- Думаешь, ты - совершенство? - ответил он. Она опять заплакала.
- Это хуже пощечины, - сказала она.
- А что ты про меня сказала?
- Не знаю. Не помню. Я была так зла, и ты мне сделал так больно.
- Так ведь все уже кончено, зачем же сердиться?
[610]
- А я не хочу, чтобы все было кончено. Но теперь ничего уже не поделаешь.
- Тебе остается твой пьяница-профессор.
- Перестань, - сказала она. - Давай кончим разговор и замолчим.
- Давай.
- Хорошо?
- Да.
- Я буду спать здесь.
- Нет. Можешь лечь на постели. Можешь. Я сейчас ухожу ненадолго.
- Не уходи.
- Мне нужно, - сказал он.
- До свиданья, - сказала она, и он увидел ее лицо, которое он всегда так любил и которое никогда не портили слезы, ее черные локоны, ее крепкие маленькие груди под свитером, касающиеся края стола; стол скрывал от него остальное, все, что он так любил, и, казалось ему, умел радовать, но, как видно, это ничего не спасло, и когда он выходил, она смотрела через стол ему вслед, опустив подбородок на сложенные руки, и плакала.
Глава двадцать вторая
Он не взял велосипеда и пошел пешком. Луна уже взошла, и деревья темнели на фоне неба, и он шел мимо деревянных домов с узкими двориками и запертыми ставнями, сквозь которые пробивался свет; немощеными переулками с двойным рядом домов; кварталами кончей, где все было чинно, надежно упрятано от посторонних взоров - добродетель, неудачи, недоедание, овсяная каша и вареная рыба, предрассудки, порядочность, кровосмесительство, утешения религии;
мимо ярко освещенных, с распахнутыми дверьми, кубинских "болито", деревянных лачуг, в которых только и было романтического, что их имена: Чича, Красный домик; мимо церкви из каменных блоков, с треугольными остриями шпилей, безобразно торчавшими в лунном небе; мимо живописной в лунном свете громады монастыря с черным куполом и обширным са-
[611]
дом; мимо заправочной станции и ярко освещенной закусочной возле пустыря, где когда-то была миниатюрная площадка для гольфа; по залитой светом главной улице с тремя аптеками, магазином музыкальных инструментов, пятью еврейскими лавками, тремя биллиардными, двумя парикмахерскими, пятью пивными, тремя павильонами с мороженым, пятью скверными и одним хорошим рестораном, двумя газетными киосками, четырьмя лавками подержанных вещей (в одной из них также изготовлялись ключи), фотографией, одним большим домом с конторами внизу и четырьмя зубоврачебными кабинетами в верхних этажах, магазином стандартных цен, отелем на углу и стоянкой такси перед ним; и, обогнув отель, улицей, ведущей к "джунглям", мимо большого некрашеного деревянного дома, из окон которого доносились звуки пианолы и в дверях стояли девушки, а рядом на тротуаре сидел матрос; и потом задворками, мимо кирпичного здания суда с освещенным циферблатом часов, показывавших половину одиннадцатого, мимо тюрьмы, выбеленные стены которой блестели в лунном свете, к подъезду "Поры сирени" в глубине переулка, запруженного автомобилями.
"Пора сирени" была ярко освещена и полна народу, и когда Ричард Гордон вошел, он увидел, что игорный зал переполнен; рулетка вертелась, и маленький шарик звонко пощелкивал о металлические перегородки, рулетка вертелась медленно, шарик жужжал, потом, щелкнув, подпрыгивал и останавливался, и тогда ничего не было слышно, кроме скрипа рулетки и стука фишек. В баре сам хозяин стоял у стойки вместе с двумя барменами и сказал ему:
- Привет, мистер Гордон. Что будете пить?
- Не знаю, - сказал Ричард Гордон.
- Вы плохо выглядите. Что такое? Вы нездоровы?
- Нет.
- Я знаю, что вам приготовить. Такое, что прямо - ух. Пили когда-нибудь испанский абсент - ojen?
- Давайте, - сказал Гордон.
- Выпьете, сразу станет хорошо. Захочется всех кругом поколотить, - сказал хозяин. - Ojen экстра для мистера Гордона.
[612]
Не отходя от стойки, Ричард Гордон выпил три экстра, но лучше ему не стало; мутный, сладковатый, отдающий лакрицей напиток никак на него не подействовал.
- Дайте мне что-нибудь другое, - сказал он бармену.
