Чувствовалось, что я ему очень нужен, следовательно,
заинтересованность выказывать ни к чему.
- Послушайте, - запротестовал я. - За кого вы меня принимаете? За
мальчика на побегушках? Или, может быть, за мальчишку, который готов
разбиться в лепешку, лишь бы ему доверили что-нибудь поднести? Я -
Лоренцо! - Я гордо вскинул голову и принял оскорбленный вид. - Что вы
можете мне предложить?
- Хм... Но, черт возьми, я не могу рассказать этого по фону. Сколько
вам обычно платят?
- Что? Вы имеете в виду мой профессиональный оклад?
- Да, да!
- За одно выступление? Или за неделю? Или стоимость длительного
контракта?
- Нет, нет. Сколько вы берете в день?
- Минимальная сумма, которую я получаю за одно вечернее выступление -
сотня империалов. - Это было сущей правдой. Конечно, иногда мне
приходилось играть кое в каких скабрезных и глупых постановках, но получал
я за это ничуть не меньше своей обычной платы. У каждого человека должны
быть определенные стандарты. Я считаю, что лучше поголодать, чем
соглашаться на нищенскую плату.
- Прекрасно, - быстро отозвался он. - Сотня империалов наличными у
вас в руке как только вы окажетесь у меня в номере. Но поторопитесь!
- А? - я вдруг с огорчением понял, что с такой же легкостью мог бы
запросить и двести и даже двести пятьдесят. - Но я еще не принял вашего
предложения.
- Это не имеет значения! Мы обговорим это, как только вы появитесь у
меня. Сотня ваша, даже если вы откажетесь. Если же вы согласитесь - ну
скажем, можете назвать эту сумму премиальной и не входящей в плату за
работу. Ну, пойдете вы ко мне, наконец, или нет?
Я склонил голову.
- Конечно, сэр. Потерпите немного.
К счастью, отель "Эйзенхауэр" расположен неподалеку от "Каса", потому
что мне бы нечем было даже заплатить за проезд. Однако, хотя искусство
ходить пешком почти утрачено, я владею им в совершенстве - и это дало мне
возможность немного привести в порядок мысли. Уж кто-кто, а я-то вовсе не
был дураком; я прекрасно понимал, что если человек с такой навязчивостью
пытается всучить другому деньги, то настало время изучить карты, потому
что здесь явно скрыто что-то или незаконное, или опасное, или и то и
другое вместе. Конечно, меня мало волновала законность ради законности. В
этом вопросе я был полностью согласен с Бардом, что закон часто
оказывается идиотом. Но, в основном, я ходил по правой стороне улицы.
На сей раз я понял, что располагаю недостаточным количеством
информации, выбросил все из головы и, перебросив плащ через правую руку,
шел, наслаждаясь мягкой осенней погодой и богатой палитрой разнообразных
запахов большого города. Дойдя до отеля, я решил пренебречь главным входом
и поднялся на двадцать первый этаж, воспользовавшись дополнительным
лифтом. Я смутно чувствовал, что это неподходящее место для того, чтобы
моя публика меня узнала. Мой космический странник впустил меня в номер.
- Однако, вы заставляете себя ждать, - заметил он.
- Неужели, - отозвался я как ни в чем не бывало и окинул взглядом
номер. Номер был из дорогих, как я и ожидал, но в нем царил ужасный
беспорядок, там и сям по всему номеру виднелись пустые стаканы и кофейные
чашки, причем и тех и других было не менее чем по дюжине. Не нужно было
обладать богатым жизненным опытом, чтобы сообразить, что я - последний из
множества посетителей. На диване, уставясь на меня, лежал еще один
человек, которого я сразу про себя определил как космонавта. Я
вопросительно взглянул на хозяина, ожидая, что мне представят незнакомца,
но никакого представления не последовало.
- Ну, раз вы наконец-то явились, тогда давайте приступим к делу.
- Разумеется, что наводит на воспоминание о какой-то премии, или
отступных.
- Ах, да, - он повернулся к человеку на диване. - Джек, заплати ему.
- За что?
- ЗАПЛАТИ ЕМУ.
