- Поддерживает огонь в домашнем очаге, - сказал второй.
- Вот, вот, - сказал Рыжий. - Она самая славная маленькая женка на свете.
- Слушайте, - сказал второй ветеран. - Моя старуха тоже ничего.
- Правильно.
- Она умерла, - сказал второй ветеран. - Не будем о ней говорить.
- А вы женаты, приятель? - спросил Рыжий Ричарда Гордона.
- Как же, - ответил тот.
У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.
Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.
- Что с вами, приятель? - спросил рыжий ветеран.
- Ничего.
[624]
- Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.
- Нет, - сказал Ричард Гордон.
- Можно подумать, что вы увидели привидение.
- Видите вон того, с усами? - спросил Ричард Гордон.
- Этого?
- Да.
- Ну и что же? - спросил второй ветеран.
- Ничего, - сказал Ричард Гордон. - Черт с ним.
Ничего.
- Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.
- Нет, - сказал Ричард Гордон. - Это не поможет.
- Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, - сказал рыжий ветеран. - Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.
- Я его ненавижу, - сказал Ричард Гордон. - Он отнял у меня жизнь.
- А вот мы ему пропишем, - сказал второй ветеран. - Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?
- У нас есть еще доллар семьдесят центов, - сказал Гордон.
- Тогда не взять ли нам лучше бутылку? - сказал рыжий ветеран. - А то я только-только разошелся.
- Нет, - сказал второй. - Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.
- Нет. Не трогайте его.
- Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.
- Жизнь. Жизнь, а не жену.
- Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.
- Это он ограбил банк, - сказал второй ветеран. - Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.
- А что ты делал на почтамте? - спросил второй подозрительно.
[625]
- Что, я не могу письмо получить?
- Разве в лагерь письма не доходят?
- Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?
- Что ты делал на почтамте?
- Просто зашел по дороге.
- На, получай, - сказал его приятель и так размахнулся, как только можно было в толпе.
- Ну, сцепились друзья-приятели, - сказал кто-то. Их стали подталкивать к двери, и они, лягаясь и бодаясь, колотя и тузя друг друга, вывалились на улицу.
- Пусть дерутся на тротуаре, - сказал широкоплечий молодой человек. - Эти сучьи дети по три-четыре раза в вечер затевают драку.
- Пара забулдыг, - сказал другой ветеран. - Рыжий умел драться когда-то, но теперь у него сифон.
- У них у обоих сифон.
- Рыжий схватил это от одного парня на ринге во время борьбы, - сказал низенький, коренастый ветеран. - У этого парня был сифон, и у него вся спина и плечи были в сыпи. При каждой схватке он терся плечом об нос Рыжего.
- Все враки. Зачем Рыжему было лезть туда лицом?
- А он всегда так держал голову, когда боролся. Вниз, вот так. Тот парень и терся об него.
- Все враки. Расскажи своей бабушке. Никогда такого не было, чтобы на ринге подцепить сифон.
- Это ты так думаешь. А я тебе скажу, что Рыжий был такой чистюлька, каких свет не создавал. Я его знаю, мы с ним в одном отряде были. И он был очень хороший борец. Кроме шуток, хороший. И у него была славная жена. Кроме шуток, славная. А сифон он схватил от этого Бенни Сампсона, это так же верно, как то, что я стою здесь.
- Так сядь, - сказал другой ветеран. - А где Барбос подцепил его?
- Барбос - в Шанхае.
- А ты где?
- Нигде.
- А Пузырь где?
- От девки в Бресте, на пути домой.
[626]
- Все вы любите говорить об этом. Сифон. А какая разница, есть у человека сифон или нет?
- Теперь для нас никакой, - сказал один ветеран. - С ним не хуже, чем без него.
- Для Барбоса даже лучше. Он не понимает, что с ним делается.
Ричард Гордон стоял теперь у стойки рядом с профессором Мак-Уолси. Когда Рыжий и Барбос затеяли драку, его оттеснили сюда, и он не пытался сопротивляться.
- Привет, - сказал ему профессор Мак-Уолси. - Стакан пива?