- Что такое? Вам не нравится ojen экстра? - спросил хозяин. - Вам не стало хорошо?
- Нет.
- После ojen экстра надо пить с разбором.
- Дайте мне чистого виски.
Виски согрел его язык и небо, но ничего не изменил в его настроении, и вдруг, глядя на себя в зеркало позади стойки, он понял, что теперь ему никогда не будет легче от вина. То, что произошло, - произошло, и всегда теперь будет с ним, и если он напьется до потери сознания, проснувшись, он все равно почувствует это опять.
Высокий, очень худой молодой человек с редкой порослью светлых волос на подбородке, стоявший у стойки рядом с ним, спросил:
- Скажите, вы не мистер Гордон?
- Да.
- Я Гарольд Спелмэн. Мы, кажется, познакомились на одном вечере в Бруклине.
- Возможно, - сказал Ричард Гордон. - Очень может быть.
- Мне очень понравилась ваша последняя книга, - сказал Спелмэн. - Мне все ваши книги нравятся.
- Очень рад слышать, - сказал Ричард Гордон. - Выпьете чего-нибудь?
- Вместе с вами, - сказал Спелмэн. - Вы пробовали этот ojen?
- Мне он не помог.
- А что с вами?
- Настроение скверное.
- Попробуйте еще.
- Нет. Я возьму чистого виски.
- Знаете, для меня целое событие, что я вас увидел, - сказал Спелмэн. - Вы, наверное, не помните нашу встречу на том вечере?
- Нет. Но, может быть, это был удачный вечер. Удачные вечера обычно не запоминаются, верно ведь?
[613]
- Пожалуй, вы правы, - сказал Спелмэн. - Это было у Маргарет Ван-Брунт. Вспоминаете? - спросил он с надеждой в голосе.
- Стараюсь.
- Это я тогда поджег дом, - сказал Спелмэн.
- Не может быть, - сказал Гордон.
- Да, - радостно сказал Спелмэн. - Именно я. Это был самый замечательный вечер из всех, какие я помню.
- Что вы теперь делаете? - спросил Гордон.
- Ничего особенного, - сказал Спелмэн. - Так, живу понемножку. Я уже привык к этому. А вы пишете новую книгу?
- Да. Половину уже написал.
- Превосходно, - сказал Спелмэн. - а о чем?
- Забастовка на текстильной фабрике.
- Великолепно, - сказал Спелмэн. - Ужасно, знаете, люблю социальные темы.
- Что?
- Просто обожаю, - сказал Спелмэн. - Для меня нет ничего лучше. Вы, бесспорно, на голову выше всей писательской братии. Скажите, есть у вас там прекрасная еврейка-агитатор?
- А что? - спросил Ричард Гордон подозрительно.
- Это роль для Сильвии Сидней. Я в нее влюблен. Хотите посмотреть ее фотографию?
- Я видел, - сказал Ричард Гордон.
- Давайте выпьем еще, - радостно сказал Спелмэн. - Подумать только, как это мы с вами встретились. Вы знаете, я ведь счастливчик. Настоящий счастливчик.
- А что? - спросил Ричард Гордон.
- Я сумасшедший, - сказал Спелмэн. - Это просто замечательно. Все равно, что быть влюбленным, только все всегда кончается хорошо.
Ричард Гордон слегка отодвинулся.
- Это вы напрасно, - сказал Спелмэн. - Я не буйный. То есть я очень редко бываю буйный. Давайте выпьем еще.
- Давно это с вами?
- По-моему, всю жизнь, - сказал Спелмэн. - Уверяю вас, это единственная возможность быть счастливым в наше время. Какое мне дело до того,
[614]
как стоят акции "Дуглас Эйркрафт"? Или Телеграфно-телефонной компании? Меня все это не касается. Я читаю какую-нибудь из ваших книг, или пью, или смотрю на фотографию Сильвии, и я счастлив. Я - как птица. Я даже лучше птицы. Я... - Он помедлил, подыскивая слова, потом сразу заторопился. - Я хорошенький маленький аист, - выпалил он и покраснел. Он пристально глядел на Ричарда Гордона, шевеля губами, и тут рослый молодой блондин отделился от группы, сидевшей в другом конце бара, подошел к нему и положил ему руку на плечо.
- Пойдем, Гарольд, - сказал он. - Нам пора домой.
Спелмэн свирепо посмотрел на Ричарда Гордона.
- Он смеется над аистом, - сказал он. - Он сторонится аиста. Аиста, который кружит в свободном полете...
