принимать? Но ты просил меня подумать над этим по-деловому. Я подчинилась.
Ответ таков: тебе нужно покинуть эту планету... и меня.
- Стало быть, мои башмаки все равно вылетают отсюда?
- Не терзай себя, милорд. Другого ответа нет. Я могу уклониться и
прибегать к женским уловкам только в личной своей жизни; я не могу не
думать, если соглашаюсь на это в качестве "Ее Мудрости". Ты должен
покинуть меня. Но твои башмаки не вылетят отсюда. Нет, нет, нет! Да, ты
уедешь, потому что иначе нельзя Не потому, что этого хочу я. - Ее лицо не
изменило выражения, но слезы полились вновь. - Нельзя проехать верхом на
кошке... поторопить улитку... или научить змею летать. Или сделать пуделя
из Героя. Я знала об этом, но отказывалась это признавать. Ты будешь
делать то, что должен... А башмаки твои всегда будут стоять у моей
постели. Я тебя никуда не отсылаю! - Она сморгнула слезы. - Не хочу
солгать тебе, даже молчанием. Не стану утверждать, что здесь не появится
никаких других башмаков... если тебя не будет очень долго. Я была одинока.
Слов нет, чтобы выразить, до какого одиночества доводит эта работа. Когда
ты уйдешь... мне будет еще более одиноко, чем всегда. Но когда ты
вернешься, башмаки свои ты найдешь здесь.
- Когда я вернусь? Это у тебя Видение?
- Нет, милорд Герой. У меня только чувство... что если вы будете
живы... то вернетесь. Возможно, не однажды. Но герои не умирают в постели.
Даже такие, как вы.
Она зажмурилась. Слезы высохли, и голос ее стал ровным.
- А теперь, милорд муж, если вам угодно, то не пора ли нам притушить
свет и отдохнуть?
Мы так и сделали, и она положила мне голову на плечо и не стала
плакать. Но мы не спали. После полной боли паузы я сказал:
- Стар, ты слышишь то, что слышу я? Она подняла голову.
- Я ничего не слышу.
- Город. Тебе не слышно его?. Люди. Машины. Даже мыслей так густо,
что это чувствуется костями. Только ухом не слышно.
- Да, эти звуки я знаю.
- Стар, тебе здесь НРАВИТСЯ?
- Нет. От меня никогда не требовалось, чтобы мне здесь нравилось.
- Слушай, черт побери! Ты сказала, что я обязан уехать. ДАВАЙ СО
МНОЙ!
- О, Оскар!
- Что тебя с ними связывает? Разве мало того, что Яйцо возвращено?
Пусть они выберут новую жертву. Давай опять вместе пойдем по Дороге Славы!
Где-нибудь да должна же быть работа по моей специальности.
- Дело для героев всегда найдется.
- Значит, так, мы организуем с тобой компанию. Геройство - неплохая
работенка. Питаешься нерегулярно и оплата непостоянная - зато скучать не
приходится. Напишем объявления: "Гордон и Гордон, Героизм за Умеренную
Цену. Выполняются любые заказы. Истребление драконов согласно контракту,
точность гарантирована; в противном случае оплата не взимается. По иным
видам работы договорные соглашения. Странствия, спасение дев, отыскивание
золотых рун круглосуточно!"
Я пытался пошутить над ней, но со Стар не пошутишь. Она ответила
серьезно, честь по чести:
- Оскар, если уходить в отставку, то сначала мне необходимо
подготовить наследника. Это верно, никто мне не может приказывать, но на
мне лежит долг подготовить себе замену.
- И сколько на это потребуется?
- Немного. Лет тридцать примерно.
- ТРИДЦАТЬ ЛЕТ!
- Я, наверное, смогла бы сбавить срок до двадцати пяти. Я вздохнул.
- Стар, ты знаешь, сколько мне лет?
- Да. Нет еще и двадцати пяти. Но старше ты не станешь!
- Да ведь сейчас-то мне все еще двадцать пять. Больше-то я никогда
еще и не жил. Прожить двадцать пять лет в качестве домашнего пуделя, и я
уже не буду героем, да и ничем другим. У меня последний умишко пропадет.
Она подумала над этим.
- Да. Верно.
Она повернулась на другой бок, мы легли ложечкой и стали делать вид,
что спим.
Спустя какое-то время я почувствовал, как вздрагивают ее плечи, и
понял, что она рыдает.
