личном влиянии и руководстве одного человека. И если вы не пойдете с нами
дальше, все, ради чего он жил - ради чего он умер - рассыплется в прах.
Мне нечего было возразить. Скорее всего он прав - я и сам за
последнее время начал немного разбираться в движущих силах политики.
- Родж, даже если это и так, все равно то, что вы предлагаете,
неосуществимо. Мы и так-то едва ухитрялись продолжать это представление,
выпуская меня на люди только при тщательно взвешенных обстоятельствах - да
и то, нас едва не поймали. Но продолжать эту игру неделя за неделей, месяц
за месяцем, год за годом, если я правильно понял вас: нет, это невозможно.
Я не способен на это!
- Способны! - он наклонился ко мне и настойчиво произнес: - Мы уже
обсудили все за и против, и мы не хуже вас представляем все опасности. Но
ведь у вас будет возможность врасти в этот образ. Для начала - две недели
в космосе - хоть месяц, если потребуется! И все это время вы будете
учиться - его журналы, детские дневники, записные книжки; вы просто
пропитаетесь им насквозь. А мы поможем вам.
Я молчал. Он продолжал:
- Послушайте, шеф, теперь вы знаете, что крупный политический деятель
- это не один человек - это коллектив, сплоченный общими целями и
убеждениями. Наша команда потеряла капитана. Но ведь команда-то вся в
сборе. И теперь нам нужен другой капитан.
Кэнек стоял на балконе. Я не заметил, когда он вернулся. Я обратился
к нему:
- Вы тоже так считаете?
- Да.
- Вы должны согласиться, - добавил Родж.
- Я бы не стал утверждать это так категорично, - медленно произнес
Кэнек. - Я думаю, что вы сами решите. Но я не собираюсь быть вашей
совестью. Я верю в свободу воли, каким бы фривольным не казалось подобное
утверждение в устах медика. - Он повернулся к Клифтону. - Лучше нам сейчас
оставить его одного, Родж. Теперь ему все известно. Дальше решать
предстоит ему самому.
Но хотя они вышли, один я не остался. Появился Дэк. К моему
облегчению, он не стал называть меня "шеф".
- Хелло, Дэк!
- Привет. - Он немного помолчал, куря и глядя на звезды. Затем
повернулся ко мне. - Старина, мы с вами на пару прошли кое через что.
Теперь я знаю, что вы из себя представляете, и всегда с радостью помогу
вам с помощью оружия, денег или кулаков в любое время и даже не спрошу,
зачем вам понадобилась моя помощь. Если вы решили уйти, я не скажу вам ни
слова и ничего плохого о вас не подумаю. Вы сделали все, что было в ваших
силах.
- Спасибо, Дэк.
- Еще одно слово и я исчезаю. Вы должны понять только одно: если вы
уйдете, значит тот грязный негодяй, который всадил ему эту дрянь -
победил. Победил, несмотря ни на что.
Он вышел.
Я почувствовал, что меня раздирают самые противоречивые чувства - и я
дал волю жалости к самому себе. Я имел полное право жить своей собственной
жизнью. Сейчас я находился в расцвете сил, мне еще только предстояли мои
величайшие профессиональные триумфы. И нельзя же было ожидать от меня, что
я добровольно соглашусь заживо похоронить себя на годы безвестности - а за
это время публика забудет меня; продюсеры и агенты забудут меня и скорее
всего будут уверены, что я давно мертв.
Это было нечестно! Это было слишком!
В конце концов я немного успокоился и на некоторое время перестал
думать обо всем этом. В небе все также висела огромная и прекрасная
Мать-Земля, как всегда неизменная и величественная. Интересно, какими же
должны быть торжества по поводу выборов там? Нашел я в небе и Марс, и
Юпитер, и Венеру. Ганимеда, конечно, видно не было, равно как и одинокой
земной колонии на далеком Плутоне.
Бонфорт называл их "мирами надежды".
Но он был мертв. Они лишили его священного права на жизнь. Его не
стало.
И на меня собирались возложить тяжелое бремя его возрождения, хотели
с моей помощью вновь заставить его жить.
Способен ли я на такое? Смогу ли я стать таким же как он? Чего бы
хотел от меня он сам? Что бы делал он сам, окажись на моем месте? Не раз
во время кампании я задавал себе этот вопрос - а что бы сделал на моем
месте Бонфорт?
Почувствовав движение позади меня, я обернулся и увидел Пенни. Я
посмотрел на нее и сказал:
- Это они послали вас ко мне? Наверное, они решили, что вы сможете
уговорить меня?