- Только не с вами, - сказал Ричард Гордон.
- Пожалуй, вы правы, - сказал профессор Мак-Уолси. - Видели вы где-нибудь такое?
- Нет, - сказал Ричард Гордон.
- Это очень любопытно, - сказал профессор Мак-Уолси. - Они удивительные люди. Я каждый вечер сюда прихожу.
- И ни разу не попали в историю?
- Нет. А почему?
- Бывают пьяные драки.
- Со мной никогда никаких историй не было.
- Несколько минут тому назад двое моих приятелей собирались избить вас.
- Вот как?
- Очень жалею, что я им помешал.
- Думаю, это бы ничего не изменило, - сказал профессор Мак-Уолси, как всегда очень странно выговаривая слова. - Если вам неприятно мое присутствие, я могу уйти.
- Нет, - сказал Ричард Гордон. - Я даже испытываю некоторое удовольствие от вашего соседства.
- Вот как, - сказал профессор Мак-Уолси.
- Вы были когда-нибудь женаты? - спросил Ричард Гордон.
- Да.
- Ну и чем кончилось?
- Моя жена умерла во время эпидемии инфлюэнцы в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
- Зачем вы хотите опять жениться?
- Я думаю, на этот раз будет удачнее. Я думаю, может быть, я теперь сумею быть лучшим мужем.
[627]
- И для этого вы выбрали мою жену?
- Да, - сказал профессор Мак-Уолси.
- Скотина! - сказал Ричард Гордон и ударил его по лицу.
Кто-то схватил его за руку. Он вырвал руку, и кто-то с силой хватил его по голове около самого уха. Он увидел, что профессор Мак-Уолси все еще стоит у стойки, весь красный, моргая глазами. Профессор Мак-Уолси потянулся за другим стаканом, потому что его пиво расплескал Гордон, и Ричард Гордон занес руку, чтобы ударить его еще раз. В эту минуту что-то опять взорвалось над самым его ухом, и все огни в баре ярко вспыхнули, закружились и потом погасли.
Потом он увидел, что стоит на пороге бара. В голове у него был звон, и переполненная комната не стояла на месте, а слегка кружилась, и его тошнило. Толпа смотрела на него. Широкоплечий молодой человек стоял с ним рядом.
- Слушайте, - говорил он, - нечего вам тут скандалить. Довольно, что эти пьяницы дерутся тут целый вечер.
- Кто меня ударил? - спросил Ричард Гордон.
- Я вас ударил, - сказал дюжий молодой человек. - Этот господин - наш постоянный посетитель. Нечего вам бесноваться по-пустому. Нечего затевать тут драки.
Нетвердо стоя на ногах, Ричард Гордон увидел, что профессор Мак-Уолси отделился от толпы у стойки и идет к нему.
- Мне очень жаль, - сказал он. - Я вовсе не хотел, чтоб вас били. Я вполне понимаю ваши чувства...
- Скотина! - сказал Ричард Гордон и шагнул к нему. Это было последнее, что он мог вспомнить, потому что дюжий молодой человек стал в позицию, слегка опустив плечи, и двинул его снова, и на этот раз он повалился ничком на цементный пол. Дюжий молодой человек повернулся к профессору Мак-Уолси.
- Теперь все в порядке, док, - сказал он гостеприимным тоном. - Больше он к вам не будет приставать. А чего он, собственно, хотел?
- Я должен отвезти его домой, - сказал профессор Мак-Уолси. - Он оправится?
- Еще бы.
[628]
- Помогите мне втащить его в такси, - сказал профессор Мак-Уолси. Они подхватили Ричарда Гордона с двух сторон и с помощью шофера уложили его на сиденье допотопного фордика.
- Вы уверены, что он оправится? - спросил профессор Мак-Уолси.
- Когда захотите привести его в чувство, дерните его как следует за уши. И спрысните водой. Как бы только он не начал драться, когда придет в себя. Смотрите, чтобы он не схватил вас, док.
