шенно секретного списка членов самого тайного из тайных обществ, осно-
ванного в те незапамятные времена, когда еще не только никаких обществ
не было, но не было даже общин; в те глупые смешные времена, когда Земля
вращалась в полтора раза быстрее, а быть может, и еще раньше, когда рас-
тения были деревьями, насекомые птицами, а животные людьми. Или еще
раньше, когда Вселенная не знала, что она Вселенная, а пространство и
время не знали, что они пространство и время; когда не существовало
борьбы противоположностей, а было естественное с натуральными законами
вещество. Тогда появился первый список содружества неизвестных друг дру-
гу. Список этот никогда не терялся. Даже если в обществе оставался всего
лишь один человек, он вносил дрожащей рукой свою фамилию и сбоку подпи-
сывал: "совершенно секретно". Чем только не приходилось писать, да и на
чем! Ведь бумага появилась совсем недавно, но ниточка, связующая поколе-
ния, никогда не обрывалась... И общество росло и разрасталось. Корни его
углублялись в естественный плодородный слой, в котором еще не наблюда-
лось и следов химических удобрений, кроме удобрений естественных, таких,
как коровий помет; ствол крепчал и крепчал, добавляя с каждым столетием
ровно сто колец, которые надежно стягивали и охраняли труды предыдущих
поколений. Временами, правда, кольца выходили не очень крепкими, сказы-
вались засухи, наводнения и ледниковые периоды. Но все же по стволу бе-
жал нарастающий поток животворной силы, растекался кровью по тонким вет-
вям к наполненным хлорофиллом листьям, подставившим свои спины отвесно
падающим солнечным лучам. И крона этого удивительного дерева всегда воз-
вышалась над кланами и сектами, масонскими организациями, партиями и ор-
денами, союзами и униями, религиями и философиями. Над классами и дек-
лассированными элементами, над академиями и творческими союзами, над
космополитами и прагматиками возвышалось никому постороннему не извест-
ное тайное братство. В отличие от всех других это общество не требует от
его членов выполнения каких-либо правил, оно не требует жертвенных при-
ношений или уплаты членских взносов, оно вообще ничего не требует от
своих членов, ибо люди, вошедшие в него, являются таковыми не потому,
что они законные члены, но потому входят в сообщество, что являются та-
ковыми. Поэтому здесь не бывает шпионов, ренегатов, предателей или оп-
портунистов. Они узнают друг друга не по особой униформе, значкам или
удостоверениям. Для этого они не пользуются тайными знаками или паролем.
Секрет узнавания известен только членам тайного общества, да это и не
секрет, а просто их особое свойство видеть в чужом чужого и в своем сво-
его. Поэтому проникнуть извне туда нельзя, можно лишь в определенный мо-
мент жизни осознать себя в его рядах. Это общество не признает никаких
границ - ни политических, ни национальных, ни физических; оно, возможно
(пока это точно не установлено), простирается далеко за пределы земного
тяготения.
Итак, Анатолий Ермолаев, двадцати четырех лет от роду, сегодня, в
конце второго тысячелетия, вас вносят в вечный список, и потому вы
объявляетесь членом всемирного тайного братства нормальных людей!
Елена подходит к совершенно обалдевшему Анатолию, приглашает жестом
подняться, вдохновенно ударяет по неподвижной рюмке нового члена тайного
общества, и выпивает. Как только Анатолий делает то же самое, целует его
в губы.
Анатолий (ошарашен, но пытается шутить). Скажите, а Богданов - что,
тоже член всемирного общества?
Елена (абсолютно серьезно). Во-первых, мы теперь на "ты", а во- вто-
рых, ты забыл, что общество тайное и ты сам должен решать, кто является
его членом, а кто нет (устало опускается в кресло).
Анатолий. Пожалуй, я пойду.
Елена. Да, хорошо. Я что-то устала. Спасибо, Анатолий. Мне нужно по-
быть одной (закрывает глаза). Нет, постой, я тебе хотела что-то сказать.
Ах, вспомнила. Приходи к нам, к Коле завтра, хорошо?
Анатолий. Я не знаю..., я, наверно, не смогу...
Елена. Нет, нет, приходи, вечером, будут Колины друзья, очень инте-
ресные люди. (Анатолий неуверенно пожимает плечами.) Приходи, не обижай
хранительницу тайного списка. Хорошо?
Анатолий кивает и уходит.
