время, необходимое для повышения. Все это Дэйва устраивало - не нужно было
управлять машиной, делая при этом еще шестнадцать разных дел, можно было
забыть об офицерах-сигнальщиках... о капризных двигателях, наконец, о
горючем. Конечно же, будь его воля, он каждую посадку выполнял бы
самостоятельно, но когда первый пилот отстранил его от этой обязанности,
Дэвид заставил себя сдерживать беспокойство, а со временем даже избавился
от него, поскольку тот, как и все пилоты большой лодки, вел себя
осторожно, явно рассчитывая прожить долго.
(Опущено.).
...лет у Дэвида все было хорошо, и его дважды повышали в звании.
А потом началась война. В том столетии войны не прекращались - но
чаще в краях далеких. А эта коснулась почти каждого народа Земли. Дэвид
как-то смутно представлял себе подобное. С его точки зрения, флот для того
и был предназначен, чтобы одним только внешним видом лишать каждого
желания воевать. Но его мнение никого не интересовало... Поздно было
суетиться, уходить в отставку, бежать было некуда, и он не стал
волноваться из-за того, чего не мог переменить - и это было неплохо,
поскольку война была долгой, жестокой и погубила миллионы людей.
- Дедушка Лазарус, а чем вы занимались во время войны?
- Я-то? Продавал облигации займа, выступал с четырехминутными речами,
служил сразу в призывной и продовольственной комиссиях, приложил руки не к
одному важному делу... пока президент не вызвал меня в Вашингтон, а о чем
говорил, велел помалкивать, да ты и не поверишь, если расскажу тебе. Новее
это сейчас ни при чем, я же говорю о Дэвиде.
О, это был подлинный герой. Отвага его была всем известна, ему
пожаловали украшение, о котором речь сейчас и пойдет.
Дэйв поставил своей целью - или, может быть, лишь надеялся, - уйти в
отставку в чине лейтенанта, поскольку на летающих лодках командиров более
старших было совсем немного. Но война сделала его лейтенантом и наконец
капитаном - с четырьмя золотыми полосками - без специальной комиссии,
экзаменов, ни дня не прокомандовав кораблем. Война быстро расходовала
офицеров, и оставшиеся в живых немедленно получали повышение - если ничем
себя не пятнали.
Дэйв был чист как ангел. Часть войны он провел, совершая полеты над
прибрежными водами, - в боевых вылетах, по определению тех лет, однако
едва ли подвергаясь большей опасности, чем во время тренировочных полетов
в мирное время. Совершал поездки, вербуя в летчики торговцев и клерков.
Однажды он был послан в зону боевых действий и заработал свою медаль
именно там. Я не знаю подробностей, однако героизм зачастую заключается в
том, чтобы не теряя головы выполнить свое дело, вместо того чтобы бежать и
получить пулю в спину. Такие люди одерживают куда больше побед, чем
отчаянные герои, ибо тот, кто ищет славы, порой в награду за храбрость
получает и смерть.
Но, чтобы стать официальным героем, требуется удача. Мало выполнить
под огнем служебные обязанности, необходимо, чтобы свидетелем подвига было
начальство - и по возможности высокопоставленное. Удача улыбнулась Дэйву,
и он заработал медаль.
Конец войны он встретил в столице своей страны, в аэронавтическом
бюро флота, занимаясь разработкой патрульных аэропланов. Тут, наверное, от
него было даже больше толку, чем в бою: едва ли кто-нибудь лучше него знал
эти многомоторные самолеты, и должность позволяла ему исправлять
абсолютную чушь и вводить известные улучшения. В общем, войну он закончил,
перебирая бумаги у себя на письменном столе и ночуя в своей постели.
Тут война и закончилась.
Оглядевшись, Дэйв обнаружил две перспективы. Во флоте числились сотни
капитанов, которые три года назад были лейтенантами - подобно ему самому.
