седеющие кудряшки, -- Вы серьезно думаете, капеллан, что нужно
допустить рядовых? -- спросил он озабоченным тоном.
-- По-моему, это будет только справедливо, сэр.
-- А я бы их не впускал, -- признался полковник и принялся
расхаживать взад-вперед, потирая кулак о кулак и стуча при этом
костяшками пальцев. - Поймите меня правильно, капеллан. Я отнюдь не
считаю, что нижние чины -- грязные, пошлые и неполноценные люди. Но
ведь в комнате всем не хватит места. Сказать по правде, я еще
опасаюсь, как бы в инструкторской между офицерами и нижними чинами не
произошло братания. По-моему, достаточно и того, что они находятся
вместе во время полетов. Поймите, капеллан, у меня много друзей из
нижних чинов, я держусь с ними накоротке, но настолько, насколько
считаю это нужным. Будем говорить откровенно, капеллан, вы ведь не
хотели бы, чтобы ваша сестра вышла замуж за сержанта или за рядового?
-- Моя сестра, сэр, сержант, -- ответил капеллан. Полковник снова
замер на месте и вперил в капеллана пристальный взгляд; уж не смеется
ли тот над ним?
-- Что вы хотите сказать, капеллан? Шутить изволите?
-- Да нет, сэр, -- поспешил заверить его капеллан, чувствуя
мучительную неловкость. -- Она действительно старший сержант морской
пехоты.
Полковнику никогда не нравился капеллан, а сейчас он почувствовал
к нему отвращение. Весь насторожившись в предчувствии опасности, он
размышлял: уж не плетет ли капеллан против него интриги? А вдруг
смирение и скромность капеллана. -- просто коварная маска, за которой
скрываются дьявольская гордыня, пронырливость и беспринципность?
Было и что-то смешное в капеллане, и вдруг полковник понял, что
именно: капеллан стоял по стойке "смирно" ,поскольку полковник забыл
сказать ему "вольно".
"Пусть постоит", -- злорадно подумал полковник. Ему хотелось дать
капеллану почувствовать, кто здесь на самом деле хозяин, и оградить
свой авторитет, который мог бы быть поколеблен, признай полковник еще
одну свою промашку.
Полковник Кэткарт, как лунатик, проследовал к окну и, уставившись
в него тяжелым, невидящим взглядом,погрузился в раздумья. "Все нижние
чины -- предатели", -- решил он.
С убитым видом полковник смотрел вниз на тир для стрельбы по летящей
цели, который он приказал построить для офицеров своего штаба. Теперь
ему припомнился тот кошмарный день, когда генерал Дридл безжа-
лостно измордовал его, Кэткарта, в присутствии подполковника Корна и
майора Дэнби и распорядился открыть тир для всех строевых офицеров,
сержантов и рядовых. Полковник Кэткарт вынужден был признать, что тир
принес ему одни лишь синяки и шишки. Он считал, что генерал Дридл не
забудет ему тира во веки веков, хотя, с другой стороны, он надеялся,
что генерал Дридл уже и не помнит об этом случае, что было, в
сущности, очень несправедливо... Да, идея постройки тира должна была
принести ему пироги и пышки, а принесла лишь синяки и шишки. Впрочем,
подсчитать точно свои потери и прибыли в этой проклятой истории с
тиром полковник не мог, и ему хотелось, чтобы подполковник Корн
оказался рядом с ним и снова, взвесив все "за" и "против" в эпизоде с
тиром, разогнал бы все его страхи.
Полковник Кэткарт стоял растерянный и обескураженный. Он вынул
мундштук изо рта, сунул его в нагрудный карман и с горя принялся
грызть ногти. Все были против него, и душа полковника страдала оттого,
что в эту трудную минуту рядом с ним нет подполковника Корна: уж он
помог бы ему в этом вопросе с богослужениями. Капеллану он не доверял
-- ведь тот был всего-навсего капитаном.
-- Так как вы думаете, -- спросил он, -- если мы не разрешим
присутствовать рядовым, это может отразиться на конечных результатах
богослужений?
Капеллан снова почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
- Да, сэр, - наконец ответил он, -- по-моему, без рядовых будет
меньше надежды на то, что бог услышит наши молитвы о кучном
бомбометании.