Теперь я точно знал, кто здесь хозяин, хотя, как я понял позже, Дэк
Бродбент не так уж часто давал понять это. Другой быстро поднялся, все еще
недовольно хмурясь и отсчитал мне полсотни и пять десяток. Я сунул их в
карман, к счастью, не считая, и произнес:
- Я к вашим услугам, джентльмены.
Верзила пожевал свою губу.
- Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не
упоминать об этой работе.
- Если моего обычного слова недостаточно, то и моя клятва ни к чему.
- Я взглянул на второго человека, вновь распростершегося на диване. - Мы,
кажется, с вами незнакомы. Меня зовут Лоренцо.
Он взглянул на меня и отвернулся. Мой знакомый из бара поспешно
вставил:
- Имена роли не играют.
- Вот как? - мой отец, достойнейший человек, умирая, взял с меня
слово никогда не делать трех вещей: не мешать виски с чем-либо кроме воды,
всегда игнорировать анонимные письма и, наконец, никогда не иметь дела с
человеком, который отказывается назвать свое имя.
- Счастливо оставаться, господа, - я направился к двери, буквально
чувствуя, как их сотня империалов греет мне бок.
- Подождите! - Я остановился. - Вы совершенно правы, - продолжал он.
- Меня зовут...
- Шкипер!
- Оставь, Джек. Меня зовут Дэк Бродбент, а это - Жак Дюбуа. Вон как
он смотрит на меня. Мы оба - классные пилоты - любые корабли, любые
ускорения.
Я поклонился.
- Лоренцо Смайт, - честно сказал я, - жонглер и художник - член
"Клуба ягнят".
Про себя я отметил, что давно пора заплатить в клубе членские взносы.
- Вот и отлично, Джек, попробуй для разнообразия поулыбаться.
Лоренцо, так вы согласны держать наше дело в тайне?
- Слово джентльмена. Мы же приличные люди.
- Независимо от того, беретесь вы за эту работу или нет.
- Независимо от того, приходим мы к соглашению или нет. Я честный
человек, и если меня не будут пытать, то ваши сведения в полной
безопасности.
- Я прекрасно знаю, какое воздействие на мозг оказывает неодексокаин,
Лоренцо. Никто не требует от вас невозможного.
- Дэк, - торопливо вмешался Дюбуа. - Это неправильно. Нам следует по
крайней мере...
- Заткнись, Джек. До гипноза дело еще не дошло. Лоренцо, мы хотим,
чтобы вы сыграли роль одного человека. Причем сделать это необходимо так,
чтобы ни одна живая душа - понимаете НИ ОДНА - не догадалась, что это
подмена. Согласны вы на такую работу?
Я нахмурился.
- Сначала вам следовало бы спросить, могу ли я сделать это и хочу ли
я сделать это. А в чем дело? Расскажите поподробнее.
- К подробностям мы перейдем позже. Грубо говоря, это обычная роль
двойника известного политического деятеля. Отличие состоит в том, что
двойник должен быть настолько похожим, что смог бы ввести в заблуждение
людей, хорошо знающих это лицо, и не выдавать себя даже при личной беседе.
Это не просто прием парада с трибуны или награждение медалями юных
скаутов. - Он пристально взглянул на меня. - Нужно быть настоящим
артистом, чтобы так перевоплотиться.
- Нет, - быстро сказал я.
- Но почему? Ведь вы даже не знаете, что от вас потребуется. Если вас
мучает совесть, то уверяю вас, что ваши действия не причинят вреда тому
человеку, которого вам предстоит сыграть. - И вообще чьим-либо законным
интересам. Это действительно необходимо сделать.
- Нет.
- Но почему, господи, почему? Вы даже не представляете, сколько мы
вам заплатим.
- Деньги роли не играют, - твердо сказал я. - Я актер, а не двойник.
- Не понимаю. Множество актеров с удовольствием зашибают деньгу,
публично появляясь вместо знаменитостей.
