- К сожалению, да. Поэтому, если тебя поймают в этой вагонетке, то
будут допрашивать с большим пристрастием.
- То есть лучше ограбить банк, чем связываться с ним?
- Вот именно.
- Босс, вы не будете возражать, если я останусь ночевать в Филли?
- Как хочешь. Я только не понимаю, что можно ночью делать в
Филадельфии? - Харшоу отвернулся. - Ближняя!
Джилл проспала до обеда и проснулась в отличном настроении. Она
вдохнула запах жареного мяса и подумала, что доктор дал ей не
успокаивающее, а снотворное. Пока она спала, кто-то унес ее рваную,
грязную одежду и повесил на стул вечернее платье. Платье оказалось Джилл
впору, и она решила, что оно, должно быть, принадлежит Мириам. Джилл
умылась, накрасилась, причесалась и спустилась в гостиную, ощущая себя
совсем иначе, чем вчера.
Доркас, свернувшись в кресле калачиком, вязала кружево; она кивнула
Джилл, как члену семьи, и вновь углубилась в работу. Харшоу смешивал
что-то в матовом графине.
- Выпьешь? - спросил он.
- Да, спасибо.
Харшоу до краев наполнил большие стаканы и подал один из них Джилл.
- Что это? - спросила она.
- Мое фирменное блюдо: треть водки, треть соляной кислоты, треть
раствора для батареек, две щепотки соли и прошлогодняя муха.
- Выпейте виски с содовой, - посоветовала Доркас.
- Занимайся своим делом, - отверг ее совет Харшоу. - Соляная кислота
способствует пищеварению, а муха - это белки.
Он поднял стакан и торжественно произнес:
- За наши благородные души! Нас так мало осталось! - и осушил стакан.
Джилл сделала глоток, потом еще один. Чем бы ни было это зелье - это
было как раз то, что ей требовалось. По телу Джилл разлилось тепло. Она
выпила половину, Харшоу долил доверху.
- Видела своего приятеля?
- Нет, я не знаю где он.
- Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо
назвать Лазарем - он так охотно воскрес... Он станет с нами обедать?
- Не знаю, доктор.
- Ладно, проснется - спрошу. Не захочет сидеть с нами - принесем ему
персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает,
как хочет... а если поступает не так, как хочу я, то я его выгоняю к
чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.
- Но, сэр!..
- Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня называли доктором
народного танца или рыбалки - другое дело! А официальные звания - все
равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня
просто Джабл.
- Хорошо, но медицинская степень много значит...
- Будет значить, когда для нее придумают такое слово, чтобы люди не
путали врача со спортивным судьей. Девочка, какие у тебя отношения с этим
парнем?
- Я рассказывала вам, док... Джабл.
- Ты мне рассказывала, что произошло, но не рассказала, почему.
Джилл, я же видел, как ты с ним говорила. Ты в него влюблена?
- Вот еще! Чепуха какая!
- Вовсе нет. Ты женщина, он мужчина - премилое сочетание.
- Видите ли, Джабл, он сидел в больнице, как в тюрьме, и я, вернее,
Бен, решил, что он в опасности, и что ему нужно помочь освободиться и
вступить в свои права.
- Милая моя, я не верю в бескорыстные поступки. Насколько я могу
судить по твоему внешнему виду, железы внутренней секреции у тебя работают
нормально. Стало быть, они работают либо на Бена, либо на этого парня.
Тебе следует уяснить для себя самой мотив поведения и, исходя из этого,
решить, что делать дальше. В свою очередь, я хотел бы знать, чего ты
хочешь от меня.
Джилл было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор, как она перешла
свой Рубикон, она думала только о том, как бы уйти от преследования. Ясных
планов у нее не было.
- Я не знаю.
- Так я и предполагал. Я предположил также, что ты хочешь сохранить
за собой место работы и диплом. Исходя из этого, я послал твоему шефу
телеграмму из Монреаля, где сообщил, что тебя вызвали к серьезно больному
родственнику. Я верно поступил?
