ный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то зае-
дать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашур-
шало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком,
не разом. Будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул
куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было
вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится,
мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает
все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надры-
вом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спу-
таешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с пра-
вильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток под-
бавил и воспарил так, что на галерке все рты открыли, и я рот как дуроч-
ка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор,
не стала его я слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так,
почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют,
нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и
ни один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралась у меня
мыслишка: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером? (пау-
за). Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла я свою ниточку.
Тут Коля и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно или в булоч-
ной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и
нету этого серенького человечка. Но и то сказать, одевался он всегда
как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему пригля-
дываться, задумываться, чем это серое существо живет. На меня все мужчи-
ны обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там
внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду
- лицо умное, и глаза такие, будто он вот только что придумал что-то. А
то, наоборот, печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-ни-
будь мычит. Именно (она будто сейчас сообразила), я никогда не видела,
чтобы человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если
весело. Забавно, правда?
Бьют часы. Раздается звонок. Елена встает и решительной походкой идет
открывать. Появляется Разгледяев. В пыжиковой шапке, в зимнем пальто.
Разгледяев. Добрый вечер, Лена.
Елена. Проходи, если не надолго, у меня гости. Разгледяев. Он?
Елена. Проходи, проходи. (Разгледяев снимает туфли и остается в нос-
ках.) Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Анатолий с достоинством кивает головой.
Разгледяев (бросает пронзительный взгляд, поворачивается к Елене). Но
я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню,
наконец?
Елена. Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем. Разгле-
дяев. Но...
Елена решительно садится в кресло.
Разгледяев. Хорошо, Елена, ты взволнована и... (замечает коньяк на
журнальном столике) ... не в себе, но я готов говорить даже в таких ус-
ловиях (кивает в сторону Анатолия).
Елена. Это очень благородно, так ближе к делу.
Разгледяев (мнет шапку). Елена, все, что происходит - ужасная, траги-
ческая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное
даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне,
и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как я
простил тебя. Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого
разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действи-
тельности, а лишь в больном воображении этого... (замечает, как Елена
крепко сжимает ручки кресла, и подбирает слово)... безответственного че-
ловека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вер-
нуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть ме-
сяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра...завтра ни в
коем случае не нужно ничего решать. Скаже же свое слово. Елена. Ничего
нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу.
(Встает.) Вот ты его назвал безответственным человеком, а известно ли
тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому,
что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого
мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал
ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что
нельзя человека одним словом обозначать? Нет, не слыхал ты этого и нет
этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлы-
ков.
Разгледяев. Но почему, зачем ты придираешься к словам? Ну, пусть Бог-
данов ответственный, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим уг-
лом зрения (ему жарко, расстегивает пальто, ослабляет галстук). Чем пло-
хо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, может быть, я не очень был
внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и
книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для
меня событие. Но и ты, твой труд... Частичка тебя в ней...
Елена. А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к
твоей книге примешивать. Даже если бы ты сжег ее, я бы все равно не
смогла уважать тебя, потому что, я думаю, по большому счету ты сам пони-
маешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, по-
тому что знал, найдется другой прохвост, который учуял протухший ветер
перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существи-
тельные и подновляя прилагательные. Но я сыта всем этим по горло, и не
примешивай сюда свою дрянную книжку. Я не хочу говорить о том, чего
нельзя проверить, за что, по крайней мере, сейчас розог не назначат, да
и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пише-
те. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая, Разгледяев? (к
Анатолию). Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до дискус-
сий. (Наливает себе коньяк и выпивает разом.) Я вам расскажу, какой ши-
рокой души этот человек. (Странно усмехается.) Я и на суде завтра так и
скажу: не могу я с ним жить, потому что развратная я девка. Знай (пово-
рачивается к Разгледяеву), все расскажу, если против развода выступать
будешь. Скажу, с соседом спуталась и конкретно все опишу. Как сама к не-
му пришла ночью. Представляете, Анатолий, как-то мы разругались с Разг-
ледяевым. Ха, разругались - это только так называется, а ругалась одна
я, потому что товарищ Разгледяев удивительно спокойный человек. Скала
гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной сла-
бости. Его же ничего смутить не может. Он забыл! Он все забыл. Так я на-
помню, как я от него ночью к соседу ушла. Я даже его предупредила - сей-
час вот пойду к Богданову и останусь до утра. А он: "Ты никогда этого не
сделаешь, потому что так не делают." Что же, не делают, так я сделаю. И
пошла, позвонила в дверь. Коля открыл, смешной такой, смотрит на меня,
ничего понять не может. А я ему с места в карьер и говорю - пришла к те-
бе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да так часто, как
школьник...