- Таких людей я считаю проститутками, а не коллегами. Позвольте, я
объясню вам свою точку зрения. Разве можно уважать человека, который пишет
книги за другого? Можно ли уважать художника, который позволяет кому-то
подписывать свою картину - ЗА ДЕНЬГИ? Но, возможно, вы чужды мира
искусства, сэр, поэтому я попробую пояснить все это на другом примере,
более вам понятном. Смогли бы вы за деньги взяться управлять кораблем, в
то время как кто-то другой будет ходить в вашей форме и, совершенно не
владея искусством управления корабля, публично называться пилотом. Ну как?
- А сколько за это заплатят? - фыркнул Дюбуа.
Бродбент грозно взглянул на него.
- Кажется, я начинаю понимать вас.
- Для художника, сэр, самое важное слава и признание. Деньги же,
просто презренный металл, с помощью которого он может спокойно творить.
- Хм-м-м... Хорошо, следовательно, просто за деньги вы этого делать
не хотите. Может быть вас заинтересует что-нибудь другое? А если бы вы
знали, что это необходимо, и что никто иной не смог бы проделать все это
лучше, чем вы?
- Допускаю такую возможность, хотя и не представляю подобных
обстоятельств.
- А вам ни к чему их представлять, мы сами вам все объясним.
Дюбуа вскочил с дивана.
- Но, Дэк, послушай, нельзя же...
- Отстань, Джек, он должен знать.
- Он все узнает, но не здесь и не сейчас. А ты не имеешь никакого
права все рассказывать ему сейчас, подвергая тем самым опасности других.
Ведь ты ничего не знаешь о нем.
- Я иду на сознательный риск, - Бродбент снова повернулся ко мне.
Дюбуа схватил его за плечо и снова развернул лицом к себе.
- Сознательный риск, черт бы тебя побрал, да?! Я давно тебя знаю - но
на этот раз, прежде чем ты откроешь рот... в общем после этого один из нас
точно не сможет ничего никому рассказать.
Бродбент был удивлен. Он холодно улыбнулся Дюбуа.
- Джек, сынок, ты кажется считаешь себя достаточно взрослым, чтобы
справиться со мной?
Дюбуа уступать, видимо, не собирался. Бродбент был выше его на целую
голову и тяжелее килограммов на двадцать. Я поймал себя на том, что Дюбуа
сейчас мне симпатичен. Меня всегда очень трогали беззаветная отвага
котенка, природная храбрость боевого петуха, решимость слабого человека
сражаться до последнего, но не быть сломленным... А так как я был уверен,
что Бродбент не собирается убивать его, то следовало ожидать, что Дюбуа
сейчас окажется в роли боксерской груши.
У меня и в мыслях не было вмешиваться в их ссору. Любой человек имеет
право решать сам где, когда и как ему быть битым.
Я чувствовал, что напряжение возрастает. И вдруг Бродбент весело
расхохотался и хлопнул по плечу Дюбуа со словами:
- Молодец, Джек!
Потом он повернулся ко мне и тихо сказал:
- Извините, нам нужно на несколько минут оставить вас в одиночестве.
Нам с другом надо кое-что обсудить.
В номере имелся укромный уголок, оборудованный фоном и автографом.
Бродбент взял Дюбуа за руку и отвел туда. Там у них завязался
какой-то оживленный разговор.
Иногда подобные уголки не полностью гасят звук. НО "Эйзенхауэр" был
отелем высокого класса, поэтому все оборудование в нем работало отлично. Я
видел как шевелятся губы, но до меня не доходило ни звука.
Зато губы мне действительно было хорошо видно. Бродбент расположился
ко мне лицом, а Дюбуа я мог видеть в зеркале на противоположной стене.
Когда я выступал в качестве знаменитого чтеца мыслей, я понял, что в
совершенстве овладел безмолвным языком губ - читая мысли, я всегда
требовал, чтобы зал был ярко освещен и надевал очки, которые... одним
словом, я читал по губам.
Дюбуа говорил:
- Дэк, ты проклятый, глупый, преступный кретин, ты что, хочешь, чтобы
остаток своих дней мы провели на Титане, пересчитывая скалы? Это
самодовольное ничтожество сразу же наложит в штаны.
Я чуть не пропустил ответ Бродбента. В самом деле: "самодовольный".