- Нет, - сказал профессор Мак-Уолси. Голова Ричарда Гордона, неестественно запрокинутая, лежала на сиденье, и при каждом дыхании из горла у него вырывался хриплый, прерывистый шум. Профессор Мак-Уолси подложил ему руку под голову и поддерживал ее, чтобы она не колотилась о стенку машины.
- Куда ехать? - спросил шофер.
- На другой конец города, - сказал профессор Мак-Уолси. - Мимо парка. Потом по той улице, где торгуют краснобородками.
- Роки-Род? - спросил шофер.
- Да, - сказал профессор Мак-Уолси. У первого кафе, которое попалось им по дороге, профессор Мак-Уолси велел шоферу остановиться. Он хотел зайти купить сигарет. Он осторожно опустил голову Ричарда Гордона на сиденье и пошел в кафе. Когда он вернулся и хотел снова сесть в машину, Ричарда Гордона там не оказалось.
- Где он? - спросил он шофера.
- Вон идет по улице, - сказал шофер.
- Догоните его.
Когда такси поравнялось с Ричардом Гордоном, который, шатаясь, шел по тротуару, профессор Мак-Уолси вылез и подошел к нему.
- Садитесь, Гордон,- сказал он.- Мы едем домой. Ричард Гордон посмотрел на него.
- Мы? - сказал он, покачнувшись.
- Я хочу, чтобы вы сели в такси и поехали домой.
- Убирайтесь к черту.
- Вы все-таки сядьте, - сказал профессор Мак-Уолси. - Я хочу, чтоб вы благополучно добрались до дому.
[629]
- Где ваша банда? - спросил Ричард Гордон.
- Какая банда?
- Ваша банда, которая избила меня.
- Это вышибала. Я не знал, что он хочет вас ударить.
- Врете,-сказал Ричард Гордон. Он нацелился кулаком в красное лицо человека, стоявшего перед ним, но промахнулся. Он потерял равновесие и упал на колени, потом медленно встал. Он ободрал колени о камень тротуара, но не заметил этого.
- Становитесь, будем драться, - сказал он запинаясь.
- Я никогда не дерусь, - сказал профессор Мак-Уолси. - Садитесь в такси, я с вами не поеду.
- Идите к черту, - сказал Ричард и пошел по улице.
- Пусть идет, - сказал шофер. - Ничего с ним не случится. Он уже вполне оправился.
- Вы думаете?
- Конечно, - сказал шофер. - Он уже как ни в чем не бывало.
- Я все-таки неспокоен за него, - сказал профессор Мак-Уолси.
- Без драки вы его не заставите сесть, - сказал шофер. - Пускай идет. Он в полном порядке. Это что, ваш брат?
- В некотором роде, - сказал профессор Мак-Уолси.
Он смотрел, как Ричард Гордон, пошатываясь, шел по улице и наконец скрылся в тени больших деревьев, ветви которых спускались так низко, что вросли в землю, точно корни. В мыслях профессора Мак-Уолси при этом было мало приятного. Это смертный грех, подумал он, тяжкий и незамолимый грех, и величайшая жестокость, и если даже формально все это в конце концов может быть узаконено религией, я сам не могу себе этого простить. С другой стороны, хирург не может прерывать операцию из страха причинить пациенту боль. Но почему все эти операции в жизни делаются без наркоза? Если бы я был лучше, чем я есть, я позволил бы ему избить меня. Ему бы стало легче от этого. Бедный, глупый человек. Бедный, бездомный человек. Мне не надо было отпускать его, но
[630]
я знаю, что это для него слишком тяжело. Я полон стыда и отвращения к самому себе, и я жалею о том, что сделал. Все это еще может обернуться очень скверно. Но не нужно думать об этом. Я сейчас опять прибегну к наркозу, который спасал меня семнадцать лет, но теперь уже скоро мне не понадобится. Хотя возможно, что это уже стало пороком и я только придумываю для него оправдания. Но, во всяком случае, я к этому пороку хорошо приспособлен. Если б только я мог как-нибудь помочь этому бедному человеку, которого я обидел.