Мир наступил на вечные времена - так всегда утверждают политики, и
дальнейшее повышение ожидало немногих. А именно - не его, поскольку он не
принадлежал к числу старших по возрасту, не одолел традиционной служебной
лестницы, не имел необходимых служебных и личных связей.
Но за плечами было почти двадцать лет службы, и вскоре он получил
право уйти в отставку с сохранением половины оклада. Или можно было
продолжать службу - и выйти в отставку, так и не став адмиралом.
Торопиться не следовало: до полной двадцатилетней выслуги оставалось
еще год или два.
Но он ушел в отставку немедленно - по инвалидности. Диагноз включал
слово "психоз" - этакий намек, что он свихнулся на своей работе.
Айра, я не знаю, как это понять. Из всех, кого я знаю, Дэйв
производил впечатление самого нормального человека. Но я там не был, когда
он уходил в отставку, а "психическое состояние" значилось вторым в числе
причин, по которым тогда оставляли флот офицеры. Как сказать? Можно
свихнуться и быть морским офицером... писателем, школьным учителем,
проповедником - назови еще дюжину достопочтенных занятий - и никто этого
не замечает. И пока Дэйв ходил на службу, подписывал подготовленные
клерком бумажки и не лез с разговорами к начальству, этого никто и не
замечал. Помню одного морехода - у него была превосходная коллекция
дамских подвязок: он частенько запирался в своем должностном кабинете и
разглядывал их... другой точно так же перебирал коллекцию бумажных
наклеек, использовавшихся на почте. Кто из них свихнулся: первый, второй?
Или оба? Или никто?
Впрочем, отставка Дэйва свидетельствует о том, что он прекрасно знал
законы своего времени. Уйдя в отставку после двадцати лет, он получал бы
половину оклада, минус налоги, на которые уходила ощутимая сумма.
Инвалидность же обеспечивала ему три четверти заработка, к тому же пенсия
не облагалась налогом.
Не знаю, просто не знаю. Но вся эта история прекрасным образом
характеризует талант Дэйва, всегда добивавшегося максимального результата
минимальными усилиями. Хорошо, будем считать, что он свихнулся, но на
какой-то особый манер.
Отставка его была вызвана не одной причиной. Он правильно рассудил,
что не имеет шансов стать адмиралом - однако, уходя в отставку, можно было
получить звание почетного адмирала - так первым из своих одноклассников
Дэйв сделался адмиралом, хотя никогда не командовал не то что флотом, а
даже кораблем. Более того, он стал одним из самых молодых адмиралов в
истории, по возрасту. Я думаю, что деревенский мальчишка, который
ненавидел пахать поле на муле, был доволен.
В душе-то он ведь так и остался деревенским мальчишкой. Для ветеранов
той войны была учреждена еще одна льгота, предназначенная для тех, кто не
доучился, уйдя на войну: им оплачивали обучение - столько месяцев, сколько
они провели в армии или на флоте. Предназначалась такая льгота для людей
молодых, но ничто не мешало воспользоваться ею и человеку, завершившему
карьеру на флоте. Пенсия в три четверти оклада свободная от налогов,
субсидия на обучение, тоже не облагаемая ими... словом, женатый ветеран
пошел учиться, получая теперь лишь чуть меньше, чем на службе. На самом
деле выходило даже побольше - ведь уже не нужно было тратить деньги на
дорогие мундиры и поддержание общественного положения. Он мог
бездельничать, читать книги, одеваться, как пожелает, и не заботиться о
своем облике. Иногда он вставал поздно и говорил, что в покер играют, в
основном, оптимисты, а не математики. А потом поздно ложился спать. Но
никогда, никогда не вставал спозаранку.
Как и не летал больше на аэропланах. Дэйв никогда не доверял этим
летающим машинам - что бы ни случилось, они находились чересчур высоко над
землей. Для него аэроплан всегда был только средством избежать худшего, и,
использовав это средство, Дэйв навсегда забыл про самолеты - как и о
фехтовальной рапире - и никогда не жалел об этом, как и о фехтовании.
