"Пятнадцать сотен", - отрезал я. Деньги у меня были, тратить их было
негде, и я решил, что могу ухлопать их на то, чтобы девочку вновь не
запихнули в эту жестокую штуку.
Он застонал. "Будь они моими собственными детьми, я бы подарил их
вам. Я люблю этих смышленых ребят, как родных, и не хотел бы для них
ничего лучшего, чем благородный и добрый хозяин, способный оценить научное
чудо их рождения. Но епископ велит повесить меня, а потом снять с виселицы
живьем, чтобы до смерти затаскать за веревку. Десять тысяч - со всеми
свидетельствами и доказательствами. Ради их блага готов на потери - и лишь
из уважения к вам".
Я поднял цену до сорока пяти сотен, он спустил до семи тысяч, тут мы
и застряли: мне следовало приберечь кое-что для прощального побора, он же
как будто добрался до точки, ниже которой не мог опуститься, не рискуя
прогневать епископа - если такой действительно существовал...
Он отвернулся, чтобы стало ясно: с торгом покончено, и с лестью тоже
- и резким тоном приказал девушке забираться в стальную сбрую.
Я достал кошелек. Минерва, ты знаешь, что такое деньги, раз
управляешь финансовой политикой правительства. Но ты, возможно, не в
курсе, что на иных наличность действует как на кота валерьянка. Я отсчитал
сорок пять сотен большими красно-золотыми бумажками прямо под носом у
этого негодяя и остановился. Он весь взмок и судорожно сглотнул, но
ухитрился качнуть головой на долю дюйма.
Я не торопясь стал отсчитывать дальше, и, дойдя до пяти тысяч,
остановился и протянул руку.
Он жестом остановил меня, и я понял, что приобрел первых и
единственных в своей жизни рабов.
Тогда он расслабился - с какой-то отрешенностью, - но потребовал
компенсации за документы. Мне они были не нужны, но я все-таки предложил
ему две с половиной сотни за весь комплект... Он взял и снова принялся
упрятывать девочку в железо.
Я остановил его и попросил объяснить, как работает эта штука.
Как она работает, я знал: в цилиндровом замке с десятью буквами
каждый раз можно устанавливать новую комбинацию. Установить ее, сунуть оба
конца пояса в стальной цилиндрик и вновь раскрутить кольца - и не
откроешь, пока не наберешь нужную комбинацию. И замок дорогой, и железка
прочная - ножовкой не взять. Эта деталь делала его россказни
правдоподобными: на шарике этом девственницы ценились, но и опытная
одалиска стоила примерно столько же. А эта девица для гарема не годилась.
Поэтому дорогой пояс использовался явно с какой-то особой целью.
Повернувшись спиной к рабам, он показал мне свою комбинацию: Э.С,Т,Р,
Е,Л,Л,И,Т,А - и принялся хвастаться, что удачно придумал комбинацию,
которую никогда не забудет.
Я поковырялся, потом как бы что-то сообразил и открыл замок. Он уже
собрался вновь напялить его на девочку и отправить нас восвояси, но я
сказал: "Минутку, я хочу убедиться, что смогу запереть его. Надень, а я
попробую запереть".
Он не захотел надевать, но я заупрямился и сказал, что он хочет меня
одурачить - поставить в такое положение, когда я вынужден буду, чтобы
отпереть свою собственность, отправить за ним, и тогда он сдерет с меня,
сколько сочтет нужным. Я потребовал свои деньги назад и хотел разорвать
счет. Он сдался и надел пояс. Ему с трудом удалось стянуть его на животе -
все-таки он был пошире девицы. Я сказал: "А теперь повтори по буквам", - и
склонился над замком. Он сказал: "ЭСТРЕЛЛИТА", - я набрал ГАДИСВИНЬЯ, а
потом потуже свел концы пояса и раскрутил диски.
"Хорошо, - сказал я. - Получилось. Теперь повтори снова". Он
повторил, и я аккуратно набрал ЭСТРЕЛЛИТА. Замок, естественно, не
открылся. Я предположил, что в первый раз он продиктовал мне имя с одним
"Л" и двумя "Т". Новый вариант оказался тоже безрезультатным.
