Роберт ХАЙНЛАЙН
ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА
1
Если входит человек, одетый как деревенщина и ведущий себя так, как
будто заведение принадлежит ему, то это наверняка космонавт.
Это объясняется просто. Профессия заставляет его чувствовать себя
владыкой всего сущего; когда он ступает на Землю, ему кажется, что все
кругом обычные крестьяне. А что касается мешковатой одежды, то от
человека, который девять десятых всего времени проводит в космической
униформе и гораздо больше привык к глубокому космосу, чем к обществу
цивилизованных людей, трудно ожидать, что он знает, как следует одеваться.
И не успеет он коснуться Земли, как становится жертвой сладкоречивых
портняжек, которые так и вьются вокруг каждого космонавта, в надежде
отоварить еще одного простака самым что ни на есть лучшим земным платьем.
Я легко определил, что этого широкоплечего парня одевал Омар
Палаточник; накладные плечи, которые делали его еще более широким; брюки,
такие короткие, что когда он сел, из-под них показались волосатые ноги;
сморщенная сорочка, которую с таким же успехом можно было напялить на
корову.
Но я, естественно, держал свои мысли при себе, а тем временем
заказывал ему выпивку, рассчитывая, что сделал хороший вклад. Я-то
прекрасно знал, как космонавты распоряжаются деньгами.
- Горячих двигателей! - произнес я, когда мы с ним чокнулись. Он
быстро взглянул на меня.
Этот тост и был моей первой ошибкой в отношении Дэка Бродбента.
Вместо того, чтобы ответить: "Свободного космоса!" или "Счастливой
посадки!", как полагалось, он окинул меня взглядом и мягко сказал:
- Прекрасный тост, но, к сожалению, не по адресу. В жизни не
отрывался от матушки Земли.
После этого у меня оставалась еще одна прекрасная возможность
придержать язык за зубами. Космонавты не так уж часто заглядывали в бар
"Каса Маньяна": отель был не в их вкусе, и к тому же далеко от порта. И
когда один из них появляется здесь в земной одежде, тихо усаживается в
темный уголок и утверждает, что он не космонавт - это его дело. Я и сам
выбрал себе это место с тем, чтобы можно было наблюдать, не будучи
замеченным самому - я иногда одалживал небольшие суммы то там, то сям,
ничего, конечно, страшного, но лучше не нарываться на неприятности. Я
должен был сообразить, что у него тоже имеются причины сидеть здесь, и
отнестись к ним с уважением.
Но мои голосовые связки, как будто жили своей собственной жизнью,
обособленной от меня, дикой и вольной.
- Не надо мне вешать лапшу на уши, парень, - ответил я. - Если вы
наземник, то я - мэр Тихо-Сити. Готов побиться об заклад, что вы на своем
веку попили на Марсе, - добавил я, обратив внимание на то, что он забавно
поднимает стакан, глубоко укоренившаяся привычка к низкой гравитации.
- Ну ты, потише, - огрызнулся он, не шевеля губами. - Почему ты так
уверен, что я летал? Ты ведь не знаком со мной?
- Прошу прощения, - сказал я. - Вы можете быть чем угодно. Но у меня,
слава богу, еще есть голова на плечах. Вы выдали себя с самого момента,
как только вошли сюда.
Он выругался про себя.
- Но как? - спросил он.
- Можете не беспокоиться. Сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня
заметил это. Просто я подмечаю такие вещи, на которые большинство людей не
обращает внимания, - я вручил ему свою визитную карточку, может быть
немного самодовольно. На свете есть только один Лоренцо Свайт, акционерная
компания из одного человека. Да, я - "Великий Лоренцо" - стерео,
развлекательные программы, камерные выступления - "Пантомист и Выдающийся
Художник Мимикрист".
Он пробежал мою карточку глазами и сунул ее в нарукавный карман - это
обеспокоило меня, так как карточки стоили мне денег - прекрасная имитация
ручной гравировки.