-- Пожалуй, вы правы! -- воскликнул полковник.-- И что же,по-вашему,
бог может меня покарать и бомбы лягут вразброс?
-- Совершенно верно, сэр. Само собой разумеется, он может
поступить и так. -- Тогда пусть эти молитвы катятся к черту? -- заявил
полковник, проявив при этом неслыханную самостоятельность. -- Я не
намерен устраивать молитвенные сборища для того, чтобы дела пошли еще
хуже.
Он уселся за стол, сунул пустой мундштук в рог и на несколько
секунд погрузился в сосредоточенное молчание.
-- Ну вот что, по-моему, -- сказал он скорее себе, чем капеллану. --
Будут летчики молиться или не будут, -- в конце концов, не самое
главное. Эти издатели "Сатердэй ивнинг пост", чего доброго, и не
захотят о нас писать.
Полковник не без сожаления расстался со своим проектом,
поскольку он выдумал его без посторонней помощи и надеялся тем самым
ярко продемонстрировать всем и каждому, что он прекрасно может
обойтись и без подполковника Корна. Ну а раз уж с этим проектом
ничего не вышло, он был рад от него избавиться: с самого начала у него
было неспокойно на душе, так как эта затея казалась ему чреватой
опасностями, тем более что он предварительно не проконсультировался с
подполковником Корном. Теперь полковник вздохнул с облегчением. Отка-
завшись от своего замысла, он более возвысился в собственных глазах:
ведь он принял мудрое решение, и, что самое важное, это мудрое решение
он принял самостоятельно, не посоветовавшись с подполковником
Корном.
-- У вас все, сэр? - спросил капеллан.
-- Угу, -- сказал полковник Кэткарт, -- если, конечно, у вас нет
другого предложения.
-- Нет, сэр, вот разве только...
Полковник посмотрел на капеллана так, будто тот нанес ему
оскорбление, и, словно не веря ушам своим, спросил:
-- Что "разве только", капеллан?
-- Сэр, -- сказал капеллан, -- некоторые пилоты весьма обеспокоены
тем, что вы увеличили норму вылетов до шестидесяти. Они просили меня
поговорить с вами.
Полковник молчал. В ожидании ответа капеллан покраснел до самых
корней своих светлых волос. Полковник вперил в него долгий,
пристальный, безразличный, бесчувственный взгляд, от которого
капеллан корчился, как на раскаленной сковородке.
-- Передайте им, что идет война, -- посоветовал полковник
невозмутимо.
-- Благодарю вас, сэр. Передам, -- ответил капеллан, благодарный
полковнику уже за то, что он хоть что-то ответил. -- Люди хотят знать:
почему вы не затребуете те сменные экипажи, что дожидаются своей
очереди в Африке? Тогда наши могли бы отправиться домой.
-- Это сугубо административный вопрос, -- сказал полковник. -- Это
никого не касается. -- Ленивым жестом он указал на кули: -- Возьмите
помидорчик,капеллан. Не стесняйтесь, я угощаю.
-- Благодарю, сэр. Сэр...
-- Не стоит. Ну как вам нравится жизнь в лесу, капеллан? Все ли вам
по душе?
-- Да, сэр.
-- Вот и прекрасно. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к
нам.
-- Хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр. Сэр...
-- Спасибо, что заглянули, капеллан. Ну а теперь -- меня ждут дела.
Если придумаете, как нам попасть на страницы "Сатердэй ивнинг пост",
дайте мне знать, ладно?
-- Хорошо, сэр, обязательно дам. -- Капеллан собрал остатки мужества
и очертя голову бросился в омут. -- Меня, в частности, беспокоит судьба
одного из бомбардиров, сэр. Его фамилия Йоссариан, сэр.
Полковник быстро поднял глаза, что-то смутно припоминая.
-- Кто? -- тревожно спросил он.
-- Йоссариан, сэр.
-- Йоссариан?
-- Да, сэр, Йоссариан. Его дела обстоят очень неважно, сэр. Боюсь,
что у него не хватит сил больше мучиться и он решится на какой-нибудь
отчаянный поступок.