- Стар?
Она не повернула головы. Я услышал лишь прерывистый голос:
- О, мой любимый, мой самый любимый! Если бы мне было хоть на СОТНЮ
лет меньше!
ГЛАВА XX
ДРАГОЦЕННЫЕ бесполезные камни просеялись сквозь мои пальцы; я
равнодушно отпихнул их в сторону. Если бы мне было хоть на сотню лет
больше...
Но Стар была права. Она не могла оставить позиции до прибытия смены.
Смены, подлинной в ее смысле, не в моем и ни в чьем ином. А мне было
больше невмоготу оставаться в этой раззолоченной тюрьме; я скоро начал бы
биться головой об решетку.
Тем не менее мы оба хотели быть вместе.
Самой по-настоящему паршивой пакостью было то, что я знал - точно так
же, как и она. - что каждый из нас забудет. По крайней мере, кое-что.
Достаточное для того, чтобы появились другие башмаки, другие мужики и она
снова бы стала смеяться.
И я тоже... Она предвидела это и спокойно, мягко, с тонким пониманием
чувств другой стороны, косвенным образом дала мне понять, что мне незачем
чувствовать себя виноватым, когда в следующий раз я начну ухаживать за
другой девушкой, в другой стране, где-то далеко.
Так почему же я так гнусно чувствовал себя?
Как же я попал в такую ловушку, где никуда не повернуться, чтобы
волей-неволей не выбирать между жестокостью к своей возлюбленной или
полной деградацией?
- Читал я где-то о человеке, который жил на высокой горе, потому что
у него была астма удушающего, убивающего вида, жена его жила прямо под
ним, на побережье, из-за болезни сердца. Ей высота была противопоказана.
По временам они смотрели друг на друга в телескопы.
Утром разговора об уходе Стар в отставку не заходило. Негласным quid
pro quo было то, что если она намерена выйти в отставку, я проторчу до
этих пор (ТРИДЦАТЬ ЛЕТ!) где-нибудь поблизости. Ее Мудрейшество пришла к
выводу, что это не по силам, и не стала об этом говорить. Мы роскошно
позавтракали, дерзка себя в приподнятом настроении и храня сокровенные
мысли при себе.
О детях тоже не вспоминали. Да нет, я решил найти ту клинику и
сделать то, что надо. Ведь ей захочется смешать свою звездную породу с
моей обычной кровью, пожалуйста, хоть завтра или через сто лет. Или нежно
улыбнуться и приказать выкинуть ее вместе с прочим мусором. Из моей семьи
никто даже мэром городишка-то не был, а тягловую скотину не выставишь на
скачки Ирландского Тотализатора. Если бы Стар скомпоновала из наших генов
ребенка, он был бы сентиментальным "залогом любви", просто пуделем
помоложе, с которым она могла бы забавляться, прежде чем позволить ему
идти другим путем. Не больше чем сентиментальность, столь же слащавая,
если не столь же патологическая, как у ее тетушки с мертвыми мужьями, ибо
Империуму подозрительная моя кровь была не нужна.
Я поднял глаза на висящую напротив меня саблю. Я не притрагивался к
ней с того вечера, когда Стар решила нарядиться в одеяние Дороги Славы. Я
снял ее, нацепил и вынул из ножен - почувствовал знакомый прилив энергии и
внезапно представил себе долгую дорогу и замок на холме.
Какие у рыцаря могут быть обязанности перед дамой сердца, когда поход
окончен?
Кончай валять дурака, Гордон! Каковы обязанности МУЖА перед ЖЕНОЙ?
Вот эта самая сабля: "Прыгайте, Жулик с Принцессой, во всю прыть, Моей
женой должна ты ВЕЧНО быть..." "...в богатстве и в бедности, в доброте и
во зле... люби и лелей до конца своих дней". Вот что я хотел скачать своей
рифмовкой, и это понимала Стар, и я это понимал, - и тогда, и сейчас.
Когда мы давали клятву, похоже было на то, что смерть разделит нас в
тот же день. Но это не принижало значения клятвы, ни той глубины чувства,
с которой я давал ее. Я прыгал через саблю не для того, чтобы позабавиться
перед смертью на травке; это мне могло и без того достаться. Нет, я ведь
хотел "...хранить и заботиться, любить и лелеять до самого смертного
часа"!