- Кажется, я теперь понимаю, - тихо произнес он, - но чем мое
поведение все-таки отличается от обычного?
- Я покажу вам, - сказал я. - Сейчас я пройду к двери так, как ходят
наземники, а обратно вернусь такой походкой, которой вошли сюда вы.
Смотрите.
Я проделал все это, причем, возвращаясь к столику, немного утрировал
его походку, чтобы он мог заметить разницу нетренированным взглядом;
ступни мягко ступали по полу, как по плитам корабельной палубы, тело
немного наклонено вперед и уравновешивается седалищем, руки вытянуты
вперед и при ходьбе не касаются тела - всегда готовые схватиться за
что-нибудь.
Там было еще с дюжину деталей, которые невозможно описать словами:
короче говоря, чтобы так ходить, нужно быть космонавтом, с его всегда
напряженным телом и бессознательным балансированием - все это приходит
только за долгие годы пребывания в пространстве. Горожанин всю жизнь
шляется по гладкой земле, по ровным полям при нормальной земной
гравитации. Его не подстерегают никакие неожиданности. Другое дело
космонавт.
- Ну как, поняли, что я имел в виду, - спросил я, опускаясь на стул.
- Боюсь, что да, - кисло согласился он. - Неужели я действительно
хожу таким образом?
- Да.
- Хм-м-м... может мне взять у вас несколько уроков?
- Это не худший вариант, - согласился я.
Некоторое время он посидел, разглядывая меня, затем попытался
заговорить, но, видимо, изменил решение. Он сделал знак бармену и тот
вновь наполнил наши стаканы. После этого он залпом выпил свою порцию,
расплатился за все и гибким движением соскользнул со стула.
- Подождите меня, - тихонько сказал он.
После того, как он заказал для меня выпивку, отказать я уже не мог.
Да, честно говоря, и не хотел: он заинтересовал меня. Он понравился мне,
даже несмотря на то, что наше знакомство длилось не более десяти минут.
Он относился к тому типу крупных симпатичных некрасивых нескладех,
которых обожают женщины и уважают мужчины.
Он пересек зал своей гибкой походкой и прошел мимо столика у самых
дверей, за которым сидели четыре марсианина. Мне бы и в голову не пришло,
что какая-то штуковина, больше похожая на бревно, увенчанное тропическим
шлемом, может требовать выпивки и привилегий человека.
Я просто видеть не могу, как они отращивают свои псевдоконечности: на
мой взгляд это больше похоже на змей, выползающих из нор. Мне не нравится
и то, что они могут одновременно смотреть во всех направлениях, не
поворачивая головы, если, конечно, у них есть голова.
Но ее, конечно, нет. И я совершенно не выношу их запаха!
Никто не может обвинить меня в расовых предрассудках. Для меня
совершенно не играет роли, какого цвета у человека кожа, к какой расе он
относится или какую религию исповедует. Люди всегда были для меня людьми,
а вот марсиане - какими-то предметами. На мой взгляд, они даже не
животные. Если бы пришлось выбирать, то я скорее согласился бы, чтобы со
мной все время жил африканский кабан, чем марсианин. И то, что их свободно
пускают в рестораны, посещаемые людьми, кажется мне совершенно
возмутительным. Но, к сожалению, существует договор, так что ничего не
поделаешь.
Когда я входил в бар, этих четверых здесь не было - я бы их
непременно учуял. По той же самой причине их не могло быть здесь, когда я
подходил к дверям, показывая Дэку Бродбенту его походку. А теперь они были
здесь, стоя на своих подставках вокруг стола и пытаясь подражать людям. И
хоть бы вентиляция заработала сильнее.
Даровая выпивка, стоящая передо мной, не очень-то соблазняла меня - я
просто хотел дождаться своего нового знакомого, вежливо поблагодарить его
и уйти. Тут я внезапно припомнил, что уходя, он бросил пристальный взгляд
в сторону все тех же марсиан. Может быть его уход был как-то связан с
ними? Я взглянул на них снова, пытаясь определить, наблюдают ли они за
нашим столиком или нет - но разве можно сказать, куда марсианин смотрит
или о чем он думает? Кстати это мне в них тоже не нравится.
