приехали, пожар совсем стих.Пламя погасло само по себе, не осталось
ни одной даже тлеющей головешки. Разочарованные пожарники посидели на
кухне, попили тепловатого кофе и долго еще слонялись вокруг в
надежде потискать медсестричек.
Капеллан появился в госпитале на следующий день после пожара в то
самое время, когда Йоссариан искоренял в письмах все, что не
относилось к любви. Капеллан сел на стул в проходе между койками и
спросил, как он себя чувствует. Священник сидел к Йоссариану боком,
так что из его знаков различия можно было рассмотреть только
капитанские полоски на воротнике рубашки. Йоссариан и понятия не имел,
кто перед ним. Он решил, что это или новый доктор, или очередной псих.
-- О, вполне прилично, -- ответил он. -- У меня побаливает печень,
наверное оттого, что в последнее время я не очень-то соблюдал режим.
А в общем чувствую себя сносно.
- Это хорошо, -- сказал капеллан.
-- Да, -- согласился Йоссариан, -- это хорошо.
-- Я бы пришел сюда раньше, -- проговорил капеллан, -- но, честно
говоря, немного прихворнул.
-- Это очень плохо, -- сказал Йоссариан.
-- Просто немного простудился, -- поспешно пояснил капеллан.
-- А у меня повышенная температура, тридцать восемь и три, -- так же
поспешно добавил Йоссариан.
-- Это очень плохо, - посочувствовал капеллан.
-- Да, -- согласился Йоссариан, -- очень плохо. Капеллан нервно
заерзал на стуле и, помолчав, спросил:
-- Могу ли я для вас что-нибудь сделать?
-- Нет, нет, -- со вздохом ответил Йоссариан, -- врачи делают все,
что в человеческих силах.
-- Я не об этом... -- мягко возразил капеллан. -- Я имел в виду
совсем другое. Игрушки, шоколад, жевательную резинку... или... может
быть, книги.
-- Нет, нет, спасибо, -- ответил Йоссариан. -- У меня есть все, что
нужно. Все, кроме здоровья.
-- Это очень плохо.
-- Да, -- согласился Йоссариан, -- очень плохо.
Капеллан опять заерзал на стуле. Он несколько раз оглянулся по
сторонам, посмотрел на потолок, на пол. Затем глубоко вздохнул:
-- Лейтенант Нейтли передает вам привет.
Йоссариану не понравилось,что у них оказался общий знакомый:
чего доброго, это могло послужить поводом для дальнейшего разговора.
-- Вы знакомы с лейтенантом Нейтли? -- спросил он с ноткой
сожаления.
-- Да, я знаю лейтенанта Нейтли довольно близко.
-- У него, кажется, того... кое-каких винтиков не хватает, а?
Капеллан смущенно улыбнулся:
-- Затрудняюсь сказать. Я знаю его не настолько хорошо, чтобы
судить об этом...
-- Уж можете мне поверить! -- сказал Йоссариан. Наступила
мучительная для капеллана пауза, которую он нарушил внезапным
вопросом:
-- Ведь вы капитан Йоссариан?
-- Нейтли не повезло с самого начала. Он из слишком приличной
семьи.
-- Прощу извинить меня, -- робко произнес капеллан.
-- Возможно, произошло ужасное недоразумение. Вы ведь капитан
Йоссариан?
-- Да, -- признался Йоссариан. -- Я капитан Йоссариан.
-- Из двести пятьдесят шестой эскадрильи?
-- Да, из двести пятьдесят шестой боевой эскадрильи. Мне не
приходилось слышать ни о каких других капитанах с такой фамилии.
Насколько мне известно, я -- единственный капитан Йоссариан. Но мне
известно далеко не все,
-- Понимаю, -- печально произнес капеллан.
-- Держу пари, вы собираетесь написать о нашей эскадрилье
героическую поэму.
-- Нет, -- пробормотал капеллан, -- я не собираюсь писать о вашей
эскадрилье героическую поэму.
Йоссариан резко выпрямился. Только сейчас он заметил на воротнике
у капеллана тонкий серебряный крестик. Он был крайне удивлен -- еще ни
разу в жизни ему не доводилось разговаривать с капелланами.
-- Вы капеллан? -- воскликнул он восторженно. -- А я и не знал, что
вы капеллан!
-- Ну разумеется, -- ответил капеллан. -- Неужели вы не знали?
