зал). Начинается.
Каракозов (не замечая). Вот смотрю я на это великое, да, для нас,
русских, - великое, гениальное полотнище, и замечаю в нем главную нашу
идею. А главное что в ней, в Руси, есть? (Пауза.) Не степь, не удаль на-
ша разудалая, и даже - не душа, умом непознаваемая, а главное в Руси -
дорога, долгая, без края, до горизонта, дорога. Всяк, ступивший на нее
однажды, сойти не может, даже если и занесет судьба в заграницы. Давайте
ж выпьем за нее , за матушку нашу, за Россию.
Михаил Андреевич чокается со всеми. Надежда Львовна в недоумении. Ос-
тальные - без особого энтузиазма, а Леонид, когда Каракозов обошел уже
весь стол и подошел к нему, демонстративно отодвигает рюмку.
Каракозов. Что же, Леонид, за Россию не желаешь?
Леонид. За империю пить не буду, а за дорогу - выпью.
Каракозов (не сильно конфузясь). Ну, пей за свою дорогу (отходит, не
чокнувшись. Выпивает до дна, громко ухает, нюхает корочку хлеба и молча
возвращается на место).
Воцаряется неловкая пауза.
Мать (виновато). Закусывайте, закусывайте.
Гости ковыряются в тарелках.
Таня (прерывая затянувшуюся паузу). Мне сегодня сон приснился про
школу, будто все, как прежде, сидим мы с Юлей за одной партой и пишем
сочинение по геометрии...
Леонид. Вот тебе и здрасьте - сочинение по геометрии: площадь трапе-
ции равна полусумме оснований, на высоту.
Таня. Да, по геометрии, только у меня сочинение на сумму углов треу-
гольника. И будто я уже описываю, что за мораль у этой теоремы, и отчего
все складывается именно так, а не иначе, и в чем скрытый смысл.
Владимир (стесняясь жены, подыгрывая Леониду). Может быть, все-таки
про трапецию?
Таня. Нет, Володечка, про треугольник, да это неважно, а странно сов-
сем другое. (Она уже обращается к Юле). Там, во сне, ты, Юленька, все
пытаешься ко мне в тетрадь заглянуть, будто списать у меня хочешь. А я
прикрываюсь, не позволяю. Как же так, думаю, вот всегда на геометрии я у
тебя списывала, и ты никогда не отказывала, а мне будто жалко. Лучшей
подруге... и жалко.
Юлия. Смешной сон. Неужели, так и не дала сдуть?
Таня. Стыдно, не разрешила.
Каракозов. Молодец.
Таня. Нет, теперь стыдно. Еще думала, сказать или нет, а потом решила
- обязательно признаюсь.
Юлия. Вот глупости. Танька, а помнишь, мы нашему физику глазки строи-
ли?
Таня. Бозону? Помню.
Юлия. Ну-да, Бозон Бизонович, эх школа, школа, прекрасная пора... да-
вайте выпьем за прекрасное время.
Леонид. Ну, пошло-поехало, козы-подружки... выпьем, выпьем за прек-
расное.
Юлия чокается с Таней за дружбу школьную. Все выпивают.
Таня(запевает). Прекрасное - далеко, не будь ко мне жестоко...
Юлия, нехотя, подпевает. Поют первый куплет и, не зная слов, останав-
ливаются.
Каракозов. Браво, браво, а дальше-то...
Леонид. А я школу не люблю. Вот, ей-богу, ни одной школьной минуты и
не помню хорошей. Одна история чего стоит, сон разума и сумрак законов,
Белка, Стрелка, Днепрогэс... О господи, неужто все это позади?!
Каракозов. История, она завсегда, - позади.
Леонид. Только не в этой стране.
Каракозов. А чем же тебе наша история не по душе?
Юлия. Стоп, стоп, стоп... дядя Миша, он же нарочно заедается.
Мать. Право, Михаил Андреич, не кипятись.
Каракозов. Нет, погоди. Хорошо, положим, он России не любит, плевать,
что она его воспитала, образование дала, профессию, впрочем, профессия у
него - так себе, сам выбирал, но дань отдать, уважение, покрайней ме-
ре...
Леонид. Я - дантист!
Каракозов. Не дантист ты, а Дантес! Был бы, как мы с Абрам Иосичем,
разведчиком земных недр... или, наоборот, космических.
Леонид. А какая может быть у меня профессия, при моей-то фамилии, ку-
да я мог поступить в вашей стране?
