Два гимнастических зала. Сциентистскую комнату-читальню, посвященную памяти
усопшей миссис Стойт. Зубной кабинет. Турецкую баню. Потом, вместе с
Вермеером, вниз, в недра холма, -- взглянуть на хранилище, где сложены
бумаги Хоберков. Снова вниз, еще глубже, к надежно замкнутым погребам,
силовым установкам, агрегатам для кондиционирования, колодцу и насосной
станции. Потом опять вверх, на уровень земли, в кухню, где шеф-повар,
китаец, показал мистеру Стойту только что доставленную партию черепах с
островов Карибского моря. Еще вверх, на пятнадцатый этаж,
"Малютка Морфиль" (франц ).
в комнату, которую отвели Джереми на время его пребывания здесь. Еще шестью
этажами выше, в рабочий кабинет, где Стойт отдал секретарше несколько
распоряжений, продиктовал пару писем и имел долгий телефонный разговор со
своими посредниками в Амстердаме. А когда все это кончилось, подошел час
визита в больницу.
Тем временем в шестнадцатой палате собралась кучка сестер -- они
наблюдали, как Дядюшка Джо с разлетающейся, словно у Стоковского*, белой
гривой неистовыми взмахами рук понуждает детей извлекать из своих
инструментов все более отчаянную какофонию.
-- Сам-то ровно как ребенок, -- растроганно, почти нежно сказала одна
из них.
Другая, явно с литературными наклонностями, сообщила, что это
напоминает ей сцену из Диккенса "Как высчитаете?" -- требовательно
осведомилась она у Джереми.
Тот нервно улыбнулся и сделал неопределенное, уклончивое движение
головой, которое можно было истолковать как кивок.
Третья, более практичная, пожалела, что не захватила с собой "кодак".
Неофициальный снимок президента "Консоль ойл", Калифорнийской корпорации
"Земля и недра", Тихоокеанского банка, "Кладбищ Западного побережья" и т.
д., и т. д... Она отбарабанила названия главных предприятий Стойта не без
иронии, но и со смаком, как убежденный легитимист, обладающий чувством
юмора, мог бы перечислять титулы испанского гранда. За такую фотографию
газеты дали бы хорошие деньги, уверяла она. И в подтверждение своим словам
принялась объяснять, что у нее есть дружок, который работал с рекламной
фирмой, и уж он-то знает, а ведь всего неделю назад он говорил ей, что...
Когда Стойт выходил из больницы, его бугристое лицо все еще лучилось
довольством и доброжелательностью.
255
-- Поиграешь с детишками, и так на душе славно, -- то и дело повторял
он Джереми.
От дверей больницы к дороге вела широкая лестница. У ее подножия ждал
голубой "кадиллак" Стойта. Рядом с ним стоял другой автомобиль, поменьше, --
когда они приехали, его здесь не было. Как только Стойт увидел чужую машину,
его сияющее лицо омрачилось подозрением. Похитители детей, шантажисты -- все
может быть. Рука его опустилась в карман. "Кто там?" -- заорал он так громко
и свирепо, что Джереми на миг испугался, уж не спятил ли он ни с того ни с
сего.
Из окошка автомобиля выглянула большая лунообразная курносая
физиономия, которую украшали изжеванный окурок сигары и расплывшаяся вокруг
него улыбка.
-- А, это ты, Клэнси, -- сказал Стойт. -- Почему мне не доложили, что
ты здесь? -- продолжал он. Его лицо густо покраснело; он нахмурился, и щека
у него начала подергиваться. -- Я не люблю, когда вокруг разъезжают чужие
машины. Понял, Питерс? -- завопил он на своего шофера, конечно, не потому,
что тот был в чем-нибудь виноват, а, просто потому, что он оказался рядом,
подвернулся под горячую руку. -- Понял, я спрашиваю? -- Тут он вдруг
вспомнил, что говорил ему доктор Обиспо в прошлый раз, когда шофер вот так
же вывел его из себя. "Значит, вы и впрямь хотите сократить себе жизнь,
мистер Стойт?" Доктор говорил прохладным, вежливым тоном, но как бы слегка
забавляясь; улыбался с саркастической снисходительностью. "Значит, вам и
вправду не терпится заработать удар? Между прочим, уже второй; а ведь в
следующий раз вы одним испугом не отделаетесь. Ну что ж, коли так,
продолжайте в том же духе. Продолжайте". Громадным усилием воли Стойт
подавил в себе злобу. "Бог есть любовь, -- сказал он про себя. -- Смерти
нет"*. Его покойная супруга, Пруденс Макглэддери Стойт, была
христианкой-сциентисткой. "Бог есть любовь",-- повторил он и подумал, что
если бы люди
256
покруг не были такими невыносимыми, ему не приходилось бы терять
самообладание. "Бог есть любовь". Это все они виноваты.