Картина пятая
Квартира инженера Богданова. Приподнятая праздничная атмосфера. Игра-
ет музыка: изрядно потрепанная грамофонная пластинка нежным голосом поет
"Санта Лючия". За выдвинутым на середину комнаты столом веселая компания
из четырех человек. Во главе стола в роскошном платье царственно воссе-
дает Елена. По правую руку двое мужчин лет сорока, это Доктор и Го-
голь-Моголь, друзья инженера. По левую руку сидит сам хозяин. Звонят в
дверь.
Елена. Это он! (Встает, открывает дверь, возвращается, подталкивая
впереди себя Анатолия.) Знакомьтесь, это мой герой Анатолий. (Анатолий
жмет руки.) Это самый душевный человек - Доктор, а это Гоголь-Моголь, он
философ-утопист.
Анатолия усаживают за стол, подвигают тарелку, наливают шампанского.
Доктор (поднимается, в руке фужер шампанского). У меня есть тост. Ко-
ля, знакомы мы не первый год, я бы даже сказал, близко знакомы, но все
как-то не было случая сказать, что думаешь. То есть говорить-то мы гово-
рили, и до хрипоты, и до ссоры, но все о делах, о проблемах. Теперь же я
хочу сказать о тебе. Ты извини, Коля, если с перебором, но уж от чистого
сердца. (Набирает воздуху.) Тяжело жить без друзей, но еще тяжелее жить
без товарищей, без людей, с которыми можно обо всем говорить, которым
можно довериться, без боязни, что они тебя будут чем-нибудь попрекать
или, не дай бог, над чем-нибудь твоим сокровенным будут надсмехаться.
Человек не может жить один, даже если он очень умный. Всех не обхитришь,
всегда найдется такой хитрец, что его не обойдешь, и этот самый главный
хитрец - ты сам. Но с самим собой долго не поспоришь, вот и начинаем мы
искать вокруг себя родную душу, и не для того даже, чтоб излиться, но
чтобы самому услышать из чужих уст свои собственные мысли. Нужно обяза-
тельно знать, что не зря ты волнуешься, что есть еще люди, и не только в
книжках, а живые, рядышком, у которых болит и ноет от того же, что и у
тебя. А иначе - с ума сойти от пустоты и от окружающей радости. Го-
голь-Моголь. Эка ты завернул...
Доктор. Подожди, я серьезно (с волнением). Я же о главном. Не знаю,
как кому, но мне было очень тяжело, пока я тебя, Коля, не встретил. Ох,
тяжело, кричать криком хотелось: где же вы, люди, куда исчезли, ведь бы-
ли же, я же читал, господи, еще сто лет назад были, с мыслями нормальны-
ми, с разговором человеческим, с моими болячками. Все, конечно, кричат:
время другое, стрессы, экология, не справляемся с потоком информации.
Чепуха какая - во-первых, где она, информация? Во-вторых, дело же не в
информации, дело же в идеях - а где они, новые идеи? По пальцам пересчи-
тать можно - раз, два, и обчелся, но и это еще не беда; старое забываем
или за новое выдаем, кукиш в кармане - и тот в прошлом веке предрекли.
(Вдруг прерывается, усмехается.) Вы можете сказать, что я для Анатолия
говорю, но, ей-богу, нет. Я потому говорю, что грустно человеку, тяжело
без людей. И это даже мне, который, можно сказать, в тепличных условиях
жил. А каково же тебе, Коля, было, как же ты превозмог с твоей бедой? Я
знал, конечно, что много таких, с бедой - по слухам, правда. Думал, что
люди оттуда должны быть желчны и злы, я думал, что они должны нас тут
всех ненавидеть, и не только функционеров, но и нас - добрых и честных,
но молчаливых. А вот ты меня опроверг, исцелил тем, что за равного при-
нял, но я лично с этим никогда не соглашусь. (Богданов пытается возра-
зить.) Да, да, не спорь, мы все здесь не согласимся. Я следил за тобой,
как ты начал среди нас жить, и удивлялся, с какой жаждой ты это делал,
жаждой и интересом. Вот скажи, откуда интерес после всего остается? От-
куда горение - ведь работать начал как бешеный, я же знаю, слышал про
твои успехи. Но тут - опять испытание. Мы-то все не так живем, мы поти-
хоньку, по зарплате; выдумывать хлопотно, внедрять - специальным законом
запрещено. И начались тут новые мытарства, слишком сильно ты рванул. На
дворе одна тысяча шестьдесят шестой год, а у нас ведь жизнь не по Ньюто-
ну; у нас механика Аристотеля: если силу не прикладываешь, так все и ос-
тановилось, застыло. Ну, думаю, завязнешь ты, все в трение уйдет необра-
тимо, на повышение энтропии ближнего космоса. Так и произошло. Что же,
думаю, беспросветная штука эта жизнь, несправедливая; надрывался чело-
век, и все коту под хвост? И вдруг - на тебе, просвет забрезжил, разош-
лись три тучи, и в проеме кусок неба вывалился. Нет, есть все-таки спра-
ведливость, есть признание; посветлело в твоем доме, теплее стало на ду-
ше, пришла любовь. Как же она чертовски хороша! (Тянется фужером к Еле-
не.) За тебя, Елена, за твой талант быть такой, как ты есть. Ты теперь
всю его жизнь оправдала, с тобой теперь поднимется. За тебя.