-- Конечно же нет. Понятия не имел, что вы капеллан...
-- Йоссариан завороженно смотрел на него, широко улыбаясь. --
Честно говоря, я еще ни разу в жизни не видел настоящего капеллана.
Капеллан вспыхнул и принялся разглядывать свои руки. Это был
человек хрупкого сложения, лет тридцати двух, с рыжеватыми волосами и
робким взглядом карих глаз, с лицом узким и бледным. На щеках его
розовели ямки, оставшиеся от былых прыщей. Йоссариану стало почему- то
жаль капеллана.
- Не могу ли я все же что-нибудь сделать для вас?
-- повторил капеллан.
Йоссариан, по-прежнему ухмыляясь, покачал головой:
-- Нет, вы знаете, у меня есть все, что нужно. Мне очень хорошо.
Честно говоря, я даже и не болен.
-- Это хорошо, -- произнес капеллан и тут же пожалел о сказанном. Он
прикрыл рот двумя пальцами и нервно хихикнул. Йоссариан молчал.
-- Мне нужно еще навестить других больных из нашего полка, --
виновато сказал священник. -- Я к вам еще зайду. Может быть, даже
завтра.
-- Пожалуйста, заходите.
-- Я приду, если вы действительно хотите, -- проговорил капеллан,
скромно наклонив голову. -- Я заметил, что многим как-то не по себе в
моем присутствии.
Йоссариан горячо запротестовал:
-- А мне как раз хочется, чтобы вы зашли. Вы меня нисколько не
стесняете.
Капеллан весь засветился благодарностью. Затем скосил глаза на
листок бумаги, который все это время прятал в руке. Шевеля губами, он
сосчитал койки в палате, и взгляд его нерешительно остановился на
Данбэре.
-- Разрешите узнать, -- прошептал он тихо, -- это не лейтенант
Данбэр?
-- Да, -- ответил Йоссариан громко, -- это лейтенант Данбэр.
-- Спасибо, - прошептал капеллан, -- большое спасибо. Мне надо с ним
поговорить. Я должен проведать в госпитале всех наших однополчан.
-- И в других палатах тоже?..
-- Да, и в других тоже.
-- Будьте осторожны в других палатах, отец, -- предупредил
Йоссариан. -- Там держат людей с психическими расстройствами. Там полно
сумасшедших.
-- Можете не называть меня отцом. Я анабаптист, -- пояснил капеллан.
-- Я не шучу насчет других палат, -- мрачно продолжал Йоссариан. --
Там вам не поможет и военная полиция. Там собраны отъявленные
психопаты. Я проводил бы вас, но сам чертовски боюсь. К тому же
безумие заразно. Тут во всем госпитале одни мы нормальные. Кроме нас,
все идиоты. Может быть, наша палата -- единственная в мире, где лежат
нормальные.
Капеллан поспешил подняться. Отойдя от Йоссариана, он
примирительно кивнул головой и пообещал вести себя с подобающей
осторожностью.
-- А теперь мне надо поговорить с лейтенантом Данбэром, -- сказал
он, переминаясь с ноги на ногу. -- Как поживает лейтенант Данбэр?
-- Хорошо, насколько это возможно в его состоянии, -- заверил его
Йоссариан. -- Истинный принц! Один из прекраснейших, хотя и наименее
преданных богу людей на свете.
-- Я не об этом, -- возразил капелла", снова переходя на шепот. -- Он
очень болен?
-- Нет, он не очень болен. Строго говоря, он вообще здоров.
-- Это хорошо, -- с облегчением вздохнул капеллан.
-- Да, -- согласился Йоссариан. -- Да, это хорошо...
-- От это капеллан! -- сказал Данбэр, когда священник, поговорив с
ним, ушел. -- Видел ты что-нибудь подобное? Настоящий капеллан!
-- Приятный человек, а? Может быть, вот таким и будут предоставлять
по три голоса на выборах?..
-- Кто это ему предоставит? --, подозрительно переспросил Данбэр.