Тем временем Клэнси вылез из машины и стал взбираться по ступенькам --
нелепое толстопузое существо на тонких ножках, таинственно улыбающееся и
подмигивающее.
-- В чем дело? -- спросил Стойт, от всего сердца желая, чтобы этот
идиот перестал наконец гримасничать. -- Да, кстати, -- добавил он, -- это
мистер... мистер...
-- Пордидж, -- сказал Джереми.
Клэнси был рад познакомиться. Рука, протянутая Джереми, оказалась
неприятно липкой.
-- У меня для вас новости, -- хриплым, заговорщическим шепотом произнес
Клэнси и, приставив ладонь ко рту, чтобы его слова и сигарная вонь
доставались только Стойту, спросил: -- Знаете Титтельбаума?
-- Это из городской инженерной службы?
Клэнси кивнул.
-- Один из тех самых ребят, -- загадочно пояснил он и снова подмигнул.
-- Ну и что он? -- спросил Стойт, и, несмотря на то, что Бог есть
любовь, в голосе его вновь послышалась нотка сдерживаемой ярости.
Клэнси бросил взгляд на Джереми Пордиджа, затем с тщательно
разработанной мимикой Гая Фокса, беседующего с Кейтсби* на сцене
провинциального театра, взял Стойта за локоть и отвел в сторонку, на
несколько ступеней выше.
-- Знаете, что Титтельбаум мне сегодня сказал? -- риторически спросил
он.
-- Откуда мне знать, черт подери?
(Стоп. Бог есть любовь. Смерти нет.)
Игнорируя признаки надвигающейся вспышки, Клэнси продолжал гнуть свою
линию.
-- Он сказал мне, что они там решили насчет... -- он еще больше понизил
голос, -- насчет долины Сан-Фелипе.
257
-- Ну так что же они решили? -- Стойт опять был на грани срыва.
Прежде чем ответить, Клэнси вынул изо рта окурок, выбросил его, извлек
из жилетного кармана новую сигару, сорвал с нее целлофановую обертку и
сунул, не зажигая, на то же место, где была старая.
-- Они решили, -- сказал он очень медленно, чтобы каждое слово звучало
как можно выразительнее, -- они решили провести туда воду.
Негодование на лице Стойта наконец сменилось инте ресом.
-- Хватит, чтобы оросить всю долину? -- спросил он.
-- Хватит, чтобы оросить всю долину, -- торжественно повторил Клэнси.
Последовала пауза. Потом Стойт спросил:
-- Сколько у нас времени?
-- Титтельбаум считает, что об этом не пронюхают еще месяца полтора.
-- Полтора месяца? -- Стойт чуть помешкал, затем решился. -- Хорошо.
Займись этим не откладывая, -- сказал он повелительным тоном человека,
привыкшего командовать. -- Отправляйся в город сам и возьми с собой еще
людей. Независимые покупатели; хотите занять ся скотоводством; построить
ранчо для отдыхающих. Покупай сколько сможешь. Кстати, как сейчас идет эта
земля?
-- Примерно по двенадцать долларов акр.
-- Двенадцать, -- повторил Стойт и прикинул в уме, что цена подскочит
до сотни, как только начнут прокладывать трубы. -- И сколько, по-твоему, ты
сможешь скупить?
-- Тысяч тридцать, наверно.
Лицо Стойта просветлело от удовольствия.
-- Хорошо, -- бросил он. -- Прекрасно. Меня, конечно, не упоминать, --
добавил он и затем, без всякой паузы или перехода, спросил: -- Сколько хочет
Титтельбаум?
258
Клэнси презрительно улыбнулся.
-- Кину ему сотни четыре-пять.