Он разыскал зеркало и попробовал открыть сам. Без успеха. Я сказал,
что, вероятно, замок заклинило, велел ему втянуть живот, и мы стали
дергать пояс. К этому времени он весь взмок.
Наконец я сказал: "Вот что, торговец, я дарю тебе этот пояс. Сам бы
я, конечно, предпочел бы ему амбарный замок. Ступай к слесарю - или нет, в
такой сбруе на улице не покажешься. Скажи мне, где отыскать его, я пришлю
его сюда и заплачу за услуги. Так, по-моему, будет честно. Мне некогда
здесь болтаться - у меня сегодня обед в Бьюлаленде. А где их одежда?
Верный, прихвати барахло, а вместе с ним и ребят."
С этим я и отправился прочь, а торговец все тарахтел, чтобы я
поторопил слесаря.
Мы вышли из палатки, верный подозвал такси, и мы все погрузились в
него. Я не стал разыскивать слесаря и велел водителю катить прямо в
космопорт. По пути мы остановились в какой-то лавчонке, и я купил ребятам
одежду: ему кое-какие тряпки, ей нечто вроде балтийского саронга, в каком
была вчера Гамадриада. Думаю, у ребят еще не бывало настоящего платья.
Ботинки я не сумел на них напялить, пришлось купить сандалии - но
Эстреллиту все равно пришлось оттаскивать от зеркала, так она
охорашивалась и восхищалась собой.
Я загнал детей в такси и сказал верному: "Видишь тот переулок? Если я
отвернусь, а ты побежишь туда, я не смогу поймать тебя, поскольку вынужден
присматривать за этой парочкой".
Тут, Минерва, я столкнулся со штуковиной, которой не понимаю и понять
никогда не смогу: с психологией раба. Верный меня не понял, а когда я все
повторил по буквам, пришел в недоумение. Чем же он не угодил мне? Или я
хочу, чтобы он умер с голоду?
Я сдался. Мы высадили его у конторы "Найми слугу". Я получил назад
свой залог, щедро отблагодарил верного за добрую службу и со своими рабами
отправился в космопорт. Чтобы провести детей на корабль, мне пришлось
оставить в таможне и весь залог, и почти все "благословения", что у меня
оставались, несмотря на то что документы, подтверждающие покупку, были в
полном порядке.
Проведя ребят на корабль, я сразу же поставил их па колени, возложил
руки на головы и отпустил на свободу. Они явно не поверили, пришлось
объяснить, "Ну же, вы теперь свободны. Поняли? Вы свободны! Теперь вы не
рабы. Сейчас я подпишу ваши вольные, и вы можете отправиться с ними в
епархиальную контору и зарегистрировать их. Или можете выспаться здесь и
поесть, а завтра утром я отдам вам все "благословения", которые у меня
останутся к моменту отлета корабля. Ну а если и это не подойдет, можете
оставаться, я отвезу вас на Валгаллу. Планета чудесная, впрочем,
попрохладнее этой, но там нет рабства".
Минерва, едва ли Ллита - или Йита, как ее обычно звали - со своим
братцем Джо - Джоси, или Джози - поняли, что где-то может не быть рабства.
Это совершенно не укладывалось в их головах. Но они знали понаслышке, что
такое космический корабль, и перспектива куда-то отправиться на нем
потрясла их - они не упустили бы подобной возможности, даже если бы я
сообщил, что их ждет повешение. К тому же, они по-прежнему видели во мне
своего господина и свободы еще не осознали. Наверное, здесь отпускали на
свободу лишь старых верных рабов, которых не снимали при этом с
довольствия и, вероятно, даже платили какие-то крохи.
Но путешествовать... пока они совершили только одно путешествие - из
северной епархии в столицу, на невольничий рынок.
На следующее утро возникли крохотные неприятности: некий Симон Легри,
обладатель лицензии работорговца, подал на меня жалобу, обвиняя в
нанесении телесных повреждений, жестоком обращении и разнообразных
издевательствах и унижениях. Я усадил "фараона" в гостиной, позвал Ллиту,
велел снять новое платье и продемонстрировать полисмену ссадины. Показывая
счет от работорговца, я оставил на столе сотенный банкнот... случайно
вышло.