Вскоре он получил новый диплом бакалавра агрономических наук и
сделался ученым фермером.
Сей сертификат, учитывая предпочтение, отдававшееся ветеранам, мог
обеспечить ему место на гражданской службе, давал возможность учить людей
сельскому делу. Но вместо этого он снял с банковского счета некоторую
сумму, скопившуюся, пока Дэйв бездельничал в школе, и вернулся в те самые
горы, которые оставил четверть столетия назад, - чтобы купить ферму. То
есть внес плату вместе с залогом - конечно же, не без очередной
правительственной субсидии.
И стал работать на ферме? Не будь простаком - более Дэйв не вынимал
рук из карманов. Наемные работники растили урожай, он же занимался другим
делом.
Для завершения своего великого плана Дэйв предпринял шаг столь
невероятный, что я должен просить тебя, Айра, принять мой рассказ на
веру... поскольку нельзя надеяться, что рационально рассуждающий человек
может понять это.
В те времена в период между двумя войнами на Земле проживало более
двух миллиардов людей - и по крайней мере половина из них голодала. Тем не
менее - тут я и прошу тебя поверить, как очевидцу мне незачем лгать -
невзирая на недостаток продуктов питания, который кое-где и время от
времени становился менее острым... невзирая на все эти жуткие нехватки, в
стране Дэвида правительство платило фермерам за то, чтобы они не
выращивали пищу.
Не качай головой. Пути Господни и правительства неисповедимы, и
никому из смертных не дано постичь их. Никогда не думай, что ты и есть
правительство; когда придешь домой, поразмышляй над этим; спроси себя,
знаешь ли ты, что и зачем делаешь - а когда придешь ко мне завтра,
расскажешь, до чего додумался.
Возможно, Дэвид так никогда и не вырастил урожая. На следующий год
его земля осталась под паром, а он получил за это внушительную сумму, что
устраивало его в высшей степени. Дэвид любил эти горы и всегда стремился
домой, ведь покинул он их только затем, чтобы избежать тяжелого труда.
Теперь же ему платили за то, что он не работал... это было весьма кстати,
поскольку он полагал, что пыль, поднятая при вспашке, портит красоту
здешних мест.
Правительственной субсидии хватало, чтобы возвращать залог, пенсия
составляла приличную сумму, и он нашел человека, который согласился
обслуживать ферму - не выращивать на ней урожай, а кормить цыплят, доить
одну-двух коров, возделывать огород и небольшой сад, чинить заборы... а
жена работника тем временем помогала по хозяйству жене Дэвида. А для себя
Дэвид приобрел гамак.
Бывший офицер не был суровым хозяином. Он подозревал, что коровы
жаждут просыпаться в пять утра не более, чем он сам, и решил завести новый
распорядок.
Оказалось, что коровы вовсе не настаивают на раннем пробуждении.
Просто их следовало доить дважды в день - так уж устроены эти животные. И
им было безразлично, в пять или девять утра проводится первая дойка - если
только про нее не забыли.
Однако выдержать характер не удалось: наемный работник Дэвида не мог
избавиться от своей беспокойной привычки - склонности к работе. Для него
новое время дойки было сродни греху. Тогда Дэвид предоставил ему свободу
действий, и работник вместе с коровами возвратились к своим привычкам.
Что же касается Дэйва, то он повесил гамак между двумя густыми
деревьями и поставил возле него столик с охлажденным питьем. Вставал он по
утрам, когда проснется - в девять или в десять - завтракал и медленно брел
к гамаку - передохнуть перед ленчем. Труд его ограничивался снятием денег
с текущего счета и подведением баланса в расходной книге жены. Он перестал
носить ботинки.
Теперь он не читал газет и не слушал радио, полагая, что его не
забудут известить, если начнется новая война... И таковая разразилась как
