часа, пытаясь догнать мир. Он прочитал все местные газеты, свежую
"Нью-Йорк таймс" - там был напечатан текст послания президента к
конгрессу: "Боже, помоги Америке, она не может поступить иначе!" - и
вчерашнюю "Чикаго трибьюн". Лазарус отметил, что "Трибьюн", самый отпетый
враг Англии за пределами германоязычной прессы, торопливо отрекалась от
прежних обетов.
Потом сходил в туалет, где порвал письмо на мелкие клочки и спустил в
унитаз.
Оттуда он пошел в сберегательный банк "Миссури", снял со счета
деньги, явился в кассу железной дороги Санта-Фе и приобрел там билет до
Лос-Анджелеса с тридцатидневным транзитом до Флагстаффа, штат Аризона,
побывал на вокзале, а потом отправился в банк "Содружество", где получил
свой сейф и извлек из него небольшой, но тяжелый ящичек с золотом.
Попросил разрешения воспользоваться умывальной комнатой банка (положение
постоянного клиента позволило ему добиться этой чести). Разложив золотые
монеты по карманам пиджака жилета и брюк, Лазарус уже не выглядел изящным.
Одежда на нем топорщилась тут и там, он старался идти осторожно, чтобы не
звякнуть, и заранее приготовил никель для автобуса, - и всю дорогу ехал на
задней площадке, боясь сесть. Ему было не по себе до тех пор, пока он не
вошел в свою квартиру, закрыл за собой дверь и запер ее на ключ.
Он быстренько соорудил сэндвич и съел его, а затем приступил к
портняжной работе, зашивая золотые монетки в предназначенные для них
карманы жилета. Лазарус заставлял себя работать медленно и старался шить
как можно аккуратнее, чтобы никто не заподозрил, что скрыто под тканью.
Около полуночи он сделал еще один сандвич, а потом вернулся к работе.
Удовлетворившись тем, как сидит и смотрится на нем костюм, он отложил
жилет с деньгами в сторону, расстелил на письменном столе одеяло, водрузил
на него тяжелую пишущую машинку "Оливер" и двумя пальцами принялся
выстукивать:
Канзас-Сити, 5 апреля 1917 г. григ.
Драгоценнейшие Лор и Лаз!
СРОЧНО. Меня следует немедленно забрать. Рассчитываю добраться до
кратера 9 апреля 1917 года в понедельник. Повторяю: девятого апреля тысяча
девятьсот семнадцатого года. Я могу опоздать на один или два дня и буду
ждать вас десять дней, если это окажется возможным. Если вы не заберете
меня отсюда, постараюсь явиться в то же место в 1926 (тысяча девятьсот
двадцать шестом) году.
Благодарю!
Лазарус
Лазарус отпечатал два оригинала послания, подписал два набора
конвертов, воспользовавшись обычными адресами: на одном был адрес его
местного агента, другой был адресован в Чикаго. А потом составил акт о
продаже:
За 1 доллар наличными я передаю все свои права на один автомобиль
"форд" модель "Т", кузов в стиле "ландолет", двигатель N_1294108, Айре
Джонсону и гарантирую ему, как и его наследникам, что настоящая
собственность не обременена долгами и я являюсь единственным владельцем
ее, обладающим полным правом передачи данной собственности кому бы то ни
было.
Подписал Теодор Бронсон
6 апреля 1917 г. от Р.X.
Этот документ он положил в конверт, выпил стакан молока и отправился
спать.
Лазарус проспал десять часов. Его не разбудили даже крики на
бульваре: "Экстренное сообщение! Экстренное сообщение!" Он давно их ждал,
а потому его подсознание, вероятно, просто не обращало па них внимания и
стерегло его сон - в ближайшие несколько дней ему придется похлопотать.
Когда внутренние часы разбудили его, Лазарус встал, быстро принял
ванну, побрился, приготовил и съел сытный завтрак, убрал в кухне, вынул из
холодильника скоропортящиеся продукты, отправил их в мусорный бак у
черного хода, перевел указатель на "сегодня льда не требуется", оставил на
холодильнике пятнадцать центов и вылил натекшую воду.