- Пойдем, Гарольд, - сказал высокий молодой человек.
Спелмэн протянул руку Ричарду Гордону.
- Я не обижаюсь, - сказал он. - Вы хороший писатель. Продолжайте и дальше писать так. Помните, я всегда счастлив. Не давайте сбить себя с толку. До скорого свидания.
Рослый молодой человек обнял его за плечи, и оба они, протиснувшись через толпу, пошли к выходу. Спелмэн оглянулся и подмигнул Ричарду Гордону.
- Славный малый, - сказал хозяин. Он постучал себя по лбу. - Очень образованный. Заучился, должно быть. Любит бить посуду. Но он это не со зла. Платит за все, что разобьет.
- Он часто бывает здесь?
- Каждый вечер. Как он вам сказал, кто он? Лебедь?
- Аист.
- Вчера он был лошадь. С крыльями. Как та лошадь, что на бутылках "Белого коня", только с крыльями. А все-таки малый славный. Денег много. У него в голове неладно. Родные и держат его здесь под присмотром. Он мне все хвалил ваши книги, мистер Гордон. Чего вам налить? За счет заведения.
- Виски, - сказал Ричард Гордон. Он увидел, что к нему подходит шериф. Шериф был необыкновенно
[615]
высокий, похожий на мертвеца и очень любезный человек. Ричард Гордон уже видел его сегодня, на вечере у Брэдли, и разговаривал с ним об ограблении банка.
- Мистер Гордон, - сказал шериф, - если вы ничем не заняты, поедемте потом со мной. Береговая охрана ведет из пролива лодку Гарри Моргана. Его заметил танкер недалеко от Матакумбе. Захватили всю банду.
- Что вы говорите? - сказал Ричард Гордон. - Всех захватили?
- В телеграмме говорится, что все они убиты, только один жив еще.
- Неизвестно, кто?
- Нет, об этом ничего не сказано. Что там произошло, один бог знает.
- Деньги при них?
- Никто не знает. Но, должно быть, все там, на лодке, раз они не добрались до Кубы.
- Когда они будут здесь?
- О, часа через два-три, не раньше.
- Куда приведут лодку?
- Вероятно, в Военный порт. На причал береговой охраны.
- Где мы с вами встретимся?
- Я заеду за вами сюда.
- Лучше к Фредди. Я здесь столько не высижу.
- У Фредди сегодня не особенно приятно. Там полно ветеранов войны с общественных работ на островах. Они всегда страшно буянят.
- Пойду взгляну, что там делается, - сказал Ричард Гордон. - У меня сегодня настроение неважное.
- Что ж, только держитесь в стороне, - сказал шериф. - Хотите, я вас туда подвезу?
- Спасибо.
Они протолкались через толпу, и Ричард Гордон сел в машину рядом с шерифом.
- Как вы думаете, что произошло на лодке Моргана? - спросил он.
- Один бог знает, - ответил шериф. - Во всяком случае, что-то страшное.
- Точнее ничего не известно?
- Ровно ничего, - сказал шериф. - Ну, вот, пожалуйета, полюбуйтесь.
[616]
Они поравнялись с ярко освещенной витриной, Фредди сразу увидели, что бар битком набит. Люди, одетые в дунгари(1), одни с непокрытой головой, другие в кепках, старых военных фуражках или картонных шлемах, в три ряда толпились у стойки, патефон с усилителем играл "Остров Капри". В ту минуту, как шериф затормозил, из открытой двери с грохотом вылетел человек, а за ним другой. Они упали и, сцепившись, катались по тротуару, и тот, который был сверху, держал нижнего обеими руками за волосы и с глухим отвратительным стуком ударял его головой об асфальт. В баре никто даже не обернулся.
Шериф вышел из машины и схватил за плечи того, который был сверху.
- Брось сейчас же, - сказал он. - Вставай. Тот выпрямился и посмотрел на шерифа.
- Какого черта вы лезете не в свое дело? Второй, - волосы у него были в крови, кровь лилась из уха и размазывалась по веснушчатой щеке, тоже накинулся на шерифа.
- Что вы пристали к моему приятелю? - сказал он хрипло. - Чего вам надо? Думаете, я не могу вытерпеть?
- Ты все можешь вытерпеть, Джой, - сказал тот, который колотил его. Затем шерифу: - Слушайте, не найдется у вас доллара взаймы?
- Нет, - сказал шериф.