Все встают, чокаются с Еленой.
Гоголь-Моголь (с облегчением). Ну, думаю, куда он клонит? Ну хитрец,
безропотно присоединяюсь, ибо для чего еще жить, как не для такого
чувства?! Только женщины такие раз в тыщу лет являются миру. Да-да, а вы
думали, почему великих изобретений мало, что, у нас некому творить? Э,
навалом, а вот стимулов, причин, натуры, так сказать, - вот чего дефи-
цит! За тебя, Елена!
Елена. Ладно, ладно. Спасибо тебе, Доктор, и тебе спасибо, Гоголь-Мо-
голь.
Еще раз чокаются, выпивают. Закусывают нехитрым ужином.
Гоголь-Моголь (глядя на Доктора). А что вы, Анатолий, думаете насчет
развития транспортных коммуникаций в нашей стране? (Анатолий в недоуме-
нии.) Я в смысле социального развития в духе высшей справедливости?
Анатолий. В духе высшей справедливости?
Гоголь-Моголь. Да, в этом самом духе (смотрит по-прежнему на Докто-
ра).
Анатолий. Ничего не думаю.
Гоголь-Моголь. Э, молодой человек, не пойдет. Вы - представитель нау-
ки и не должны так отвечать. Ну вот, к примеру, дирижабль - как по-ваше-
му, разве не подойдет для бескрайних просторов России?
Анатолий. Дирижабль неповоротлив и к тому же не надежен, поскольку
сгореть может.
Гоголь-Моголь. Нет, это не аргумент, я же не говорю о допотопных мо-
делях, я же имею в виду - с учетом современной технологии.
Анатолий (неуверенно). Ну. не знаю, может быть, и окажутся полезными.
Гоголь-Моголь (радостно). А вот и нет! Глубокое заблуждение. Дири-
жабль - утопия, и здесь никакие технологии не помогут. Понимаете, Анато-
лий, дело не в конструкции, дело в идее. Ведь идея изначально мертворож-
денная. Ведь что есть свободное воздухоплавание? (подмигивает Доктору).
Это парение огромных предметов легче воздуха. Представляете, Анатолий,
идет в колхозе жатва, мужики на комбайнах овсы жнут, и вдруг над ихними
головами появляются гигантские парящие предметы. Ведь это неприлично...
Богданов. Слушай, Гоголь-Моголь, что ты к человеку пристал. Анатолий
пришел отдохнуть, а ты... Ты бы по делу.
Гоголь-Моголь. Нет, Коля, погоди. Разве русский мужик приемлет в небе
парящие предметы? Ведь это же огромные сигарообразные махины! Чепуха по-
лучается. Разве можно таким путем осуществить всеобщее равнодействие?
Анатолий оглядывается по сторонам, будто ищет поддержки. Инженер и
Доктор, наклонив головы, ковыряются в тарелках. Елена изо всех сил пыта-
ется сдержаться от смеха.
Гоголь-Моголь. Или представьте, Анатолий, что тот же самый колхозник
решил в город за промтоварами смотаться. Берет он в карман свои честно
заработанные трудодни, выводит из сарая свой личный цеппелин, садится в
гондолу и прямехонько плывет в райцентр, сутки туда и двое обратно, с
учетом направления ветра. Опять же чепуха получается. Как же быть? (На-
конец смотрит на Анатолия. Тот в полном замешательстве.) Вот именно,