У двери стояла бутылка свежего молока. Лазарус не заказывал молока,
но возмущаться не стал, а положил шесть центов в пустую бутылку и написал
молочнику записку с просьбой молока больше не приносить до тех пор, пока
он вновь не оставит деньги. Потом упаковал мелочи, предметы туалета, носки
и исподние рубашки, воротнички (эти высокие накрахмаленные удавки
символизировали для Лазаруса все тугоумные табу этого в остальном
неплохого века), затем поспешно осмотрел квартиру, проверяя, не позабыл ли
чего. Жилье он оплатил до конца апреля и при удаче рассчитывал оказаться в
"Доре" задолго до этого срока. Если ему не повезет, придется перебираться
в Южную Америку, но если уж его ждет полная неудача, трудно даже
предположить, куда его может забросить. Но где бы он ни оказался, придется
сменить имя - Тед Бронсон должен испариться без следа.
Наконец Лазарус собрался. Он взял с собой саквояж, пальто, зимний
костюм, шахматы из слоновой кости и черного дерева и пишущую машинку.
Одевшись, он уложил все три конверта и билет во внутренний карман пиджака.
Жилет с деньгами оказался слишком теплым, но достаточно удобным.
Он погрузил вещи в багажник своего ландо и поехал к южному почтамту.
Там он отослал два письма, после чего направился к ломбарду возле
бильярдной "Отдохни часок". Проезжая мимо "Швейцарского сада", Лазарус
отметил, что заведение закрыто, шторы опущены, - и сухо улыбнулся.
Мистер Даттельбаум согласился обменять пишущую машинку на пистолет,
однако потребовал, чтобы Лазарус добавил пять долларов за этот маленький
кольт. Пришлось согласиться.
Лазарус продал пишущую машинку и костюм, заложил пальто и получил
пистолет вместе с ящичком патронов. По сути дела, он подарил пальто
мистеру Даттельбауму, поскольку не намеревался выкупать его; однако,
получив все необходимое плюс три доллара наличными, он избавился от
ненужного имущества и доставил напоследок своему приятелю удовольствие
выгодной сделкой.
Пистолет поместился в левом кармане жилета, из которого Лазарус
сделал своеобразную кобуру. Если его не станут обыскивать - а это едва ли
вероятно, поскольку он выглядит весьма респектабельным гражданином, -
оружие никто не заметит. Килт был бы удобнее: легче спрятать, легче
достать - но для такой одежды, которую здесь носят, лучшего не придумаешь.
Кроме того, кто-то из практичных прежних владельцев очень кстати срезал
мушку пистолета.
Но Лазарус не мог покинуть Канзас-Сити, не попрощавшись со своей
первой семьей. Сразу после этого он собирался сесть на первый же поезд,
отправляющийся в Санта-Фе. Жаль, что дедуся уехал в Сент-Луис, но ничего
не поделаешь. Можно оправдать свой визит желанием вручить Вуди подарок -
шахматы. А акт о продаже автомобиля послужит предлогом для разговора с
отцом: нет, сэр, это не подарок, ведь должен же кто-то приглядывать за
машиной, пока война не кончится. И если я вдруг не вернусь, все станет
проще - вы понимаете меня, сэр? Ваш тесть - мой лучший друг. Он мне как
родственник, ведь у меня нет родных.
Да, так он и сделает; он распрощается со всеми, в том числе и с
Морин. (Особенно с Морин!)
Лучше, конечно, не Лгать. Но... если отец вознамерится зачислить его
в свое подразделение, придется соврать: дескать, он желает поступить во
флот. Никаких обид, сэр, я знаю, что вы только что вернулись из
Платтсбурга, но флоту нужны люди. Впрочем, он скажет это лишь в том
случае, если будет вынужден.
Он оставил автомобиль за ломбардом, перешел на другую сторону улицы и
позвонил от аптеки:
- Это дом Брайана Смита?
- Да.
- Миссис Смит, говорит мистер Бронсон. Могу ли я переговорить с
мистером Смитом?
- Это не мама, мистер Бронсон, это Нэнси. О, какой ужас!
- Да, мисс Нэнси?
- Вы хотите поговорить с папой, мистер Бронсон? Но его нет; он уехал
в форт Ливенуорт с рапортом. И мы не знаем, когда снова увидим его!