-- Так мало?
Его собеседник кивнул.
-- Титтельбаум продается по дешевке, -- сказал он.-- Щеки надувать не
станет. Ему деньги нужны позарез.
-- Зачем? -- спросил Стойт, который питал профессиональный интерес к
человеческим слабостям. -- Игра? Женщины?
Клэнси покачал головой.
-- Врачи, -- объяснил он. -- У него ребенок парализованный.
-- Парализованный? -- с искренним сочувствием отозвался Стойт. --
Бедняга. -- Он немного помедлил; затем, во внезапном порыве великодушия,
широким жестом указал на больницу: -- Пусть пришлет ребенка сюда. Это лучший
стационар в штате по детскому параличу, а платить за лечение ему не
придется. Ни цента.
-- Черт возьми, ну вы даете, -- восхищенно сказал Клэнси -- Вы
благородный человек, мистер Стойт.
-- Пустяки, -- ответил Стойт, направляясь к автомобилю -- Я рад, что
могу это сделать. Помнишь, как там в Библии сказано про детей. И потом, --
добавил он, -- когда я навещаю этих детишек, мне так хорошо становится.
Вроде как душу греет. -- Он похлопал себя по бочкообразной груди. -- Передай
Титтельбауму, пусть напишет бумагу на ребенка. И привези мне лично. Я
прослежу, чтоб обошлось без задержек. -- Он забрался в машину и хлопнул
дверцей; потом, наткнувшись взглядом на Джереми, без единого звука снова
распахнул ее. Бормоча что-то извиняющееся, Джереми вскарабкался на сиденье.
Стойт опять захлопнул дверцу, опустил стекло и выглянул.
-- Пока, -- сказал он -- И не теряй времени с этим делом насчет
Сан-Фелипе. Поработай на совесть, Клэнси;
259
получишь десять процентов площади, которая пойдет сверх двадцати тысяч
акров.
Он поднял стекло и велел шоферу трогаться. Машина выехала на дорогу к
замку. Откинувшись на спинку сиденья, Стойт размышлял о бедных детишках и о
деньгах, которые он заработает на покупке земли в долине Сан-Фелипе.
-- Бог есть любовь, -- повторил он еще раз во внезапном прозрении,
отчетливым шепотом. -- Бог есть любовь. -- Джереми стало страшно неловко.
Опустился перед голубым "кадиллаком" подъемный мост, поднялась
хромированная решетка, раздвинулись створки ворот во внутренней крепостной
стене. Семеро китайчат, дети шеф-повара, катались на роликовых коньках по
бетонному теннисному корту. Внизу, в Священном гроте, работала бригада
каменщиков. Увидев их, Стойт скомандовал шоферу остановиться.
-- Гробницу для монашек строят, -- сказал он Джереми, когда они вышли
из машины.
-- Для монашек? -- удивленно отозвался Джереми.
Стойт кивнул и пояснил, что его агенты в Испании купили скульптуры и
металлические украшения из часовни одного монастыря, разрушенного
анархистами в начале гражданской войны.
-- А заодно прислали и несколько монашек, -- добавил он. -- В смысле,
бальзамированных. А может, они просто на солнце высохли, не знаю уж. Короче,
привезли их. К счастью, у меня нашлась отличная штука, куда их упаковать.
Он указал на надгробие, которое каменщики пристраивали к южной стене
Грота. На мраморной плите над большим римским саркофагом стояли изваянные
безвестным камнерезом времен Якова I* фигуры джентльмена и леди -- оба в
круглых плоеных воротниках, коленопреклоненные, -- а за ними, в три ряда по
три, девять дочерей, от великовозрастных до самых маленьких. 260
-- "Hie jacet Carolus Franciscus Beals, Armiger..."1 -- принялся читать
Джереми.
-- В Англии купил, два года назад, -- оборвал его Стойт. Потом
повернулся к рабочим. -- Когда закончите, ребята? -- спросил он.
-- Завтра днем. А может, нынче к вечеру.
-- Ладно, валяйте, -- сказал Стойт, отворачиваясь. -- Надо вытащить
этих монашек со склада, -- объяснил он по дороге к машине.
Они тронулись дальше. Крохотный колибри, повиснув в воздухе на почти