Каракозов. Ты меня фамилией не попрекай, мне Абрам Иосич, царство ему
Ерусалимское, лучшим другом был, из одной тарелки щи хлебали, в тайге ,
в Сибири, в одной палатке согревали друг друга. Что ты мне фамилией ты-
каешь? Уж он бы гуманитарную помощь еврейскую побрезговал, из синагоги.
Леонид раздраженно встает, готовясь выйти из-за стола.
Юлия. Какую еще гуманитарную из синагоги?
Каракозов. Погоди, Юленька, голубушка. Что он скажет? (Пауза.) Мол-
чишь? Признайся - брал подачки.
Леонид (к матери). Господи, вот ведь недержание. (Уже к Каракозову.)
Брал, брал, да и вы как-то сырком, без особого отвращения, закусываете.
Каракозов. Я - по незнанию (осматривает кусок сыра на своей вилке и
тут же, со вкусом, проглатывает его), а ты - умышленно. Нет, послушайте,
(оглядывается вокруг, упирается во Владимира, наклоняется к Надежде
Львовне) Этот мрачный, что за гость? Ты бы хоть представила.
Мать. Владимир Дмитриевич Кожевников, муж Тани, ученый. А Таня...
Каракозов. Таню знаю. Вот вы, ученый человек, определите нам, что за,
понимаешь, гуманитарная помощь, по еврейскому признаку?
Владимир. Ни еврейскую - евреям, ни германскую - немцам, никакую дру-
гую, по национальному признаку,- не приемлю.
Каракозов. Правильные мозги - наш человек, только мрачный очень. Ну
да я не вмешиваюсь, я про этот сыр с мацой толкую. Вот и Абрам Иосич не
взял бы.
Леонид. Между прочим, Абрам Иосифович - мой отец.
Каракозов (слегка кривляется). Между прочим, Абрам Иосич самый что
ни-на-есть русский человек был и жизнью пожертвовал... за ради тебя.
Леонид (ядовито). Ага, нашел Ивана из Одессы.
Владимир встает из-за стола. Отходит в сторону, закуривает.
Каракозов ( выходя из себя). Да, русский, потому что не выбирал, где
потеплее.
Мать. Михаил Андреич, ты право, неудобно...
Каракозов (он теперь захмелел и не сдерживался). А чего же мы, спра-
шивается, стесняемся? Что же мы, как битая собака, только огрызаемся и
потворствуем ответу на эти национальные вопросы? Да и что это такое -
национальные запросы, что это за штука такая хитрая, неужто объективное
затруднение или все-таки жупел буржуазии? Империя - с надрывом говорят
они, а мы куксимся, кулачок слюнявим, мол, простите несмышленых за наше,
понимаешь, навязчивое руководство. А нет бы, распрямиться и гордо ска-
зать: да, Империя, да, понимаешь, мечта! Наша российская, или лучше наз-
вать - русская мечта.
Леонид. Размечтались, губу развесили. Земли нахапали, а чего делать с
ней - не знаете.
Каракозов. Отчего, спрашиваешь, нас много, и земля объемами обильна?
(Выпивает сам рюмку и крякает, не закусывая.) Вроде все мы от Адама и
Евы, через недостающее звено пришлепали, ан глядишь - тех - с гулькин
нос, а других - с маковое зернышко. Что же, плодовиты мы более других,
или земли той более никому не нужно? (Оглядывает всех). Вряд ли. Скорее
закопана здесь особая иррациональная собака, мечтой русской зовется. Да,
мы - Империя, да, мы - империалисты. Не наша идея, ибо третий Рим зовет-
ся, но нами подхвачена, и вовремя.
Леонид(в зал). Еще бы, своего-то - одни лапти и матрешка.
Каракозов. Да, империя - это настоящая свобода, потому что вольготно
там, где начальство далеко, а где ж ему дальше быть, чем на наших прос-
торах. Что же вы, господа сепаратисты, древние товарищи свободы, нас в
стойло междуреченское загоняете? Простите тогда уж, если мы вам сервизы
побъем, уж очень тесно свободному человеку в вашей посудной лавке.
Леонид (в зал). Шут. Фома Опискин.
Каракозов. Издревле две философии поперек друг друга стояли - римская
и итальянская.
Леонид (присвистнул, ему уже стало интересно). Хитро.
Каракозов. Увы, погиб Рим, а с ним и римляне древние, от них одни
итальяшки остались. Вот и мы Вавилонскую башню строили. Смейтесь над на-
ми, плюйте с исторических высот на мечту нашу русскую - объединить все
человечество, а начальство на Луну отправить (зря что ли, мы на небо
стартанули). Только долго ли смеяться придется? Скорее всего, до первой
беды, а там грянут холода - собьетесь в последней пещере, прикорнете
друг к дружке и двух слов связать не сможете.