-- В самом деле, капеллан?
-- Да, сэр, боюсь, что да.
Несколько секунд полковник предавался тяжким раздумьям.
-- Передайте ему, что бог его не оставит, -- посоветовал он наконец.
-- Благодарю вас, сэр, -- сказал капеллан. -- Передам.
20. Капрал Уитком.
Августовское утро было жарким и душным. На открытой галерее не
чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Выйдя из кабинета
полковника, капеллан, подавленный, недовольный собой, медленно брел
по галерее, бесшумно ступая коричневыми башмаками на резиновых по-
дошвах. Он жестоко казнил себя за трусость. Он собирался держаться с
полковником Кэткартом твердо, хотел говорить смело, логично,
красноречиво, потому что принимал близко к сердцу вопрос о норме
боевых вылетов. А вместо этого, столкнувшись с более сильной
личностью, потерял дар речи и стушевался самым жалким образом. Хорошо
знакомое чувство стыда жгло душу. Он был весьма низкого мнения о себе.
Секундой позже, заметив бочкообразную бесцветную фигуру
подполковника Корна, он вторично потерял дар речи. Подполковник вышел
из обветшалого вестибюля, высокие стены которого были облицованы
темным, потрескавшимся мрамором, а затоптанный пол выложен
потрескавшимися плитками. С претензией на грациозность Корн рысцой
взбегал по витой широкой лестнице из желтого камня. Подполковника
Корна капеллан боялся даже больше, чем полковника Кэткарта. Смуглый,
средних лет, в холодно поблескивающих очках без оправы, с лысым, шиш-
коватым, куполообразным черепом, который он то и дело осторожно
потрагивал кончиками крючковатых пальцев, подполковник не любил
капеллана и не баловал его любезным обхождением. Его короткие циничные
замечания и насмешливый,. проницательный взгляд заставляли капеллана
трепетать. Случайно встретившись с Корном взглядом, капеллан
выдерживал не долее секунды и тут же отводил глаза. При каждой встрече
капеллан съеживался от страха и взгляд его неизменно упирался в то
место на животе подполковника Корна, где из брюк вылезала рубашка и
пузырями нависала над съехавшим вниз ремнем.
Подполковник Корн был неопрятным, высокомерным человеком с
жирной кожей, глубокими жесткими складками на щеках, с квадратным
раздвоенным подбородком.Сохраняя непреклонное выражение лица, он
мельком взглянул на капеллана,будто не узнавая его, и, когда они
почти поравнялись на лестнице,хотел пройти мимо.
-- А-а-а, святой отец, -- бросил он безразличным тоном, не глядя на
капеллана. -- Как дела?
- Доброе утро, сэр, -- ответил капеллан, справедливо рассудив,что
ничего другого подполковник Корн не ожидает от него услышать.
Подполковник Корн продолжал подниматься по лестнице, не замедляя
шага, и капеллан испытывал сильное искушение напомнить ему еще раз,
что он вовсе не католик, а анабаптист, и поэтому вовсе не следует, и
даже просто невежливо, называть его святым отцом. Но он нисколько не
сомневался, что подполковнику Корну все это прекрасно известно и что
он с невинным видом величает его святым отцом только для того, чтобы
лишний раз поглумиться над ним за то,что он анабаптист. И вдруг, когда
они же почтиразминулись , подполковник Корн остановился , резко
обернулся и устремил на капеллана недобрый, подозрительный взгляд.
Капеллан оцепенел.
-- Что это у вас за помидор, капеллан? -- грубо спросил Корн.
Капеллан удивленно взглянул на свою руку с помидором, который
предложил ему взять полковник Кэткарт.
-- Я взял его в кабинете полковника Кэткарта.
-- А полковник об этом знает?
-- Да, сэр. Он сам мне дал.
-- О, в таком случае, полагаю, все в порядке, -- смягчившись, сказал
подполковник Корн. Он холодно улыбрнулся, запихивая мятую рубашку в
штаны. Но в глубине его глаз светилось самодовольное лукавство.
-- По какому делу вас вызывал полковник Кэткарт? внезапно спросил
подполковник Корн. Капеллан замялся в нерешительности:
