"Глэйзер". На таком расстоянии они обеспечивали -поражение цели
с одного выстрела в семидесяти трех случаях из ста. - Черт
побери, стой!!! - снова заорал Ник. Он выскочил из машины,
вытирая рукавом кровь, заливавшую ему глаза, и дрожа, как
ребенок, неожиданно попавший под проливной дождь. Он лег на
покатый капот пикапа и, уперев локти, совместил мушку
пистолета с целью. Он отлично прицелился: корпус Боба находился
как раз посредине. Мушка в прорези прицельной планки почти не
шевелилась, можно было стрелять. Ник заметил, что и Боб был
весь в крови, еще больше, чем он.
- Брось собаку на землю, руки за голову и становись на
колени, Суэггер! Еще несколько шагов - и, клянусь, я стреляю!
Это "глэйзеры"!
- Черт бы тебя побрал, малыш, - сказал Боб, - если ты
собираешься в меня стрелять, то лучше это сделать прямо
сейчас.
И в довершение всего этот сукин сын еще ему подмигнул!
Потом спокойно отвернулся и быстро зашагал прочь,
обхватив одной рукой мешок с собакой, а другой держа винчестер.
"Стреляй!" - приказал сам себе Ник. Курок упрямо давил на
указательный палец, и ему ужасно хотелось, плавно нажав на
него, раз и навсегда покончить со всеми своими неудачами.
Однако для того, чтобы выстрелить в человека, необходимо хотя
бы одно условие из двух: или ужасный, сметающий все барьеры
страх перед собственной смертью, которого Ник еще никогда в
жизни не испытывал, или твердая уверенность в своей правоте. В
этот раз получилось, что у него не было ни того ни другого.
"Он не мог промахнуться по горизонтали, не мог. Только по
вертикали", - думал Ник, наблюдая за тем, как шаг за шагом
Боб уходил все дальше и дальше.
Боб дошел до поля, в ста ярдах от которого находилось
такое же, как и на всех стандартных открытках, живописное
деревенское кладбище: старые могилки прятались в тени густых
высоких деревьев, а неподалеку стояла покосившаяся деревянная
церквушка. Ник видел, как Боб отвалил один могильный камень,
который ничем не отличался от других неровных почерневших
могильных камней, положил в видневшуюся под ним свежевырытую
яму мешок с собакой и, достав лопату, которая наверняка была
там припрятана заранее, быстро закопал новую могилку. В
следующую секунду он уже двигался в сторону церкви, небрежно
держа в правой руке свой карабин.
Ник слышал шум быстро приближающихся машин, во
преследователи явно не успевали. Боб зашел в церковь, и оттуда
сразу же высыпала целая орава маленьких негритят, которые,
визжа, разбежались в разные стороны. В этот момент из первой
подъехавшей машины выскочили вооруженные магнумами и винтовками
полицейские и, целясь в направлении церкви, спрятались за
корпусом машины. Прошла секунда, две, три, десять, потом
двадцать. Через минуту вокруг церкви уже было плотное кольцо из
полицейских машин и подразделений по обеспечению законности.
Все они были готовы открыть огонь и ждали, пока из церкви
выйдет последний прихожанин. Самым последним вышел сутулый
старый чернокожий священник.
"Ну вот и все. Теперь ему крышка", - подумал Ник. И
только тут услышал, как кто-то кричит ему в ухо:
- Ты не выстрелил! Ты же целился в него, сволочь! Ник
обернулся. Голос не был ему знаком. Перед ним стоял какой-то
сержант полиции, высокий и на вид крепкий. Из-за плеча
полицейского выглядывал его коллега, на лице которого было
написано нескрываемое презрение.
"Похоже, мне придется заплатить еще и за это", -
мелькнуло в голове у Ника.
- Черт побери, - сказал один из полицейских, доставая из
машины кольт Боба 45-го калибра, - в нем нет ни одного
патрона!!!
Ник услышал, как по громкоговорителю передали приказ о
сдаче. Секунду длилось молчание, потом в воздухе прозвучали
выстрелы, и Ник в ужасе повернулся к церкви. Подразделения по
обеспечению законности закидывали церковь гранатами со
слезоточивым газом. Он молча наблюдал за тем, как тяжелые
болванки влетали в окна и через разбитые стекла выползали белые
струйки ядовитого дыма. Сначала из одного, а потом и из всех
остальных окон появились клубы дыма и пламя. Через несколько
секунд вся церковь уже была объята огнем.
Стоя рядом с машиной, Джек Пайн смотрел в бинокль. У него
над головой пролетел вертолет телевидения, и буквально следом
за ним по направлению к церкви пронесся фургон с надписью "ТВ".
До Джека доносились голоса переговаривающихся в машине
полицейских:
- Черт, хорошо занялась, видно дерево сухое.
- А он не появлялся?
- Нет, может быть, мне надо...
- Нет, Виктор-Майкл-Тридцать Три. Вы остаетесь на месте и
продолжаете наблюдение. Ни на секунду не отвлекайтесь.
Кто-нибудь видел этих проклятых фэбээровцев?
- Вон, только подъезжают, Чарли.
В этот момент Джек заметил четыре черные машины,
подъехавшие к церкви с другой стороны.
Но было уже слишком поздно. Джек видел, что потушить
пламя невозможно: черные столбы дыма слились в один, и
церковь превратилась в пылающий факел.
- Ух!.. - раздался знакомый голос. За ним стоял Эдди
Никлс. - Черт, они сожгли его живьем. Наверное, он там
неплохо поджарится, а? Даже с корочкой.
- Заткнись, - сказал Джек. Он не знал почему, но в этот
момент чувствовал себя так омерзительно, словно поучаствовал в
убийстве ребенка.
Глава 23
Шрек смотрел, как горит церковь. Когда она сгорела дотла,
он нажал перемотку и начал смотреть все с самого начала.
Телевизионный комментатор всякий раз взволнованным
голосом сообщал одни и те же новости:
- Позади меня сейчас горит погребальный костер
пресловутого Боба Ли Суэггера, в марте месяце покушавшегося на
жизнь президента Соединенных Штатов. Преследуемый полицией
штата Арканзас и агентами ФБР, он после неудачной попытки
выкрасть труп своей собаки, укрылся в этой сельской церквушке.
В ответ на требования властей выйти и сдаться Суэггер открыл по
ним огонь. Гранаты со слезоточивым газом явились причиной
возгорания этой старой постройки. Церковь горела в течение двух
часов. К утру, согласно докладам официальных представителей,
местность достаточно остынет, чтобы на ней можно было
произвести своего рода раскопки и попытаться найти в этих
горах пепла сгоревшие останки Боба Ли Суэггера.
Шрек наблюдал за холокастом. Языки пламени охватили
нижнюю часть здания и теперь уже подбирались со всех сторон к
крыше, жадно облизывая ее сухие деревянные доски своими
огненными щупальцами. Казалось, что они вытанцовывают
сумасшедший танец, переплетаясь в бешеном ритме с черными
клубами дыма.
Он снова нажал перемотку.
В комнате было темно. Здесь сидели еще три-четыре
человека из группы Джека Пайна и Добблер, который обычно
старался не выходить из своего маленького, похожего на келью,
кабинета.
- Посмотрим еще раз, - сказал Шрек. По данным ФБР и из
радиообмена по полицейским каналам было ясно, что телевидение
сработало эффективнее всех: оно засняло горящую церковь со всех
сторон. С вертолета это выглядело как погребальный костер:
церковь находилась как бы в благочестивом и священном
окружении полицейских машин, немного в стороне от старой рощи и
заброшенного кладбища. Слышен был треск горевшего дерева.
- Живым оттуда никто бы не выбрался, - раздался в темноте
чей-то голос.
- Да, похоже, он действительно сгорел, - сказал кто-то
еще.
После этого заговорил Шрек:
- Пока не будет найдено тело и мы не получим заключение
судмедэкспертизы, все это ничего не значит.
Тем не менее он снова включил запись. Даже на пленке
ощущался прекрасный солнечный день, контрастирующий с ужасной
картиной: на фоне молчаливых гор прямо посреди огромного луга
яркие языки пламени пожирали старое ветхое строение, окрашивая
все вокруг в нежные оттенки оранжевого цвета.
- Думаю, это конец, сэр, - сказал кто-то. - Видимо, его
уже можно списать со счета.
- Но почему Суэггер так глупо поступил со своей собакой?
Этот человек действительно способен на непонятные поступки, но
глупым его назвать нельзя. - Шрек был явно удивлен.
- Просто он был одержим этой идеей, - тихо произнес
Добблер в темноте. - Собака значила для него слишком много. Для
него, в отличие от нас, это не было глупостью. Для него это
было так важно, что даже заставило вернуться назад.
- Я поверю в смерть Суэггера, только когда мне принесут
его зубы, - сказал Шрек.
И его глаза снова уставились в телевизор. Он нажал
перемотку.
Хэп нашел его на следующий день.
- Эй, эй, вот он, смотрите, - позвал он остальных, сняв
маску-фильтр, которую носили практически все, чтобы защитить
легкие от попадания в них частиц пепла. Его слова были обращены
к двадцати агентам ФБР и пятидесяти полицейским штата Арканзас,
которые, стоя на коленях, разгребали и просеивали то, что
осталось от баптистской церкви Авроры. Вокруг церкви,
отгороженные тремя рядами веревочных заграждений и полицейской
цепью, дежурили готовые к съемке репортеры. Со стороны
казалось, что здесь происходит какое-то карнавальное
представление.
Ник с трудом протиснулся сквозь толпу полицейских и
агентов ФБР. От полученного вчера удара у него сильно болела
голова, и он боялся, что у него могут не выдержать швы на ране,
но он должен был это увидеть.
То, что осталось от Боба Ли Суэггера, представляло собой
довольно неприглядное зрелище. Лицо практически целиком
сгорело, и в глаза резко бросались только почерневшие зубы,
ослепительный блеск которых при жизни покрылся в огне черным
налетом так же, как и все остальные части тела. Позвоночник был
какой-то скрюченный. Он походил на лук индейца из племени
апачей - неровный, как бы сморщившийся, с большим количеством
зарубок по всей длине. Все остальное представляло собой
отдельные части тела. Черные как смоль, они были разбросаны
невдалеке друг от друга.
Одного из агентов стошнило.
Сдернув маску, Ник стоял в облаке невесомого пепла и
смотрел на останки Боба. Он почти видел, как это все
случилось: в последние мгновения своей жизни, чувствуя
непереносимый жар, Боб дополз до алтаря, и здесь его охватило
пламя. Он выполнил свой долг. Он все-таки похоронил своего пса.
Для него это было очень важно... Настолько важно, что ради
этого стоило умереть. Что ото было: благородство или
безрассудная глупость? Трудно сказать. Но это было то, что
составляло основу всей жизни такого человека, как Боб Суэггер.
Решившись на это, он не оставил себе выбора. Все то, что за
долгие месяцы не смогли с ним сделать его самые заклятые,
вооруженные до зубов враги, сделала за несколько секунд граната
со слезоточивым газом. Легко ли он умер? Нет. Слишком много
боли. Смерть в огне была не просто переходом в мир иной. Она
была мучительной, как распятие, только здесь раскаленные гвозди
прожигали каждый квадратный сантиметр его тела.
- Какая жуткая смерть, - сказал кто-то. - Дурак или не
дурак, все равно ужасный конец, прямо мурашки по коже бегают.
- Кто будет его упаковывать в мешок?
- Только не я, - первым громко отозвался Ник. Он не хотел
видеть, как все это закончится, тем более что хорошо знал, что
его финал - во всяком случае финал его карьеры - тоже не за
горами. Кроме того, собирать кости он физически не мог, его
сразу начинало тошнить.
Ник вышел из зоны, где оставались руины сожженной церкви.
Как приятно снова почувствовать под ногами твердую почву и не