Джилл почувствовала внезапное облегчение. В последнее время она не
думала о своей судьбе, но в глубине ее сознания затаилась горькая мысль о
том, что она бесповоротно испортила себе карьеру. И вот...
- Большое спасибо, Джабл. Я еще не успела прогулять свое дежурство.
По графику у меня сегодня выходной.
- Отлично. Что ты будешь делать дальше?
- Я еще не думала... Пожалуй, нужно связаться с банком и снять
кое-какие деньги... - она остановилась, пытаясь вспомнить, сколько за ней
числится. Сбережения ее были невелики, но она все время забывала, сколько
у нее денег.
Харшоу так и не дал ей вспомнить.
- Как только ты позвонишь в банк, у тебя из ушей посыплются
полицейские. Я тебе советую сидеть тихо, пока все не уляжется.
- Но я не хочу быть вам в тягость.
- А ты мне уже в тягость. Не переживай: не ты первая, не ты
последняя. Никто не может быть мне в тягость против моей воли. Поэтому не
волнуйся. Далее: ты говорила, что хотела помочь парню вступить в свои
права. Ты рассчитывала на мое содействие?
- Бен сказал, что вы можете помочь...
- Какое право имел Бен за меня расписываться? Я не заинтересован в
защите так называемых прав твоего приятеля. Его право на Марс писано
вилами по воде. Я - юрист и понимаю, что к чему. Что же до денег, которые
он должен унаследовать, то, исходя из некоторых фактов его биографии и
наших странных обычаев, он имеет очень мало шансов что-то получить. Для
него же лучше, если он не получит наследства. Если Бен рассчитывал на
меня, то он сильно ошибался. Я не только не стану бороться за права Смита,
но даже не стану читать в газетах, как за его права борется кто-то другой.
Джилл почувствовала себя одинокой и беззащитной:
- Тогда нам лучше уехать.
- Что ты! Зачем?
- Вы сказали...
- Я сказал, что не буду защищать его прав, как адвокат. Но я приму
его, как гостя, у себя в доме. Он может оставаться здесь, сколько
пожелает. Я просто хотел предупредить, что не собираюсь соответствовать
вашим с Беном Кэкстоном романтическим представлениям обо мне и лезть для
этого в политику. Милая моя, когда-то я думал, что делаю человечеству
добро. Мне это льстило. Потом я обнаружил, что человечеству не нужно,
чтобы ему делали добро, наоборот, оно отвергает всякие попытки сделать ему
добро. С тех пор я делаю добро только одному человеку - Джаблу Харшоу. -
Он отвернулся. - Доркас, не пора ли обедать? Кто-нибудь что-нибудь делает
в этом доме?
- Мириам готовит обед. - Доркас отложила вязание и встала.
- Я никак не могу понять, как они ухитряются распределять работу?
- Вы же не знаете, что такое работа, босс. - Она похлопала Джабла по
животу. - А вот поесть никогда не забываете.
Прозвучал гонг, и все пошли к столу. Мириам устраивала обед по
современной моде: на столе было много разных салатов. Она сидела во главе
стола, прекрасная и холодная, как снежная королева. Появилось новое лицо -
молодой человек немного старше Ларри; все называли его Дюк. С Джилл он вел
себя так, как будто она уже давно здесь живет. Еду подавали
неантропоморфные роботы, которыми управляла Мириам. Все было очень вкусным
и, насколько Джилл могла судить, натуральным.
Харшоу, тем не менее, был недоволен. Он жаловался, что нож тупой,
мясо жесткое; он обвинил Мириам в том, что она подала остатки вчерашнего
обеда. Джилл стало неловко за Мириам; остальные, казалось, ничего не
слышали. Вдруг Энн отложила вилку.
- Он начал вспоминать, как готовила его мамочка, - заявила она.
- Он вспомнил, что он босс, - подхватила Доркас.
- Когда это было в последний раз?
- Дней десять назад.
- Давненько. - Энн глазами сделала знак Доркас и Мириам; те встали.
Дюк продолжал есть. Харшоу спохватился:
- Девочки, не за обедом же! Подождите!