Леонид. Да он речь заготовил. Мама, зачем его звали?
Каракозов (Уже обращаясь к залу). Теперь по национальному запросу.
Есть любые хорошие люди на земле, а русских нету. (Пауза.) Нету нации
такой, прилагательное одно. Кто ты есть? - спрашиваете, а он поправляет:
не кто, а какой, и добавит скромно - русский, с одной шестой части. За-
метьте, не аглицкий, не немецкий, ни даже американский, а, именно, -
русский. Вот она, наша душа, через слово выперла. Вот вам, господа, и
идея наша, вот вам и русская мечта людей, поменявших родные пенаты на
временное цыганское странствие. Приходите, живите , всем места хватит, а
не хватит - мы еще где-нибудь найдем, хочь на Марсе, хочь на Венере. Уж
простите, даром нам ваших наций не надо. Чего же мы - не в уме, анализ
крови с Человека брать или носы мерять?
Мать. Ну ты, право, Михаил Андреевич...про носы-то.
Каракозов. Да, для нас русский не тот, у кого нос пуговкой и глаза
татаро-монгольские, а тот, кто есть человечеству лучший друг. А если ты
только языком болтаешь, да народ империей пугаешь, значит, в голове у
тебя чего-то не совсем в комплекте. Кто он, по-вашему, Галилео Галилей
или Авраам Линкольн, или, положим, сам Рембрандт с Леонардо да Винчи?
Это ж самые настоящие русские люди, а иначе стали бы Достоевский с Толс-
тым им компанию составлять. Да, да, оченно наша земля русская Невтонами
Исаками богата. Что же вы сюда прете со своими национальными особеннос-
тями, с мелкими успехами?
Леонид. Шут, ей-богу, шут.
Каракозов. И что интересно, эти самые патриоты, не иначе как из неу-
давшихся шекспиров, произрастают. Там, глядишь, горский, там - степной,
вместо того, чтобы поэму хорошую написать, трудностями перевода пугает.
Та для нас Тарас Грыгорыч - больше русский, чем сам господин Распутин. И
хата наша никогда с краю не стояла и стоять не будет! Нам эфиоп язык по-
дарил, так мы не стесняемся, пользуемся и горя не знаем. А космополиты
песен написали, и мы с ними теперь плачем над ихней музыкой. (Зажмурива-
ет глаза, пытаясь выдавить слезу).
Правда, некоторые слабинку дали, обратно в пустыню подались, к Ируса-
лиму старому. Но, по-нашему, чья-то это провокация: подразумевают соб-
рать всех космополитов в одном месте и там прихлопнуть ядерным уст-
ройством. Так что, оставайтесь и с нами некоторые, на крайний случай.
Биробиджан - далеко, а Сан-Франциско под - боком.
Леонид. Это как же?
Каракозов (махнув рукой). Только Империя наша, все ж таки не Римская.
И дорог - нету, и дураков - в избытке, но не было в прошлом истории,
чтоб метрополия босиком ходила, заради голой идеи. Оттого нам и дорог
наш босоногий Вавилон. Мы всех к себе приглашали, потому верим только в
пространство. Как говорится, было бы пространство, а время найдется.
Леонид демонстративно хлопает в ладоши. Остальные в замешательстве.
Мать. Ох, жаркое, жаркое - то забыла (убегает на кухню).
Каракозов. А где наш ученый?
Таня. Володя курит.
Каракозов. Дайте и мне, двадцать лет не курил, а теперь охота. Все,
перекур.
Картина третья
Там же. Владимир перебирает струны гитары. Таня сидит рядом недвижи-
мо.
Таня. Мне так стыдно.
Владимр. За что?
Таня. За жадность.
Владимир. Глупости.
Таня. Да, глупости, но этот треугольник, что он значит?
Владимир кривится.
Таня. Треугольник - ведь это число три, трижды три - девять, а число
девять означает человека. Следовательно, все логично. Сочинение было на
тему человека.
Владимир (лениво возмущась). Глупо и примитивно. Таня, оставь эту
арифметику, сколько можно.
Таня. Но, почему ты злишься. Ты не в себе, я заметила, с тобой что-то
происходит.
Владимир. Перестань, ничего не происходит. Ну причем тут трижды три?
Где же хозяева?
Таня (в пустоту). Пойду посмотрю, может быть, помощь моя нужна.
Таня уходит, и появляется Юлия с дымящимся блюдом. Владимир оставляет