- Ну-ну, не плачьте, пожалуйста. Не надо плакать.
- Я не плачу. Я просто немножко расстроилась. Вы хотите поговорить с
мамой? Она дома... но она лежит.
Лазарус торопливо думал. Конечно, ему хотелось поговорить с Морин.
Но... нет, пожалуй, не следует, это излишне.
- Пожалуйста, не тревожьте ее. А вы не можете сказать, когда вернется
дедушка?
(Может ли он ждать? Ах ты, черт!)
- Что вы, дедушка еще вчера вернулся.
- А нельзя ли поговорить с ним, мисс Нэнси?
- Его тоже нет дома. Он ушел в город несколько часов назад. Наверное,
в шахматный клуб. Вы не хотите что-нибудь передать ему?
- Нет. Просто скажите, что я звонил. Перезвоню попозже. И еще, мисс
Нэнси, - не волнуйтесь.
- Как же мне не волноваться?
- Я умею угадывать будущее. Никому не рассказывайте, но поверьте мне.
Старая цыганка заметила мои способности и всему меня научила. Ваш отец
вернется. В этой войне он даже не будет ранен. Я знаю.
- Ах, не знаю, можно ли верить вашим словам... Однако, пожалуй, мне
стало чуточку легче.
- Запомните, так и будет.
Лазарус вежливо распрощался и повесил трубку.
Шахматный клуб... Конечно же, сегодня дедуся не будет сшиваться в
игорном доме. Но поскольку заведение располагается неподалеку, можно
зайти, посмотреть, а потом вернуться и дождаться деда у подъезда.
Дедуся сидел за шахматным столиком, но даже не пытался изобразить,
что обдумывает шахматную задачу. Он был чем-то недоволен.
- Добрый вечер, мистер Джонсон.
Дедуся поднял голову.
- А чего в нем доброго? Садись, Тед.
- Благодарю вас, сэр. - Лазарус опустился в кресло. - Ничего доброго,
вы сказали?
- Что? - Старик посмотрел на него так, словно только что увидел. -
Тед, как по-твоему, я в хорошей физической форме?
- Безусловно.
- Я способен взять ружье на плечо и прошагать в день двадцать миль.
- По-моему, да. (Не сомневаюсь в этом, дедуся.)
- То же самое я сказал умнику на призывном пункте. А он ответил, что
я, с его точки зрения, слишком стар! - Казалось, Айра Джонсон готов был
заплакать. - Я спросил его, с каких это пор сорок пять лет уже старость. А
он велел мне убираться и не задерживать очередь. Я сказал, что один могу
вздуть его и еще трех мужиков. И тогда меня выставили. Тед, меня
выставили! - И дедуся закрыл свое лицо ладонями. Потом опустил руки и
пробормотал: - А я носил армейскую синюю форму еще до того, как этот
наглый выскочка научился ходить на горшок.
- Мне очень жаль, сэр.
- Я сам виноват: взял с собой свидетельство об увольнении... и забыл,
что в нем проставлена дата моего рождения. Как по-твоему, Тед, если я
выкрашу волосы и поеду в Сент-Луис или Джоплин, меня возьмут? Как ты
считаешь?
- Вероятно. (Я знаю, что у тебя ничего не получилось, дедуся. Однако,
по-моему, ты ухитрился попасть во внутренние войска. Но я не могу сказать
тебе этого.)
- Я так и сделаю! Но увольнительную оставлю дома.
- Значит, я могу отвезти вас домой? Моя жестянка стоит у клуба.
- Да, думаю, я вернусь домой... на какое-то время.
- А не заглянуть ли нам в "Пасео" и не пропустить по рюмочке?
- Неплохая идея. А это тебя не разорит?
- Вовсе нет.
Лазарус вел машину и помалкивал. Заметив, что старик успокоился, он
развернулся, проехал немного на восток от 31-й улицы и остановился.
- Мистер Джонсон, можно я скажу вам кое-что?
- Что? Говори.
- Если вас не возьмут, даже с выкрашенными волосами, советую вам не
слишком расстраиваться. Потому что вся эта война - ужасная ошибка.
- Что ты хочешь этим сказать?