Но те неумолимо приближались к Харшоу. Робот едва успел выскочить у
них из-под ног. Энн схватила босса за ноги, Доркас и Мириам - за руки.
Несмотря на его отчаянные вопли, они понесли его во двор. Вопли
прекратились. Послышался всплеск. Девушки вернулись и, как ни в чем не
бывало, продолжили обед.
- Еще салата, Джилл?
Пришел Харшоу, сменивший костюм на пижаму. Когда Харшоу уносили,
робот накрыл его тарелку. Теперь он открыл ее, и Харшоу снова принялся за
еду.
- Я остановился на том, что женщина, которая не умеет готовить, - это
просто пустое место. Если меня не начнут обслуживать как следует, я всех
уволю. Что на десерт, Мириам?
- Пирог с клубникой.
- Это уже на что-то похоже! Увольнение откладывается до среды.
После обеда Джилл пошла в гостиную. Ей хотелось посмотреть новости и
узнать, скажут ли что-нибудь о ней. В гостиной стереовизора не оказалось.
Джилл стала припоминать обстановку других комнат, но ничего похожего на
стереовизор не вспомнила. Газет тоже не было видно, кругом валялись только
книги и журналы.
Никто не входил. Интересно, который час? Джилл оставила наручные часы
наверху, поэтому она стала оглядываться, ища часы на стене и не нашла их.
Джилл покопалась в памяти и обнаружила, что в этом доме ей пока не
попадались на глаза ни часы, ни календарь.
Она подумала, что можно лечь поспать. Взяла с полки книгу; это
оказались "Просто сказки" Киплинга. Джилл забрала книгу с собой.
Кровать в комнате Джилл была оборудована по последнему слову техники.
Там был автоматический массажер, кофеварка, монитор погоды, читающий
аппарат... Не хватало только будильника. Джилл подумала, что не проспит
больше, чем сможет, и легла. Вставила книгу в читающий аппарат - и по
потолку побежали слова. Вскоре пальцы Джилл разжались, выпустив блок
управления. Свет погас, и Джилл уснула.
Джабл Харшоу уснул не так легко. Он был недоволен собой. Интерес к
гостям угас и уступил место досаде. Пятьдесят лет назад он дал себе
страшную клятву не подбирать бездомных кошек, а сейчас, расслабленный
жрицами Венеры, подобрал сразу двоих, даже троих, если считать Кэкстона.
Он не подумал о том, что нарушал свой обет каждый год:
последовательностью Харшоу не отличался. Ему не жалко было кормить еще
двоих: не в его характере было считать деньги. Харшоу прожил более ста
лет, испытал бедность, побывал богатым. Перемены в финансовом положении он
воспринимал, как перемены погоды, и никогда не считал сдачу.
Он боялся, что по следу Джилл к его воротам придет полиция, и
начнется скандал. Непременно придет и непременно начнется. Эта девчонка
наверняка наследила, как корова в валенках.
До каких же пор люди будут стучать к нему в дверь, задавать вопросы,
взывать о помощи? А он будет принимать решения и помогать. Ему уже надоело
думать и действовать, мысли о будущем раздражали его.
Трудно ожидать разумного поведения от человеческого существа;
большинство людей прямо-таки напрашиваются на неприятности. Почему его до
сих пор не оставили в покое? Он отгораживался, как мог. Ему казалось, что,
предоставленный самому себе, он достигнет высшего блаженства, уйдет в
нирвану, растворится в воздухе, как индийский факир. Когда же его оставят
в покое?
Около полуночи он отложил взятую было сигарету - двадцать седьмую за
день - и сел на кровати. Зажегся свет.
- Ближняя! - крикнул он в микрофон.
Вошла Доркас в халате и тапочках.
- Слушаю вас, босс, - зевнула она.
- Доркас, в течение последних двадцати или тридцати лет, я был
никчемным паразитом.
Доркас снова зевнула:
- Это не новость.
- Нельзя успокаиваться. В жизни каждого человека наступает время,
