопрудный. И там есть какой-то институт,
типа "почтовый ящик", где сидят физики-ядерщики. Я раньше думал, что они
все очкарики чокнутые, и весьма удивился, когда увидел несколько этих
физиков внатуре. У них там, оказывается, не только физика , там и со
спортом все в порядке, будь- будь, и у них самая крутая команда по
академической гребле.
И было в этой команде два крепких кента, корешились еще со школы, и в
институт, и в аспирантуру, и в "ящик" вместе - ну кенты. Один был загребной
- два ноль два роста, сто пять вес, штаны пятьдесят, плечи пятьдесят
восьмой, ну - геракл конкретный.
А второй был рулевым на ихней этой десятке-распашонке, и росту полтора на
табуретке и в плечах горелая спичка, ехан штраус! А весил аж сорок с
лишним, наверное. Мухачом, боксером наилегчайшим в институте был.
Чемпионом. Их таких всего было два, и другой вообще за шваброй прятался. Но
он так, по жизни, наглый был, и в физике своей волок. Но с таким кентом
будешь наглым.
Ядерщики, у них своя жизнь вообще. Придумал бомбу - ленинская премия. Тачка
тебе, хата как надо, блядей прямо из мюзикхолла привозят. Придумал
какую-нибудь херню - звонишь лично Горбатому - и назавтра получаешь в кассе
бабки. Но тратить их только там ,в "ящике". Но там и лавка - я вам скажу!