Несколько минут я просидел, вертя в руке стакан и теряясь в догадках;
что же могло случиться с моим космонавтом. У меня были все основания
предполагать, что его гостеприимство может достигнуть размеров обеда, а
если мы станем друг другу достаточно "симпатико", как говорят в Мексике,
мне даже может обломиться небольшой денежный заем. Потому что перспективы
у меня были самые никудышные - могу признаться, что я пытался дозвониться
до своего агента, но его автосекретарь просто записывал мое сообщение на
пленку, а если у меня сегодня не окажется монеты для подкормки ненасытной
двери номера, то мне негде будет переночевать... Вот как низко упали мои
акции: дожил до того, что вынужден жить в каморке с автоматической дверью.
В самый разгар моих грустных самопризнаний, меня тронул за локоть
официант.
- Вас вызывают, сэр.
- А? Спасибо, приятель. Принесите, пожалуйста, аппарат сюда, к столу.
- Очень жаль, сэр. Но его нельзя принести сюда. Это прямо по
коридору, кабина номер двенадцать.
- Вот как. Ну, спасибо, - ответил я, постаравшись придать голосу
побольше искренности, раз уж мне нечего было дать ему на чай. Проходя мимо
столика марсиан, я обошел его далеко стороной.
Теперь я понял, почему нельзя было принести аппарат на стол: № 12 был
кабиной повышенной безопасности, защищенной от подглядываний и
подслушивания и многого другого. Изображения не было, и оно не появилось
даже тогда, когда я закрыл дверь кабины. Экран оставался молочно-белым до
тех пор, пока мое лицо не оказалось напротив передающего устройства.
Только тогда молочная пелена на экране растаяла и я увидел лицо своего
знакомого-космонавта.
- Прошу прощения, что побеспокоил, - быстро сказал он, - но я очень
торопился и не мог объяснить всего. Я хотел бы попросить вас сейчас же
прийти в комнату номер 2106 в отеле "Эйзенхауэр".
Объяснять он ничего не стал. "Эйзенхауэр" - такой же неподходящий для
космонавта отель, как и "Каса Маньяна". Я просто сердцем почуял беду. Ну в
самом деле, не будешь же приглашать первого встречного, с которым
познакомился в баре несколько минут назад, в свой номер, да еще так
настойчиво - по крайней мере, если он был одного с тобой пола.
- А зачем? - спросил я.
Лицо космонавта приняло выражение человека, который привык, чтобы ему
подчинялись беспрекословно: я изучал его с профессиональным интересом -
это выражение довольно таки сильно отличается от выражения гнева. Оно
больше походит на грозовую тучу, набегающую перед бурей. Но он быстро взял
на себя в руки и спокойно ответил:
- Лоренцо, у меня нет времени объяснять. Вам нужна работа?
- Вы собираетесь предложить мне работу по профессии? - медленно
спросил я. Какое-то мгновение мне казалось, что он предлагает мне... Ну, в
общем вы понимаете - работенку. До сих пор мне удавалось хранить
профессиональную гордость, невзирая на пращи и стрелы яростной судьбы.
- Конечно же по профессии, - быстро ответил он. - Причем требуется
актер самой высокой квалификации.
Я постарался, чтобы чувство облегчения никак не проявилось на моем
лице. То, что я бы согласился на любую профессиональную работу, было сущей
правдой - я бы с удовольствием исполнил роль балкона в "Ромео и
Джульетте", но ни к чему показывать свою заинтересованность.
- А какого рода работа, - спросил он. - У меня много предложений.
Но он не клюнул на удочку.
- Я не могу рассказывать это по фону. Вам, наверное, неизвестно, но
это факт: с помощью специального оборудования можно подслушивать даже
самые надежно защищенные линии. Так что поторапливайтесь.