Стар сдержала свою клятву до последней буквы. Почему же у МЕНЯ
чешутся пятки?
Колупни Героя поглубже, и обнаружится дерьмо.
Герой в ОТСТАВКЕ - глупость не меньшая, чем те безработные короли,
которыми забита вся Европа.
Я выскочил из нашей "квартиры", не сняв сабли и не обращая внимания
на изумленные взгляды, аппортировался к нашим врачам, выяснил, куда мне
двигать, отправился туда, сделал то, что надо, сказал главному биотехнику,
что он должен сообщить Ее Мудрости, и заткнул ему глотку, когда он полез с
расспросами.
Потом вернулся к ближайшей будке аппортировки и заколебался - мне
нужен был товарищ так же, как члену "Алкохоликс Анонимус" нужно, чтобы его
держали за руку. Но близких друзей у меня не было, только сотни знакомых.
Супругу императрицы нелегко обзавестись друзьями.
Оставался один только Руфо. Но за все те месяцы, что я жил в Центре,
я ни разу не бывал у Руфо дома. Варварский обычай зайти повидать знакомых
на Центре не практиковался, и с Руфо я встречался только в резиденции или
на вечерах; он никогда не приглашал к себе домой. Нет, никакой
охлажденности тут не было; мы часто виделись с ним, но всегда он приходил
к нам.
Я поискал его в справочниках аппортировки - нет. Потом с тем же
результатом прочел списки видеосвязи. Я вызвал Резиденцию, вышел на
заведующего связью. Он сказал, что "Руфо" - это не фамилия, и попытался
отделаться от меня. Я сказал:
- Ну-ка погоди, канцелярская крыса! Тебе, видно, слишком много
платят. Если ты меня отключишь, то через час будешь, заведовать дымовыми
сигналами в Тимбукту. А теперь слушай. Этот тип пожилого возраста, лысый,
одно из его имен, как я считаю, "Руфо", и он видный специалист по
сравнительной культурологии. И к тому же он внук Ее Мудрейшества. Я думаю,
ты знаешь, кто он такой, и тянешь волокиту только из бюрократического
высокомерия. Даю тебе пять минут. Потом вызываю Ее Мудрейшество и
спрашиваю ее, а ты начинаешь укладывать вещи.
("Стоп! Опасность! Еще один старый Руфо (?), ведущий срав.
культурист. Яйцеклетка Мудрости - сперматозоид-зародыш. Пятиминутка. Лжец
и/или дурак. Мудрости? Катастрофа!")
Меньше чем через пять минут образ Руфо заполнил экран.
- Ого! - сказал он, - А я-то ломал голову, у кого хватило веса, чтобы
пробить мой приказ о несоединении.
- Руфо, можно мне прийти к тебе?
Скальп его собрался морщинками.
- Мыши в кладовке, сынок? Твое лицо напоминает мне тот раз, когда мой
дядя...
- Не надо, Руфо!
- Хорошо, сынок, - мягко сказал он. - Я отошлю танцовщиц домой. Или
оставить их?
- Мне все равно. Как тебя найти?
Он сообщил мне, я выстукал его код, добавил номер своего счета и
оказался там, в тысяче миль за горизонтом. Поместье Руфо было местом не
менее роскошным, чем у Джоко, и на тысячу лет более совершенным. У меня
создалось впечатление, что у Руфо самый большой штат прислуги на всем
Центре и сплошь женский. Однако все служанки, гости, двоюродные сестры и
дочки составили целый комитет по встрече - чтобы посмотреть на того, с кем
спит Ее Мудрость. Руфо расшугал их и провел меня в свой кабинет. Какая-то
танцовщица (очевидно, секретарь) суетилась над бумагами и пленками. Руфо
шлепком по заду отослал ее, усадил меня в удобное кресло, сунул мне
стакан, придвинул сигареты, сел сам и стал молчать.
Курение не пользуется популярностью на Центре по причине того, что
они пользуются кое-чем вместо табака. Я взял одну сигарету.
- "Честерфилд"! Боже правый!
- Контрабанда, - сказал он. - Только и они не делают ничего похожего
на "Свит Кэпс". Один уличный мусор и рубленое сено.
Я не курил уже несколько месяцев. Но Стар сказала мне, что я теперь
могу забыть про рак и все прочее. Так что я закурил - и раскашлялся, как