- Нет.
Больше она ничего не сказала, да кажется и не ждала ответа от меня.
Друг на друга мы не смотрели. Молчание затянулось. Наконец я произнес:
- Пенни, а если я попробую - вы поможете мне?
Она порывисто обернулась ко мне.
- Да, конечно же да, шеф! Я с радостью буду помогать вам!
- Ну что ж, тогда я попытаюсь, - неуклюже сказал я.
Все это я написал двадцать пять лет тому назад, чтобы немного
привести в порядок свои расстроенные чувства. Я честно пытался писать
правду и ни в коем случае не преувеличивать своей роли в описанных
событиях, так как эти записи предназначались только для меня самого, да
еще моего врача, доктора Кэнека. Конечно, странно сейчас, через четверть
века, перечитывать эти глуповатые и немного напыщенные строки, теперь я
уже с трудом осознаю, что когда-то я в самом деле был им. Моя жена,
Пенелопа, утверждает, что помнит его даже лучше, чем я - и что никого,
кроме него, она никогда не любили. Так что время меняет нас.
Я обнаружил, что "помню" ранний период жизни Бонфорта лучше, чем свою
подлинную жизнь в качестве этой более чем патетичной персоны, Лоуренса
Смайта, или как он любил величать себя - Великого Лоренцо. Не сводит ли
это меня с ума? Даже если это так, то это просто необходимая для меня
толика безумия, потому что для того, чтобы дать возможность жить Бонфорту,
нужно полностью подавить актера.
Безумен я или нет, я точно не знаю, что когда-то он существовал и что
я был им. Как актер, он так и не добился успеха - мне даже кажется, что
иногда его охватывало самое настоящее безумие. И последний выход вполне
отвечал его характеру: у меня до сих пор хранится пожелтевшая вырезка из
газеты, в которой говорится, что его нашли "мертвым" в комнате одного из
отелей в Джерси. Причина смерти - чересчур большая доза снотворного -
возможно принятая им в результате утраты последних надежд, так как его
агент заявил, что несчастный не имел никаких предложений вот уже на
протяжении нескольких месяцев. Лично я считаю, что им не следовало писать
о том, что он остался без работы - не говоря уже о том, что это было еще и
недобро как-то, что ли... По чистой случайности дата заметки доказывает,
что ни в Новой Батавии, ни где-либо еще он во время избирательной кампании
...15 года быть не мог.
Наверное, мне лучше сжечь ее.
Хотя сейчас в живых уже не осталось почти никого из тех, кто знал
правду - только Дэк и Пенелопа - да еще люди, которые убили плоть
Бонфорта.
С тех пор я три раза становился Верховным Министром и нынешний срок
скорее всего последний для меня. Первый раз меня свалили после того, как
мы все-таки протащили неземлян - венерианцев, марсиан и обитателей
Внешнего Юпитера в Великую Ассамблею. Но внеземляне входят в нее и до сих
пор, а я вновь был избран. Люди не могут переварить сразу много реформ,
время от времени им нужен отдых. На самом деле люди не любят реформ, не
любят никаких изменений - да и ксенофобия имеет очень глубокие корни. Но
мы усовершенствуемся, иначе и быть не может - если мы хотим выйти к
звездам.
Снова и снова я спрашивал себя: "Как бы поступил Бонфорт?". Я не
уверен, что мои ответы всегда были правильными (хотя я уверен, что я самый
крупный специалист в Системе по Бонфорту), но исполняя его роль, я всегда
старался ей соответствовать. Давным-давно кто-то - Вольтер - в общем
кто-то сказал: "Если бы Сатана когда-нибудь занял бы место Бога, он
наверняка счел бы необходимыми и атрибуты божественности".
Я никогда не испытывал сожалений по поводу утраченной профессии. В
определенном смысле я не оставлял ее. Виллем был прав. Аплодисменты могут
быть и не хлопаньем в ладоши, а хорошее представление всегда и так
заметно. Я постарался, как мне кажется, создать идеальное произведение
искусства. Может быть это мне и не совсем удалось - но мой отец, я уверен,
оценил бы это как "хорошее представление".
Нет, я ни о чем не жалею, даже хотя прежде я был счастливее - по
крайней мере спал я крепче. Но есть какое-то огромное удовлетворение в
том, чтобы посвятить свою жизнь на благо восьми миллиардов людей.
Может быть, конечно, их жизни и не имеют космического значения, но у
них есть чувства. Они могут страдать.
Робеpт Хайнлайн. Двойная звезда.
перевод с англ. - ?
Robert Heinlein. Double Star.