...За каких-нибудь десять дней техасец произвел в палате полное
опустошение. Первым не выдержал артиллерийский капитан. После этого
смылись все. Данбэр, Йоссариан и капитан истребительной авиации
сбежали на следующее же утро. У Данбэра прекратились головокружения, у
капитана истребительной авиации очистилась носоглотка. Йоссариан
сказал врачам, что боль в печени прошла. Даже уоррэнт-офмцер и тот
удрал. В десятидневный срок техасец вернул всех к исполнению своих
служебных обязанностей, всех, за исключением сотрудника контрразведки,
который заразился от капитана истребительной авиации гриппом,
осложнившимся воспалением легких.
2. Клевинджер.
В некотором смысле контрразведчику здорово повеяло, потому что за
стенами госпиталя все еще шла война и конца ей не предвиделось.
Единственное, что Йоссариан мог предвидеть, -- это свой собственный
близкий конец. А ведь он мог бы отлеживаться в госпитале до Страшного
суда, если бы только не этот патриот из Техаса с его массивной
взъерошенной башкой и постоянной несокрушимой улыбкой,широкой, как
поля ковбойской шляпы.
Да, за стенами госпиталя шла война, и только война, но, казалось,
никто этого не замечал, кроме Йоссариана и Данбэра. А когда Йоссариан
пытался напомнить людям об этом, они отшатывались от него, как от
ненормального. Даже Клевинджер, который как будто бы понимал все лучше
других, назвал Йоссариана сумасшедшим. Это было незадолго до того, как
Йоссариан сбежал в госпиталь.
Клевинджер тогда уставился на него, багровый от ярости и
негодования, и, ухватившись обеими руками за стол, гаркнул:
-- Ты сумасшедший!
-- Клевинджер, ну чего тебе от него надо? -- устало возразил Данбэр.
-- Я не шучу. Он псих, -- настаивал Клевинджер.
-- Они хотят меня убить, -- спокойно сказал Йоссариан.
-- Никто не помышляет убить именно тебя! -- заорал Клевинджер.
-- Хорошо, почему же тогда они в меня стреляют? -- спросил
Йоссариан.
-- Они стреляют во всех, -- ответил Клевинджер. -- Они пытаются убить
каждого.
-- А какая разница? Значит, и меня!.. Но Клевинджер уже завелся. С
помутившимся взглядом и трясущимися побелевшими губами он привстал со
стула. Всякий раз, когда Клевинджер вступал в спор, с пеной у рта
отстаивая свои идеи, он задыхался, жадно хватал ртом воздух и часто
моргал, стряхивая с ресниц слезы -- горькие слезы человека непонятого,
но убежденного в собственной правоте. У Клевинджера было много идей,
которые он отстаивал с пеной у рта. Он сам был ненормальный.
-- Кто это "они"? -- допытывался Клевинджер. -- Кто именно,
по-твоему, хочет тебя убить?
-- Все они.
-- Кто?
-- А ты как думаешь, кто?
-- Понятия не имею.
-- А почему же ты тогда заявляешь, что они не хотят меня убить?
-- Потому что... -- брызжа слюной, начал Клевинджер, но осекся и
умолк с выражением полного отчаяния.
Клевинджер искренне считал себя правым, но Йоссариан -- тоже, так
как у него были доказательства: совершенно незнакомые люди палили в
него из пушек каждый раз, когда он поднимался в воздух, чтобы сбросить
на них бомбы. И это было далеко не, смешно. Да и все остальное тоже.
Например, он не находил ничего занятного в том, что приходилось жить
как идиоту в палатке на Пьяносе, где позади тебя пузатые горы, а
впереди голубая морская гладь, которая проглотит кого хочешь, так что
и глазом моргнуть не успеешь, и выкинет обратно на берег денька через
три, разбухшего и посиневшего, свободного от всех земных забот.
Палатка, в которой он жил, стояла на опушке реденького леска,
отделявшего эскадрилью Йоссариана от эскадрильи Данбэра. Тут же
рядом, в выемке заброшенной железной дороги проходил трубопровод, по
которому авиационное горючее поступало к бензозаправщикам на летное
поле.
Благодаря Орру, соседу Йоссариана по палатке, их жилище было самым
роскошным в эскадрилье. Каждый раэ, когда Йоссариан возвращался после
очередной отлежки в госпитале или из Рима, где бывал в увольнении, его
приятно поражали новые удобства, созданные Орром в его отсутствие: то
водопровод, то печка, то цементированный пол.
Место для палатки выбрал Йоссариан, а ставили они ее вдвоем с
Орром. Орр, вечно посмеивающийся пигмей с пилотскими нашивками и