"Фараон" отмахнулся от счета, заявив, что по этому поводу жалоб не
поступало, и сказал, что намеревается передать доброму человеку Легри,
что, по счастью, обвинение в торговле подпорченным товаром ему не
предъявлено... но по трезвом размышлении решил все же, что проще будет,
если окажется, что он просто не сумел разыскать меня. Сотня
"благословений" исчезла, а вместе с нею и "фараон", после полудня их
примеру последовали и мы.
Но, Минерва, торговец все-таки надул меня: оказалось, что Ллита
абсолютно не умеет готовить.
С Благословенной на Валгаллу дорога длинна и трудна, поэтому
судовладелец Шеффилд был рад компании.
В первую ночь путешествия случилось недоразумение, вызванное тем, что
произошло в предыдущий вечер внизу на планете. На корабле была каюта
капитана и две пассажирских. Так как капитан обычно управлялся
самостоятельно, он использовал пустующие помещения для хранения мелкого
груза, и к приему людей они не были готовы. И в первую ночь, проведенную
еще на планете, капитан разместил свою вольноотпущенницу в своей каюте, а
сам вместе с ее братом заночевал на раскладушках в раздевалке.
На следующий день капитан Шеффилд отпер каюты, подключил к ним
питание и заставил молодых людей освободить их и перенести весь хлам в
кладовую, а потом велел размещаться и, занявшись грузом и предстартовыми
взятками, забыл о своих невольниках. Потом пришлось приглядывать за
компьютером, уводившим корабль из этой планетной системы. Поздней ночью по
корабельному времени он перевел корабль в n-пространство и смог наконец
отдохнуть.
Капитан направился в свою каюту, размышляя, то ли сперва принять душ,
то ли поесть, то ли не делать ни того, ни другого.
Эстреллита лежала в его постели - сна ни в одном глазу - и ждала.
- Ллита, что ты тут делаешь? - спросил он.
И та объяснила на откровенном невольничьем линго, что именно она
делает здесь: ожидает его, поскольку они с братом решили, что милорд
судовладелец Шеффилд потребует от нее именно этого.
Потом добавила, что не боится и готова на все.
Первой части заявления вполне можно било поверить, вторая же казалась
наглой ложью; капитану Шеффилду уже приходилось видеть испуганных
девственниц - не так часто, но все же случалось.
Он проигнорировал ее слова.
- Брысь из моей постели, наглая девка! - велел он. - И чтобы твоя
задница сию же минуту была в твоей койке.
Вольноотпущенница сперва испугалась и не поверила, а потом надулась и
обиделась, наконец заревела. Недавний страх перед Неизвестным утонул в еще
худшей эмоции; ее крошечное "эго" было унижено отказом от ее услуги,
которую она должна была оказать и полагала, что сам капитан хочет этого.
Она рыдала и вытирала слезы подушкой.
Женские слезы всегда оказывали на капитана Шеффилда весьма сильное
возбуждающее действие, и он отреагировал немедленно: схватив девицу за
ногу, извлек ее из своей постели, вытолкал из каюты, впихнул в ее
собственные апартаменты и запер. А потом вернулся к себе, захлопнул дверь,
принял снотворное и уснул.
Минерва, Ллита оказалась нормальной женщиной. После того как я научил
ее мыться, она сделалась достаточно привлекательной: хорошая фигура,
приятное лицо и манеры, здоровые зубы, и изо рта не пахло. Но чтоб спать с
ней - это не лезло ни в какие ворота. Весь "эрос", дорогуша, это
условность; в копуляции как таковой нет ничего ни морального, ни
аморального, "Эрос" - всего лишь способ, позволяющий поддерживать
человеческие существа во всей их индивидуальности и различии, дающий им
возможность быть вместе и радоваться. Этот механизм выживания
сформировался в результате долгой эволюции, и его непродуктивная функция
является наименее сложным аспектом той крайне неоднозначной и весьма