Разгледяев. Елена, прекрати! При посторонних!...
Елена. Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт. А то, что посто-
ронние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют - это ничего? (Анатолий
заерзал в кресле.) Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь (показы-
вает на себе).
Разгледяев (почти кричит). Елена!
Елена. О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится вовсе не то, что
я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, вовсе не это.
Тебе именно не нравится то, что я от тебя такого умного, такого преуспе-
вающего, ушла к этому чудаку неудачнику, к - смешно сказать - инженеру.
Вот что тебя злит, и не делай тут из себя отчаянного ревнивца. Да если
бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но по-
том сказал бы: все-таки умная женщина, все ж я толк в женщинах знаю. И
еще бы в гости к нам с начальником приходил и дефицитные подарки к
праздникам дарил. Да, мои любимые духи французские с запахом сирени при-
носил бы. А!? Разгледяев. Ты с ума сошла. Это какая-то заразная болезнь,
вы помешались вместе со своим инженером. Я таким языком говорить не мо-
гу.
Елена. Чем же тебе мой язык не нравится?Ана вашем языке я больше го-
ворить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прихлебатели,
зубрилы, выдумали себе игру, так играйте сами и не заставляйте нор-
мальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам
скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам изредка хо-
чется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, чтобы возвы-
сить вашу серость над серостью, чтобы ваша тупость могла сказать: гляди-
те, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную
девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят,
пусть хоть и спят с вами.
Разгледяев (усмехается). Мы, конечно серость, а вы гении, особенно
твой инженер.
Елена (уже спокойно). Да, ты прав, не гений он. Но не потому, что не
достоин, а потому, что гениев нет вообще. Не усмехайся, Разгледяев: ге-
нии, вожди, творцы - это ваши изобретения; вот и все, что вы смогли
изобрести своими паршивыми мозгами и своей нечистой совестью. Вы для то-
го придумали гениев, чтобы самим быть людьми! Иначе всем станет ясно ва-
ше скудоумие. Запомни, Разгледяев, нет гениев, но есть нормальные люди,
и они меж собой не стремятся возвыситься или возвысить, но, впрочем, те-
бе этого уже не понять. (Отвернулась, показывая,что разговор окончен, но
внезапно опять поворачивается к Разгледяеву и холодным спокойным голосом
говорит.) А ведь я поняла, почему ты пришел! Я догадалась, почему ты с
разводом тянешь. Я сейчас скажу почему, и если правда, то сейчас же ты
уйдешь, немедленно. Только не лги, не вздумай; проверить тебя очень
просто, достаточно снять трубку и позвонить (поправляет халат на груди).
У тебя загранкомандировка горит? Боишься, что с таким пятном в анкете не
пустят?
Разгледяев (бледнеет). Я ухожу, и теперь навсегда, с тобой бесполезно
говорить.
Елена. Так и есть, ах ты, бедненький, как же ты без Европы и Европа -
без тебя? Ай-яй-яй, бедная Европа. Ничего, переживет Европа, найдут дру-
гого кретина, будет там с каменным лицом Россию представлять. Да, прав-
да, у них там своих достаточно. А вдруг хоть нормальный попадется? Мало-
вероятно, вы же сами из себя выбираете. Вот только за державу обидно,
что по таким идиотам о всех людях судят. Уходишь? Уходи, извини - не
провожаю. До скорого на суде. Следующий раз в Европу поедешь.
Разгледяев уходит.
Елена. Спасибо вам, Анатолий, видите, как все быстро окончилось.
Анатолий. А я-то тут причем?
Елена. Вы? Анатолий, давайте на "ты", а?
Анатолий. Я, собственно, никогда не возражал.
Елена. Давайте выпьем.
Анатолий, спохватившись, разливает.
Елена. Итак, сейчас я произнесу тост, даже не тост, а тронную речь.
Ваша фамилия?
Анатолий. Ермолаев.
Елена. Ах, черт, Ермолаев, Разгледяев, - ну ничего, не в фамилии де-
ло. Так вот, слушайте внимательно и ничему не удивляйтесь. Анатолий Ер-
молаев, двадцати четырех лет от роду. Сейчас наступит, быть может, самый
важный момент в вашей жизни, сейчас - через несколько минут - вы прикос-
нетесь к одной из самых страшных тайн, какие существовали когда-либо на
Земле. Вы еще можете отказаться, потому что человек посвященный стано-
вится хранителем этой тайны без всяких клятв и прочих предварительных
условий и тем самым берет на себя великую ответственность. Вы согласны?
Анатолий (подыгрывает). Согласен.
Елена (встает и поднимает вверх руку, говорит серьезно). Я, Елена, по
закону Разгледяева, а по существу ничья, являюсь хранительницей совер-
